Ведьмина ночь - Екатерина Лесина Страница 49

А теперь, стало быть, получилось? Я стиснула зубы. Молчи, Янка. Молчи и слушай. Или нет… Гришка об одном забывает. Мы долго жили бок о бок. И не только он меня изучил, но и я его.

— Но у тебя получилось, — не столько спрашиваю, сколько утверждаю.

Он ведь самолюбив, Григорий Окрестин-Жабовский. Самолюбив до крайности. Болезненно. И самолюбие это не могло никуда подеваться. Скорее уж наоборот. Кто его выслушивал? Кто ему сочувствовал? Поддерживал? Кто уверял, что он — самый-самый…

— Получилось… старик, упрямый глупый старик, который решил, что умнее прочих, — Гришка встал и заложил руки за спину. — Мне нужно было, чтобы он тебя пожалел. Как же… бедная сиротка, с которой дурно обошлись.

Он фыркнул, выражая презрение ко всем, кто тратит время на жалость к сироткам.

— Ты хотел, чтобы он отдал мне силу?

— Сила? А… нет, не особо. Это случайно вышло, хотя да, неплохо… мне нужно было, чтобы он привез тебя сюда.

— Зачем?

— Чтобы тебя приняли, — он повернулся ко мне. — Или думаешь, ты тут первая?

Как раз это я и думала.

— Троих ведьм отправлял! Куда талантливей тебя.

Ну да, чего уж мне.

— Сильных. Умных… готовых на многое за свой шанс.

— И что с ними?

— Вернулись. Все трое! И мямлят что-то там… рощу они не нашли! Как можно не найти рощу! Это же не дерево, не два! Это… это лес!

Вокруг тут в принципе леса растут, но молчу, киваю, Гришке поддакивая.

— А эти… — он махнул рукой. — Тогда и появилась мысль, что если кто из местных ведьму привезет, то с ней иначе сложится.

Мда.

— Вот и получилось. Ты в городе. В этом вот доме…

Которому именно ты, Гришенька, категорически не нравишься.

—…и в роще была, и источник видела.

— Надо-то тебе чего? — уточняю я, потому как хитрые планы — планами, но все одно не понятно.

— Воды. Принеси воды из источника. И мы в расчете.

— В каком? — я тоже привстала.

— Обыкновенном. Кто тебя сюда устроил? Кто тебя послал… хороший дом. Уже твой? Если нет, то скоро будет. Практика. Место. Да и сила, которую ты получила. Они дорого стоят, Яночка. Очень дорого.

— Знаешь, чего я не понимаю? — спросила, в окно выглянув. Все же не надо было его в дом тянуть, а то теперь что-то опасаюсь, что выпроводить не получится.

— Чего?

— Того, как я столько лет не замечала, какое ты дерьмо, Гришенька… иди-ка ты отсюда. И ничего я тебе не должна.

— А не боишься?

— Чего?

— Того, что я к князю пойду.

— Сходи, — я пожала плечами. — Может, он даже тебя примет.

— И что расскажу, как есть… про тебя.

— Что расскажешь?

— Правду.

— Какую?

— Что ты обманом сюда попала.

— Да ну? — мне даже смешно стало. — Каким обманом, Гриша? Смотри, я — человек подневольный. Ты велел перевестись в другое место? Я и перевелась. И да… про тебя князь тоже знает.

И не думаю, что визиту обрадуется. Как-то вот… даже не знаю, на чем эта уверенность основана, но не думаю.

— Он все знает. С самого начала… такой уж… упыри — отличные менталисты, особенно старые. Так что сходи, глядишь, впервые в жизни и исповедаешься. Только не уверена, что грехи отпустят. Все же князь слегка не по этой части. Но выслушает превнимательно.

Гришку перекосила.

— Вода… — он наклонился, опершись на стол, покачнулся. — Мне нужна эта вода!

— Зачем?

— Чтобы…

Замолчал.

— Так зачем? — повторила я вопрос. — Правду, Гриша. Правду давай. Если, конечно, сможешь. Тем более… вода эта…

— Машку вылечить, — выдохнул он.

Неожиданно.

Это… он её в самом деле любит? Хотя… что-то не уверена, что Гришка способен любить кого-то, кроме себя самого. И ныне вот хмурый, бровями шевелит.

— Эта вода… — как бы ему доходчивей объяснить. — С чего ты взял, что она вылечить способна? Насколько я знаю, с нее может и хуже стать. Много хуже. Там…

— Живая и мертвая в одно сплелись, — Гришка снова опустился в кресло. — Сядь уже. Поговорим и вправду… и нет, дело не в любви.

Надо же, какая откровенность.

— Честно говоря, еще та дуреха… вот прям как ты. Наивная до невозможности. Бесит порой прямо.

— Разведись.

— Ну да, чтобы её папочка меня живьем сожрал? Нет уж… знал, на что шел. Меня она любит. Но… понимаешь, прихожу домой, она суетиться начинает. Щебечет, щебечет… эта вся дурь. Уборка, готовка… наняла бы кого, чай может. Но нет, сама хозяюшка… тьфу.

За эту Машку, которую я когда-то ненавидела, стало вдруг обидно.

Я ведь тоже… и старалась, убираться, готовить. Показать себя настоящею хозяйкой, чтобы… чтобы что? Сама не знаю.

— И главное, чуть что не так, в глазах слезы… каждый день, право слово, как в дурной пьесе. Играю трепетного муженька.

— Так зачем? — спрашиваю очень тихо. — Пусть себе умирает. Ребенка она родит. И будет Игнатьеву отрада. Ребенок у тебя останется, наймешь пару нянек. Заведешь любовницу. Втихую. А может, еще какую девицу подберешь из правильной семьи, через лет пять, чтобы не выглядело слишком уж вызывающе. Игнатьев тебя как отца внучки не бросит. Более того, сам через такое прошел, так что сочувствовать станет. И двигать…

— Надо же, у тебя в голове что-то помимо большой любви появилось, — хмыкнул Гришка и глянул так, с интересом. — Честно, когда Розка сказала про Машкину болезнь… ну, болезни еще не было тогда, но про перспективу. Так я даже обрадовался. Вот примерно как ты и подумал.

Сволочь.

Какая же он сволочь!

И главное, ничуть того не стесняется. Эта девочка, если подумать, в чем она виновата? Она про меня скорее всего и не знала. Игнатьев, тот знал. Если он дочь любит, то пробил бы ухажера. Но Гришка осторожный, меня вероятно выставил до того, как с генеральской дочкой роман закрутить. Потому… было и сплыло.

Но вот все же…

— И что изменилось?

— Игнатьев. Идиот… дочку он любит, видите ли… связался с ведьмами. И выбил ритуал.

Я, даже, кажется, знаю, какой именно.

Нам рассказывали.

Редкий.

Опасный.

И требующий высочайшего дозволения. И то, что Игнатьеву дозволили, о многом говорит. И то, что он сам на него пошел, тоже.

— Жизни он связал… не станет Машки, не станет и его.

И Гришкиной карьеры следом.

— Это когда к нему Розка сунулась, чтобы помог Афанасьева прижать. Силу, стало быть, отдал… он и рассказал. Когда его жена померла… ему сказали, что болячка эта вроде как наследственная. И что есть шанс, что у дочки его она тоже случится. А форма там какая-то ну очень агрессивная, с которой целители сладить не способны. Поверь, он лучших поднимал. Тогда и посоветовали этот ритуал. Мол, он так на себя часть силы, часть болезни возьмет. И у Машеньки шансы выжить увеличатся.

Только Машенька Гришке сама по себе без надобности.

Даже если унаследует папенькины капиталы. Нет, от капиталов Гришка, само собой, отказываться не станет. Скорее уж воспользуется случаем, как всегда. Но вот карьера… одно дело — зять генерала Игнатьева. И другое дело — зять бывшего и ныне покойного генерала Игнатьева.

— А он ведь не часть, он на себя возьмет, сколько сможет.

И сможет немало.

Уважаю.

Поневоле уважаю. Есть в этом что-то… такое вот. Донельзя правильное.

— Розка, когда рассказала, я сразу и не поверил… а ему в последнее время плохо стало. И это признак… Машке рожать скоро. И как знать, переживет ли он роды.

— Велика беда. Разведешься. И новую найдешь. С новым папенькой.

— Думаешь, так просто? — хмыкнул Гришка. Значит, думал о таком. Просчитывал. — Тут ведь и дочерей генеральских не так уж много. А чтобы и свободные, и… еще и репутация. Там, — он поднял палец к потолку, — она многое значит. Кому я буду нужен, бросивший жену с ребенком? Все ж поймут почему.

И высокое общество от Гришеньки отвернется.

Чудесно.

— Вот и выходит, что у меня один шанс — Машку вылечить. И дальше играть с ней в примерного супруга.

— А я тут при чем?

И тошно. До того тошно, что с трудом лицо держу.

— Ну… честно говоря, под руку подвернулась. Решил попробовать. И ведь вышло! — а главное сидит он, собою всецело довольный. Как же… всех обманул.

Самый ловкий.

Самый хитрый.

И скажи, что не прав Гришенька, так не услышит. Не поймет. С такими разговаривать бесполезно. И на дверь бы указать, но я почему-то медлю.

Почему?

— С чего ты взял, что источник этот её спасет? Или что я помогать