Анатолий Лернер - Город двух лун Страница 49

Когда Женька открыла глаза, она увидела Антона и писателя, склонившихся над ней с бутылкой воды.

— Я всё проспала? — Улыбалась Женька, оглядываясь.

— Ну что ты, Женечка! — Улыбался ей писатель.

— Это я всё проспал, — с трудом скрывал свою ярость Антон.

— Я тоже проспал Ашана, — сказал писатель, выворачивая пустые карманы. — Кошелёк исчез.

— Попадись он мне! — Воинственность Антона распалялась.

— И тебя тоже?! — хохотала Женька, показывая на Антона пальцем.

— Он стащил мой генератор!

— Араб нас обокрал! Джинн! Ашан, блин! И Фуджик мой стащил! Ворюга.

Когда Женьку оставила истерика, она спросила:

— А где эта? Девушка моего мужа?

— Ты это о ком? — Удивлённо спросил Антон, а писатель, жестом успокоив его, ответил:

— Должно быть, она уехала отдыхать.

— Я тоже хочу отдыхать. Хочу в гостиницу! — Решительно произнесла Женька. — Я новобрачная. Я устала от вашего Дамаска.

И тут прозвучал чей-то голос:

— Был я в Дамаске.

«Ашан» мелькнуло в голове у Женьки. Она оглянулись, и успела заметить, как из-за камня показался, и снова спрятался худощавый человек в неброской одежде монаха. Женьку поразили его длинная, белая как у Деда Мороза, борода, и такие же белые, точно ватные, брови, за которые, как за карниз, цеплялся капюшон его монашеского платья.

— Простите, вы кто? — обратился к нему Игорь Брониславович, но старец его не слышал.

— Ухожу. — Сказал он. — Свет отныне — в словах, что несу из Пустоши.

— И что? Что это за слова, уважаемый? — Пытался заговорить писатель.

— Бог постановил через пророка Иезекиила, сказав: "Жрецы, левиты и сыны Садока, которые охраняли Мою святыню, когда сыны Израиля уклонились от Меня, подадут Мне жир и кровь". Жрецы — это возвратившиеся Израиля, выходцы из земли Иудейской, а левиты — присоединившиеся к ним. Сыны Садока — это избранники Израиля, величаемые по имени, стоящие в конце дней". Есть подробное изложение их имен по родословиям, срок их пребывания и счет их бедствий, годы их поселения в чужой стране и перечень их дел. — Женька оценивающе кивала головой.

— Серьёзно поставленный учёт, — сказала она.

— Кадры решают всё. — Зачем-то ляпнул Антон, и поспешно прикрыл рот рукой, но старец сделал вид, что не заметил.

— Вы артист? — Как можно вежливей спросил Антон, но понимания не нашёл. Старик снова спрятался за валуном, и оттуда слышалось его рокочущее бормотание:

— Святость повторяют те, кого очистил Бог: и оправдают праведника и обвинят нечестивца. Первые, и все пришедшие за ними, чтобы поступать согласно Учению, до завершения срока, согласно Завету, который Бог установил для Первых, чтобы очистить их грехи, — так Бог очистит и остальных. И при завершении срока по числу этих лет не надо больше возводить род к Дому Иуды, но лишь стоять каждому на своей твердыне.

Голос умолк, а все слышавшие это, оторопели.

— Простите, — поинтересовалась Женька. — Вы говорите о сегодняшнем дне? Или о прошлом?

Писатель, приблизившийся к старцу, испуганно отшатнулся. Напоминавший блаженного выскочил из-за укрытия, и, замахнувшись посохом, указал куда-то в сторону:

— Стена построена. — Он выпрямился во весь свой рост и, задрав высоко к небу подбородок, смотрел куда-то очень далеко, где не было ни Женьки, ни Антона, ни писателя Игоря Менева.

— Закон распространился, — говорил старик, а ветер подхватывал его слова и уносил куда-то. Стоя на ветру, он зажимал бороду в кулак, говоря:

— Трепет и ров, и петля на тебя, житель земли! Так Бог сказал… через пророка Исайю… Велиал идёт… по земле Израиля!

От слов этих в жилах стыла кровь. Распахнутыми глазами они вглядывались в лицо блаженного, но тени безумия не было в нём. Портрет старца был строг и аскетичен. Высокий лоб мудреца, а в глазах не безумие, но — вселенское страдание. Прямая спина, чистые руки, тонкие пальцы.

— Толкование этому — три сети Велиала, о которых говорил Левий, сын Иакова, которыми Велиал ловит Израиль, а выдает за три вида праведности. Первая сеть — это блуд, вторая — богатство, третья — осквернение святыни. Избежавший этой — уловлен той, и спасшийся от той — уловлен этой. "Строители стены" — те, кто идут за "Приказчиками», такими как "Каплющий", или "Проповедник". Как сказал пророк: "Капелью каплют, проповедуя ложное". Они — осквернители святилища. "Тенета паука — их тенета, яйца аспидов — их яйца". Близкий к ним не оправдается, многократно будет виноват, разве если был принуждаем. Ибо еще прежде Бог взыскал их дела, и гнев Его запылал за их поступки. "Ибо это — народ неразумный. Они — племя, губящее советы". Ибо прежде был поставлен Моисей и Аарон рукою князя Света!

Статный старец, говорил странные и страшные, непонятные Женьке вещи. Она готова была бежать от ужаса, но бежать было некуда, да и ноги её не слушались, точно во сне. И тут она вспомнила про то, что накануне писатель ей сказал что-то очень важное. Но что? Ах да, это было во сне.

— А теперь разве не сон? — спросила Женька, и из последних сил ухватила руку писателя, чтобы не упасть. И едва она коснулась его руки, как тут же вспомнила!

— Мы победим! — тихо прошептала она, и улыбнулась писателю, подталкивая его к Антону. А сама присела за камнем, и лишилась чувств.

Писателя осенила догадка, что его ученик не стал ждать милости от джинна, и преподнёс-таки учителю обещанный подарок.

Тогда это меняет дело! Писатель приосанился, улыбнулся, и подмигнул Антону. А тот, казалось, зачарованно застыл, с улыбкой ребёнка на губах, и вдыхает присутствие старца.

Игорь Менев смотрел на своего ученика и с восхищением думал о нём: «Он подчинил невозможное… неужели такое и впрямь возможно? И всё это не сон? И не игра воспалённого разума, не Джинн — катала, а… ненаучный результат его научного открытия».

С этой мыслью писателю стало несколько комфортней, и он тут же успокоился. Теперь он взирал на старца, как на музейный экспонат, что несказанно смутило самого проповедника.

Антон же недоумевал.

«Если это работа генератора, — судорожно думал он, то где он сам? И кто им управляет? Ведь не мог этот вор сам запустить его…

— Отчего же не мог? — сам себе отвечал Антон. — Все параметры выставлены были заранее. Всей-то работы — включить генератор. И выключить.

Вдруг Антон побелел, из его головы отхлынула кровь. Он представил себе, что вор включил генератор, и теперь никогда его не выключит.

Справившись с обмороком, Антон решил действовать. Видя, что контакт писателя со старцем нарушается, он попытался спасти положение.

— Мы из будущего, — коротко сказал он напуганному старику. — Мы из того будущего, к которому обращены слова ваши, и всех пророков. Мы из такого далёкого будущего, что уже не понимаем слов ваших. Помогите нам во всём разобраться. Помогите нам, вашему будущему!

Слова Антона ещё сильнее смутили старца, но он продемонстрировал присутствие духа и произнёс.

— Если вы, посланцы будущего, скажите мне то, что известно в будущем, о принце Ешуа?

— А можно узнать ваше имя? И кто вы в Кумране?

— Я был Учителем Праведности. — Сказал старец. Имя моё — Иоанн.

— Креститель? — Обрадовано произнёс Антон.

— Креститель? — Удивлённо переспросил Иоанн. — Почему — креститель?

— Через семнадцать лет после того, как вы отправили своего ученика к берегам Инда. — Сказал оправившийся писатель, внимательно следивший за реакцией Иоанна, — Вы будете крестить его в реке Иордан, и многих других с ним станете окунать в воду, как это делали с посвящёнными в Кумране.

Старец склонил колена перед писателем, говоря:

— Истинно, истинно говорю! Вы — пророки.

— В какой-то степени — да, — не стал разочаровывать Иоанна писатель. — Мы из будущего, стало быть, можем кое-что вам сообщить полезное. Только вот наше собственное будущее нам всё так же неведомо. Вы пророчествовали о нашем времени. Времени битвы Добра и Зла.

— Последней битвы Света и Тьмы, — поправил Иоанн, и поднял палец. Писатель Менев согласно кивнул, повторяя:

— Последней битвы Света и Тьмы. Согласен.

Ноги Иоанна подкосились, он присел на валун, говоря:

— Вы — дети Света! Вы из будущего. Вам предстоит великое сражение. — Посох выпал из его рук. Антон поднял его, удивляясь тому, насколько тот был лёгким.

— По краям дороги растёт сорняк, с венцом из белых цветов. — Объяснил Иоанн. — Высыхая, он превращается в прочный и лёгкий посох. Антон не слушал его. Прислонив сухой сорняк старца к камню, он извинился, и ушёл искать Женьку.

Они сидели в бедуинском шатре, сквозь который были видны холодные майские звёзды, пили тёплое козье молоко с мёдом, и Женька готовилась ко сну. Она лежала, укрывшись овечьей шкурой, наблюдая за всем сразу, заметно пьянея от сытой усталости и дымка гашиша, струившегося от костра бедуина.