Вадим Давыдов - Всем смертям назло Страница 5

— Покажу, — покладисто кивнул Гурьев. — Возможно, очень даже скоро. Да какое там войско, господа, — смешно даже говорить.

— Опять скромничаете, — прищурился генерал. — По вот этой только справочке чуть не четыре тысячи сабель выходит, никак не меньше. А на самом деле, по моим куда более современным данным – от шести до семи, да полностью вооружённых и укомплектованных, с приданной артиллерией и бронетехникой. Кавалерийско-механизированная бригада.

— Вот так так, — не удержался от восклицания кто-то из офицеров.

— Всё равно, — Гурьев сделал маленький глоток и поставил стакан с водой на стол. — Это войско – не для набегов и диверсий.

— Но вы ведь и нас не в диверсанты тут подготавливаете, мосты взрывать да паровозы портить?

— Никак нет, Николай Саулович, — кивнул Гурьев. — Поскольку в такой деятельности ни большого смысла, ни перспективы не усматриваю. Диверсантская наука лишней не будет, однако она играет роль исключительно вспомогательную. Это ведь лет восемь-десять тому назад, глядя на большевистскую экономическую политику, некий, я бы даже сказал, расцвет частной инициативы, простительно было питать в их адрес некоторые иллюзии. Однако теперь, после ужасов коллективизации и голода, бюрократического перерождения и прочих прелестей, настроения в России, надо полагать, существенно переменились. Чем нам и предстоит в какой-то момент воспользоваться. Вот, представьте себе, господа, — Гурьев откинулся на стуле и обвёл кают-компанию весёлым взглядом. — Год, скажем, от Рождества Христова одна тысяча девятьсот тридцать седьмой. В гарнизон затерянного неведомо где города Урюпинска, в коем расквартирован какой-нибудь энский стрелковый полк, приезжает новый командир – на место прежнего, бабника, алкоголика и бездаря. На руках у него – все бумаги, всё честь по чести. И зовут этого нового комполка… Скажем, Прокофьев Михаил Фёдорович, — офицеры инстинктивно повернулись к мичману Прокофьеву, а Гурьев улыбнулся. — И этот новый комполка начинает наводить драконовские порядки. Сначала боевая учёба офицеров, потом отделенных командиров, сержантов, как они теперь называются, а потом и рядовых. В армии теперь, не то что в гражданскую войну, единоначалие, комиссаров не водится, так что – сами понимаете. Да и начальник особого отдела НКВД к нашему новому командиру как-то особенно благоволит. Может, потому, что они вместе, в один день и час, к месту службы в одном купе литерного поезда прибыли. А может, ещё и потому, что энкаведешный товарищ вовсе даже и не совсем товарищ, а имеет свои, очень специальные, указания.

— Однако…

— Да, господа. И такое случается теперь на просторах России. И никакой идеологии, заметьте. Одна сплошная военно-специальная подготовка. Особист наш с доносами в штаб округа, как я уже намекал, отнюдь не спешит. Проходит полгода, и получается у товарища Прокофьева образцовая воинская часть. Командиры в нём души не чают, красноармейцы иначе как «отцом родным» и не называют. В полку работает Командирский клуб – так теперь называется прежнее Офицерское собрание. Наш комполка, обладая надлежащей подготовкой, знанием психологии и умением читать по лицам, весьма скоро и споро выделяет из массы взводных, ротных и батальонных командиров тех смышлёных, честолюбивых и в то же самое время порядочных крестьянских и рабочих парней, тех сыновей разночинной русской интеллигенции и служилого «чёрного» дворянства, что пришли в армию не финики лопать, а Родину защищать. Именно с ними он работает дальше. Именно из них полгода спустя получаются депутаты в местные советы, сменяющие бывших ставленников партаппарата. Как получаются? А очень просто – так же, как и прежние, теми же методами. Только люди другие, а это – именно это всё и решает. А потом начинается самое интересное. В городе Урюпинске вводится должность военного коменданта, который со своими патрулями практически заменяет беспомощную милицию. Преступность ликвидируется, городская партийная и советская верхушка совершенно под умелым руководством нашего комполка разлагается, поскольку делать ей совершенно нечего, остаётся только водку в бане трескать. Военный комиссар района, в порядке эксперимента, одобренного в штабе округа, направляет призывников исключительно в наш отдельный полк. Для обеспечения бесперебойного снабжения полка и высококачественной боевой учёбы в городе и районе вводится де-факто прямое воинское управление. Колхозы реорганизуются в сельскохозяйственные артели, оставаясь на бумаге колхозами, в городе открываются мелкие частные лавочки, которые по форме и документации остаются не чем иным, как прежними точками соцторговли. Проходит ещё один год, и что же мы имеем? Мы имеем в Урюпинском районе несоветский строй, подпираемый штыками первоклассного воинского подразделения. В этом подразделении служат те, кто знает свой район и своих соседей, а чужие здесь не ходят. А всего таких мест в округе – пять или шесть. И все эти пять или шесть полков и отдельных батальонов – самые передовые и боеспособные части. И красноармейцы в них не голодают, и младшие командиры с семьями не живут в землянках. А в назначенный день и час… — Гурьев посмотрел на завороженно внимающих ему офицеров и улыбнулся: – Вот такая фантастика, господа. Это, пожалуй, похитрее будет, чем десяток заводов и мостов взорвать. Что скажете?

— Богатое у вас воображение, Яков Кириллыч, — покосился на него Матюшин. — Полагаю, однако, после всего, вами устроенного да мною увиденного… Как-то верится, что и такое вполне осуществимо.

— Ну, так ведь это пока только очень грубая схема. Набросок всего лишь, — Гурьев наклонил голову к левому плечу. — А детали как раз находятся в процессе проработки. С деталями – будет ещё осуществимее.

— И что же у вас, там, — Осоргин махнул рукой на восток, — единомышленники имеются?

— Ну, вас же я нашёл, господа, — улыбнулся Гурьев. — И там найду. Да и есть уже. Пока немного, но есть. А будет больше. И очень-очень высоко. Но только всё это очень серьёзно, господа. И пение «Интернационала», и отдание чести красному знамени – лишь малая толика неприятных вещей, через которые предстоит при этом пройти.

— По поводу красного знамени имею существенные возражения, — Матюшин поднял руку, как прилежный ученик на уроке. — Мы с вами, Яков Кириллович, это уже обсуждали, считаю необходимым и для господ офицеров озвучить. История наша от самых незапамятных времён красными, багряными стягами и знамёнами сопровождалась. И на поле Куликовом, и в Смутное время русские полки и дружины именно под красными знамёнами шли в бой. Ну, а оттенок – это, по моему скромному разумению, дело десятое. Так что, думаю, вооружённые этим знанием, мы и к цвету знамён быстро привыкнем. А, господа Совет?

Судя по прокатившемуся гулу, обращение было оценено по достоинству, — случайных людей здесь не было, и собравшиеся, как минимум, неплохо знали историю.

— Что же это, — прямо-таки какая-то параллельная страна получается? Параллельная Россия?!

— А что, — оживился Гурьев, — это просто-таки штучная мысль, как говаривал один мой хороший знакомый. Так и назовём наш проект. Проект «Параллель».

— А средства?

— А средства, и технические, и финансовые, — всё будет, господа. Это – моя забота. С вашей помощью. Но об этом – чуть позже.

Лондон, Кембридж, Мероув Парк. Июль 1934 г

Теперь, когда очередной механизм для поддержания деятельности был запущен и отлажен, у Гурьева появилось время, чтобы заняться химией, физикой и палеонтологией.

Первый же визит принёс целый букет сюрпризов. Гурьев узнал: «гребень дракона», во-первых, действительно принадлежал летающему ящеру неизвестного науке вида, а, во-вторых, химический состав материала вызывает гораздо больше вопросов, чем ответов. В ходе процесса, похожего на возникновение костных окаменелостей, а именно окремнения, произошло нечто весьма странное: на месте кремния оказался бор. В результате возникло соединение, в порыве вдохновения названное одним из химиков «боробонитом» – от «бор» и «bones».[5] Однако никаких мыслей по поводу того, каким образом метеоритное железо и «боробонит» взаимодействуют в присутствии «нечистой силы», порождая механические колебания, ощущаемые без помощи специальных приборов, у Гурьева по-прежнему не было. Хотя, надо заметить, подобные глубины научных изысканий мало его волновали: в первую очередь, его интересовало практическое применение и моделирование процесса, ведь исходный материал был представлен исключительно в конечном и ограниченном количестве.

Трудно сказать, что потрясло физиков больше – пробивные способности Гурьева или принесённые им для исследования образцы. Самого Резерфорда Гурьев беспокоить не решился, зато напал на Капицу – тем более, что русский физик занимался в некотором роде «смежным проектом», а именно – сверхмощными магнитными полями.