Игорь Николаевъ - Харон Страница 49

Умоляюще посмотрев на Проппа, он открыл дверь, вышел и тщательно ее за собой закрыл.

Пропп понял. Уже много лет он, по примеру Айнштайна, вел жизнь затворника, но оказалось, что в глубине души все это время дремал тот, давний Франц, вечно голодный и скорый на подъем юноша. Ассистент одернул костюм, проверил, не выпадут ли из кармана деньги и буквально стащил со стула Айзека. Тот недоуменно озирался и пожимал плечами, но безропотно позволил себя вывести. Пользоваться телефоном Пропп не рискнул, машину можно поймать и на улице.

Вот так и получается – промелькнула в голове шальная мысль - история идет мимо, а потом внезапно наступает на вас…

Глава 17

Настоящее

«Культ здоровья и силы», - написал Радюкин. Какое-то время, минуты две, взирал на белый листок с черными неровными буквами. Зачеркнул и написал ниже «абсолютизация молодости», затем добавил сбоку «масскульт усечен до предела, граничит и пересекается с самой низкопробной пропагандой». И завершил логическую цепочку размашистым приговором «АССИРИЯ и деградация социума, максимальное упрощение общественных связей».

Снова задумался.

«Должно быть, я ошибся, объясняя вторжение исключительно экономическими причинами… Есть что-то еще…»

Радюкин никогда не считал себя мастером слова, но помнил семь основных концепций составления сюжета и теорию многоактового разделения эпизодов при постановке радиосериалов. Поэтому, даже отметая в сторону натурализм местного масскульта, слушать развлекательные радиопостановки становилось невыносимо. Одинаковые, как патроны в обойме, они буквально долбили мозг убожеством и нарочитой жестокостью. Похоже, от всего богатства сказочных архетипов здесь остался только сюжет «обретение божественной силы», приправленный «возвращением и местью Одиссея». Но все равно каждый день ученый водружал на голову наушники и по семь-восемь часов внимал эфиру, вылавливая крупицы ценных сведений из однообразных подвигов очередного борца за расовую чистоту.

Подходила к концу третья неделя путешествия «Пионера». Субмарина неспешно курсировала над Бразильской котловиной, в районе острова Мартин-Вас. Крамневский хотел, было, попробовать подкрасться поближе к Юго-Западной Европе, но севернее Срединно-Атлантического хребта развернулись масштабные маневры вражеского флота, и командир не рискнул искушать судьбу.

Антенна и аппаратура «Пионера» позволяли прослушивать десятки каналов, от популярных развлекательных станций до армейских шифровок. Насыщенность местного эфира в разы уступала привычному, но тем не менее, в хранилищах радиорубки копились сотни катушек с записями, которые должны были подвергнуться тщательнейшему исследованию на родине.

Радюкин потер уставшие глаза. Он никогда не жаловался на зрение, но искусственный свет уже изрядно надоел, добавляя свою толику к накапливавшемуся утомлению. Усталость… Она понемногу разливалась по подлодке, как свинцовый расплав, буквально физически прибавляя ей вес. Тщательно отобранный экипаж держался стойко, в лучших традициях военно-морских сил Империи. Но в действиях экипажа начали проскальзывать мелкие ошибки – там забыли вовремя взять пробы забортной воды, здесь не провели тестовый прогон аварийного охлаждающего контура. Забыли заменить перегоревшую схему, записали очередные шесть часов эфира на уже занятую катушку…

Люди начинали уставать, по-настоящему, тяжело и опасно для лодки и миссии. Похоже, скоро придет время для амфетаминов и прочих особых средств. А это означает конец походу, потому что бодрящая химия дает всплеск сил, но очень скоро начинает сжигать организм, и после определенного момента экипаж полностью утратит функциональность.

«Функциональность»

Я начинаю мыслить как местный, подумал Радюкин. Снова и очень некстати вернулось поганое ощущение тяжести, чувство малости и слабости человека перед стихией за бортом. Ощутимо, очень зримо представилось, что сделает давление воды с «Пионером» и всем экипажем, случись в корпусе хоть малейшая пробоина. Ведь даже океан здесь не родной. Злобная, агрессивная субстанция с очень высоким содержанием железа и сероводорода, да еще с множеством обширных линз почти пресной воды. А если ошибся кто-то из работников? Если в лодке внезапно что-нибудь сломается? Строжайшая конспирация, полная тайна были первым и главным требованием операции, и Радюкин уже достаточно хорошо изучил командира, чтобы понимать – случись что, и Илион-Топор недрогнувшей рукой отправит на дно «Пионер» со всем экипажем.

«Я схожу с ума…»

Ученый сжал виски ладонями, с силой помассировал голову, словно выжимая панический страх, внезапно охвативший его естество.

Надо отдохнуть…

В качестве отдыха он решил провести небольшую уборку, рассортировав записи, графики, собственные заметки и краткие сводки основных замеров. Вот набросок схемы океанических течений. Обычно он похож на старинные географические карты с множеством «барашков», символизирующих волны, только вместо волн изображены течения и их ответвления. Здесь же все было совершенно по-иному. Перемещения гигантских масс воды образовали одну гигантскую воронку в виде искаженной восьмерки, стягивающую весь водоплавающий мусор в район Аргентинской котловины. Крамневский потратил почти неделю, накручивая круги в этом районе, он надеялся найти что-нибудь стоящее, какой-то артефакт, более значимый и материальный, нежели бесплотные слова в эфире. Но тщетно, единственное, что они обнаружили – кладбище кораблей, немного южнее возвышенности Риу-Гранди. Похоже, лет пятнадцать-двадцать назад здесь произошло крупное морское сражение. Шафран совершил два погружения на небольшом батискафе, но не нашел ничего полезного – время и «мертвая» вода хорошо поработали над покойными гигантами.

Крамневский поднял и отложил в сторону эхограмму, на которой были очерчены контуры одного из этих левиафанов. Серо-черный рисунок больше всего напоминал сооружение из сырого песка, какие во множестве строят дети на пляжах. В ломаных линиях и ряби штрихов еще можно было рассмотреть широкий корпус и огромную четырехорудийную башню, очень сильно смещенную к носовой оконечности. Ступенчатая шестиугольная пирамида главной надстройки заметно осыпалась и частично провалилась внутрь себя самой.

Конечно, внутри давным-давно не осталось тел. Скелеты в погибших кораблях – это популярная, но все же сказка, потому что морская вода в считанные годы съедает кости. И все же.. Даже Шафран, который в жизни ничего не боялся, вернулся из своего подводного путешествия подавленным, бормоча под нос что-то про «склеп с призраками».

Под эхограммой нашлась стопка фотографий, сделанных Аркадием с помощью специальной герметичной фотокамеры, Егор хотел было еще раз рассмотреть их, но не успел. Блок индикации замигал желтой лампочкой - Крамневский вызывал к себе, на пост управления, по срочному, не терпящему отлагательств делу. Радюкин со вздохом обозрел стол, на котором его усилия оставили исчезающе малые следы, и пошел на центральный пост.

В узком, едва-едва разойтись двум людям, коридоре, ученый встретился со Светлаковым, направлявшимся в свой отсек управления гидроакустическим комплексом. Длинные, «козацкие» усы акустика печально обвисли, да и сам он выглядел не лучшим образом. Пожалуй, Светлакову доставалось больше всех. Никакая аппаратура не могла заменить чуткое ухо, абсолютную память и природный талант, из которых складывался профессионализм «слухача». Хороший акустик должен помнить и мгновенно опознавать несколько десятков тысяч специфических шумов, от пения китов до скрежета подводного шлюза. Блестящий - держит в памяти сотни тысяч, мгновенно вычисляя на общем фоне, например, характерное тихое шипение торпедного аппарата. У Светлакова был сменщик, но все равно главный акустик проводил в своей рубке по шестнадцать-восемнадцать часов кряду.

На центральном посту, рядом с главной колонкой управления продуванием цистерн, вокруг овального штурманского стола собрались Крамневский, старпом Русов и штурман Евгений Межерицкий. Подводники приветствовали ученого вежливыми кивками.

- Присоединяйтесь, Егор Владимирович, - предложил командир. – Смотрите, какая интересная штука у нас нарисовалась.

Моряки расступились, пропуская доктора к столу. На стеклянной поверхности, среди координатной сетки виднелись непонятные Радюкину символы, нанесенные черным капиллярным стилосом. Егор добросовестно всмотрелся в путаницу закорючек и предсказуемо ничего не понял.

- Вот, здесь, - пришел на помощь штурман Межерицкий, указывая небольшой телескопической указкой. – Засекли шесть часов назад.

- Понял, - отозвался Радюкин, теперь, получив точку отсчета, он понемногу начал разбираться. - Две мили от нас, дрейфует, верно?