Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда Страница 5

– Простите, – сказал Андрей все так же по-русски. – Я был в этом доме давно, осенью четырнадцатого года. Мы приезжали сюда, к Ахмету. Ахмет мой друг. Потом приехала полиция, нас схватили и увезли. Но Ахмет убежал. Вы помните?

– А что тебе нужно? – лениво спросил пожилой татарин.

– Мне нужен Ахмет Керимов.

– Я не знаю такого человека, – сказал пожилой татарин. Но калитку они не закрывали. Хотели послушать, что еще скажет Андрей.

– Я убежал из полиции, – сказал Андрей. – Я давний друг Ахмета. Я был у него в доме в Симферополе.

– Странный человек, – сказал юноша по-татарски, глядя мимо Андрея. – Ему сказали, а он не понимает. Это нехорошо.

– Вы мне не доверяете, – сказал Андрей. – Может быть, вы правы. Но тогда позвольте мне написать письмо для Ахмета. Когда он придет к вам, вы дадите ему мое письмо.

– Я не знаю Ахмета, – сказал пожилой татарин.

– Но вы возьмете мое письмо?

– Я не возьму письмо, – сказал татарин и ушел внутрь двора.

– У вас есть бумага и карандаш? – спросил Андрей.

– Откуда в нашем бедном доме карандаш и бумага? – спросил юноша.

– К сожалению, у меня сейчас нет денег, – сказал Андрей. – Дайте мне взаймы лист бумаги. Потом я верну.

– Пускай пишет, – донесся голос изнутри. – Проведи его на айван, пускай пишет.

Андрей тут же сделал движение вперед и этим удивил юношу.

– Ты куда? – спросил тот.

– Я хочу пройти на айван, – сказал Андрей по-татарски, – чтобы ты принес мне карандаш и бумагу и я написал письмо твоему дяде Ахмету.

– Что? – Юноша был потрясен.

– Сколько тебе говорить? – Андрей отстранил его.

Юноша молча шел следом.

На галерее Андрей увидел низкий столик. Женщины, что выбивали ковры, быстро ушли со двора, прикрывая лица платками, но смотрели на Андрея заинтересованно и весело. Он отметил, что внутрь дома его не пригласили.

Пожилой татарин встал в отдалении.

– Вы желаете есть? Или пить? – спросил он.

– Спасибо, я выпью катыш. – Андрей решил, что к кумысу принесут лепешку.

Он написал записку Ахмету. В ней сообщил, что приехал в Ялту. Ждет Лидочку. Хотел бы видеть Ахмета. Что он придет за ответом завтра.

Когда он кончил писать, юноша принес поднос с оловянным кувшином с кумысом и лепешку на тарелке.

Из-за занавески, прикрывавшей вход в дом, был слышен женский смех. Малыш на толстых, перетянутых ниточками ножках приковылял на веранду и замер в изумлении перед зрелищем настоящего чужого человека. Он протянул руку к блестящей пуговице на тужурке Андрея.

Андрей старался пить кумыс медленно, чтобы съесть побольше лепешки, не показавшись голодным, – из-за занавесок за ним наблюдали.

Пожилой татарин кончил читать записку, передал ее юноше, который унес ее в дом.

– Может быть, Ахмет завтра придет, – сказал пожилой татарин. – Может, не придет. Тебе есть где жить?

– Я еще не знаю, – сказал Андрей.

– Мы не можем оставить тебя здесь. За этим домом могут следить.

– Даже сейчас?

– Может быть. Тебе нужны деньги, эффенди?

– Я буду благодарен вам, – сказал Андрей.

Татарин протянул Андрею двадцать пять рублей. На устах императора Александра II блуждала загадочная улыбка.

– Я тебя помню, – сказал татарин. – Ты Берестов. Андрей. Ты убил своего отчима и его женщину.

– Это придумали. Я никого не убивал.

– Ахмет тоже так думает. Значит, я тоже так думаю. Завтра приходи вечером, когда темно, и не приведи за собой никого.

– Хорошо, – сказал Андрей.

Обретенная вера в человечество, подкрепленная кумысом, лепешкой и двадцатью пятью рублями, сразу изменила краски мира на куда более радужные. В конце концов, все складывается отлично. Татары узнали его и оказались людьми порядочными, и Ахмет, разумеется, скоро появится. Впрочем, при таких деньгах мы – миллионеры! Денег должно хватить до Симферополя – до тети Маруси.

Андрей понял: вот чего он хочет более всего – увидеть тетю, посидеть с ней за чаем в низенькой комнатке в Глухом переулке, а потом заснуть на своей железной койке с шарами на спинках, из которой он давно вырос, но так привык поджимать ноги, что поджимает их и на вольных диванах.

– Значит – в Симферополь! А пока хорошо бы взглянуть на дом Берестовых.

Андрей поднимался по улице к дому отчима, не таясь и, в общем, не опасаясь нежеланной встречи. Он был здесь чужой.

Осознание собственной чужеродности пришло не сразу – только сейчас, когда большая часть дня уже миновала.

В Андрее все более накапливалось реальное осознание прошедшего времени. Оно складывалось из малых деталей – из того, как вырос татарский мальчик, превратившийся за несколько минут в юношу, из того, как облупилась краска на новеньком вчера фасаде гостиницы «Крым», как изменились – сказочно и невероятно – газеты и те новости, что они сообщали. Как изменилось все – подчеркивая этим, что совсем не изменился Андрей. И не только осталась царапина на тыльной стороне кисти, не только не постарела кожа лица – не одряхлела одежда. Нельзя же носить студенческую тужурку два с половиной года и вовсе ее не износить! Нельзя же – Андрею даже стало на секунду смешно – не менять столько времени нижнего белья и не заметить такого конфуза. Люди вокруг за это время сменили множество носков и панталон. Все, за исключением Андрея Берестова. И, вернее всего, Лидии.

Почему человек, думал Андрей, карабкаясь в гору и отступая к каменной подпорной стенке, чтобы пропустить громоздкий грузовик – такого он в четырнадцатом году и не видал, – так привыкает к тому, что должно бы вызвать в его душе переворот. Почему он идет по городу Ялте уже после революции, как Рип Ван Винкль, проснувшийся после многолетнего сна, но не падает в обморок, а лишь отмечает, как счетовод: грузовик совсем другой, юбки стали по крайней мере на пядь короче, и непривычному к такому зрелищу Андрею хочется деликатно отвернуться от девицы, которая топает ему навстречу, заголив ноги почти до колен.

…А вот и дом Берестовых.

Вот кто изменился за эти годы – родной, несчастный, такой невезучий дом. В нем новый хозяин – интересно, у кого они купили этот дом? У Андрея Берестова – нет, он преступник, значит, у Марии Павловны – но ее могли и не признать наследницей, – может быть, виллу откупила Ялтинская управа? Впрочем, тебя, Андрей, это не касается.

Андрей остановился у невысокой каменной изгороди. Новый хозяин почему-то выкорчевал розарий и гибридные яблони – все свободное место он засадил виноградом: получилась целая плантация.

Андрею захотелось поглядеть на нового хозяина, который так глуп, что срубил яблони и розарий, давшие бы ему куда больший доход. Но хозяина он так и не увидел – зато во двор вышла хозяйка, очень толстая гречанка или армянка со множеством детей. Они суетились вокруг нее, как муравьи вокруг скарабея.

«А она спит в моей комнатке, – подумал Андрей, – а может, там спят сразу трое ее детишек? А что же они сделали с мебелью? Продали, вот что сделали!..»

Андрей, не оборачиваясь, пошел прочь от дома, расстроенный более чем когда-либо за этот день, потому что он воочию увидел, что сделало время с дорогим для него местом, – и тут же уколола злость на Лидочку – не утащила бы она его сюда, он, может быть, что-нибудь сделал бы с домом, спас его.

Ему не хотелось сейчас думать о том, что он сидел бы в тюрьме. Как можно думать о тюрьме, если ты идешь по весенней улице?

Несмотря на укол злости, а может, благодаря ему, Андрей вместо того, чтобы сразу идти к линейкам, вдруг побежал к армянской церкви. Чтобы случайно не встретить кого-нибудь из Иваницких, он выбрал путь задами, к садику дома, где стоит беседка, в которой Лидочка с Хачиком когда-то ждали его.

Уже начало вечереть – весеннее солнце опустилось в пышную подушку облаков. Сразу похолодало. Андрей уверенно добрался до последнего забора и, прежде чем перелезть через него, заглянул внутрь. И увидел, что в окне Лидочки уже зажегся свет, – там мальчик, который поставил лампу на стол, склонился и что-то пишет. А в саду, приведенном в порядок и подметенном, бегают сразу трое мальчиков.

– Молодой человек, – окликнул одного из бегающих мальчиков Андрей.

Откликнулись сразу все – три схожие физиономии обратились к нему.

– Здесь Иваницкие живут? – спросил Андрей, показывая на второй этаж дома.

– Здесь мы живем, – строго сказал мальчик.

– А как ваша фамилия?

– Мы Гидасповы, – сказал старший мальчик.

– А где же Иваницкие? – спросил Андрей.

– А Иваницкие живут в Одессе.

– И давно они живут в Одессе?

– А мы не знаем, – взял на себя инициативу младший брат, – мы приехали, а они уже уехали.

– Так откуда же ты знаешь, что они в Одессе?

– Так все говорят! – обрадованно сообщил средний брат.

– И Лидочка?

– Кто?

– Дочка у них, Лидочка, – сказал Андрей, понимая, какую глупость он несет, – откуда детям знать про Лидочку.