Андрей Валентинов - Ангел Спартака Страница 5

Точно, как у претора! А приятно, когда не тебя в допрос берут! Сейчас бы врезать: «А вот поглядим, из тех — или из этих. На кресте враз разговоришься!»

— Папия Муцила! Не замочи тогу в вине, Не Тот Фламиний!

Все-таки разозлилась — до того, что римлянину настоящим именем представилась. Ой зря! Молчи, язык, хлеба дам.[2]

Внезапно он улыбнулся — бледно как-то, грустно.

Самнитское имя...

Тем, кто приезжают в Капую из Рима, не советуют надевать тогу. Особенно по вечерам.

Вот тут я его и рассмотрела. Не двадцать пять, поменьше. Прическа короткая, простая — и тога самая недорогая, грубой шерсти, чуть ли не домотканая.

А вот лицо приятное. Не из тех, что всю жизнь помнится, но... Помнится!

...И еше ямочки на щеках.

Имя самнитское, но я из осков, Не Тот Фламиний.

Охотно кивнул, вновь улыбнулся, но уже совсем иначе.

— Ну конечно же! Вспомнил! Консулами Государства Италия были Квинт Помпоний Сихон и Гай Папий Муцил,верно?

...А если бы я его в тот вечер, в тот самый миг, убила?

Здоровенный детина в короткой пестрой тунике лихо вставил два пальца в рот, кому-то подмигнул...

— Бэ-э-э-э-э-э!!!

Густая струя оросила ступени храма.

— Ух, ты-ы-ы-ы!!! — грохнуло со всех сторон. — Устругнул!

— Задницей у тебя лучше выходит! — скривил рожу другой, в такой же тунике, но с женским платком поверх плеч. — Клянусь Геркулесом Победителем, я попаду на целый локоть дальше!

Тоже подмигнул, отмерил расстояние шагами, вернулся на место. Два пальца в рот.

Да не части, как жрец на Луперкалиях!

Слова девицы, стоявшей поблизости на четверенькaх относились не к соревнователям, а к четвертому участнику действа, пристроившемуся в той же позиции как раз позади нее.

Детина в женском платке скорчил героическую рожу:

— Бэ-э-э-э-э-а-а-а-а!!!

— Ух ты-ы-ы! Ну и струя, как у Нептуна, на локоть точно. Ух ты-ы-ы-ы!!! Во дал, а?

Да не части ты, кролик! И-раз! И-раз!

— Бэ-э-э-э-э-э-э-э-э-а-а-а-а!!!

— Пошли, - повернулась я к Аяксу. - Насмеялась!

Заезжие мимы тешили народ прямо на форуме славного города Капуи. Угораздило меня сюда попасть именно сейчас! Хотя... Надо же взглянуть, как здешние граждане веселятся.

Госпоже Папии не понравилось?

Мы с Аяксом прогуливались по Дороге Сципиона. По сторонам я не смотрела — нагляделась уже. Улица вроде римских, пошире только, и деревья иногда попадаются. А так... Дома под желтой черепицей, толпа, кто в рванье, кто в тоге, потные парни, волокущие очередные носилки-лектику.

Побереги-и-и-ись!

Ну вот, еще одни.

— Госпоже очень понравилось, — наконец откликнулась я. — Любовника застают у чужой супружницы, а муж с приятелем, позабыв об том, устраивают Олимпийские игры. Смешнее некуда, клянусь Геркулесом Победителем... И я тебя просила не называть меня госпожой!

— Так я же на службе! — хмыкнул одноглазый. — Пока ты мне платишь — ты госпожа. Да и услышать могут. Люди, они ушастые, заметят, как я тебя по имени называю. Чего подумают, а?

Тут он был прав. Со стороны же мы смотрелись хоть куда: девица не из свободных, но и не из бедных, с хитрой прической, в тунике и накидке-палле штучной работы, с браслетами и серьгами. То ли служанка из ближних самых, то ли «волчица» побогаче. При ней же хмурый здоровяк с кинжалом - дабы всякая шваль переулками обходила.

Аякс тоже не оплошал: и туника новая, и сандалии, и черная повязка на глазу. Побрился даже.

За эти дни Капую я хорошо узнала, изучила, можно сказать. Многое вспомнилось, многое заново увиделось. Не Рим, конечно, да и хорошо, что не Рим. В Капуе хоть улицы прямые. Если не широкие, то римских все же пошире. И разобраться легко, не надо на каждом шагу дорогу спрашивать. В Риме же, чтоб ему сгореть, только муравей жить может. Говорят, «лабиринт». Как же! Видела я рисунок Лабиринта в свитке одном; дворец это на Крите, где Минос в годы давние жил. Там все проходы прямые, ровные, римским улицам не в пример. Не зря, наверно. Дед мой говорил: «Защищать легко, брать трудно». Сама не слыхала, но бабушка запомнила, пересказала.

Знакомиться же я пока ни с кем не спешила. Подмигивали мне, понятно, и даже пытались намекнуть, не пртислать ли сводню. Но тут уж Аякс был начеку.

С городом все было понятно, со здешним народом — тоже («Бэ-э-э-э-э!»), к тому же госпожа моя, Фабия Фистула, что-то излишне мешкала, не спешила.

Вот именно о ней, о сиятельной, самое время подумать.

— Здешние матроны по улицам пешком не ходят, Аякс?

— Это точно, госпожа Папия, не бьют ножек. Только в носилках и увидишь. Страх как гордые!

— А как бы нам на них поближе взглянуть?

— Порассмотреть и пощупать, да? Ну... Или в гости напроситься по-наглому — или на гладиаторских боях. Все они там бывают!

— Угу.

Гладиаторской бои? Это совсем рядом с Островом Батиата: школа, за ней Цирк Аппия. Представление, кажется, послезавтра.

...А почему я «угу» сказала? Учителя вспомнила?

— Только... В Цирке порядки свои, я там много лет лямку тянул, знаю. Госпожа не из этих, не из настоящих римлян, сразу видать, значит, ближе пятнадцатого ряда к арене не пустят, сзади придется пылью дышать. Тут бы хорошо кого в тоге, чтобы рядом был.

— Угу.

В тоге? Почему бы и не в тоге?

— Не мое дело, госпожа Папия, конечно... Да уж слишком ты на служанку не походишь, не оплошать бы. Народ — он не только ушастый, глазастый тоже. Вот когда мимов смотрели, ты кривилась, а мимы — они люду простому по душе!

Не похожа на служанку? Скверно. Тем более хозяйка приезжает.

— Почему же только простому люду, Аякс? Может, слыхал, мимам все годы в городах выступать запрещали, пока один такой знатный из Рима не распорядился. Вот ему точно по душе, чтобы все блевали. И желательно — кровью!

— Извини, госпожа Папия, не услышал.

— Я ничего и не сказала.

Нет, сказала. А он услышал. Мы говорили о Сулле.

В тот далекий день Луций Корнелий Сулла Счастливый был еще жив.

Мне много приходилось думать об этом великом человеке, о людоеде, погубившем мой народ и мою землю. И тогда, и после. Не только думать, говорить тоже. Как-то мы поспорили с Ганником, кажется в Фуриях, перед тем, как я уехала в Рим, а он ушел с Криксом к Гаргану. Ганник мне не верил, считал римской лазутчицей, но иногда был очень откровенен.

То, что он сказал тогда, запомнилось слово в слово. Может, потому, что часто вспоминалось.

Говорит Ганник-вождь:

— Ты часто вспоминаешь об Италии, Папия. Суллу клянешь, об общей нашей свободе толкуешь. Крикс каждое твое слово ловит, а вот я считаю, что нам Сулла нужен. Да, нужен, но свой. Почему погибла Италия? Да потому, что мы были слабыми! А Сулла был силен. Не талантом военным, сражаться и мы научились. Он был жесток, а только в жестокости — сила. Убил немногих, но спас свой Рим. Значит, для каждого римлянина, кем бы он ни был, Сулла — герой и спаситель, а те, кто против него, — враги Отечества!

Говорит Ганник-вождь:

— Сулла был во всем прав. Значит, мы станем действовать по-суллански: мешает человек — нет человека, мешает город — нет города, мешает народ... Передай своим на Капитолии, что скоро у Италии будет новый Сулла. Наш! И знаешь, чье имя он впишет в проскрипционные списки в числе первых? Угадай, Папия Муцила, внучка консула?

Я не обиделась — привыкла. Ганник не верил никому, даже Спартаку.

— Знаешь, Папия, я стихотворение с греческого перевел. Эпиграмму. Прочитать?

Потолок в копоти, четыре ложа у стен, кислятина в чаше. И Фламиний Не Тот по соседству. Он лежит, я сижу. Каждый вечер как-то получалось, что единственное свободное место оказывалось именно рядом с ним.

...Но уж точно не по моей вине! Хотя на ямочки его смотреть было приятно.

Ко всему парень оказался поэтом. Когда он об этом не без гордости сообщил (во второй вечер, кажется), я и ухом не повела. Хвастает, решила, тропинку к соседке по столу ищет. А вот поди же ты!

Тропинку, конечно же, ищет. Скучно, видать, римлянину в Капуе. И в тоге вечером на улицу не выйдешь.

— Читай, если хочешь.

Не то что я стихов совсем не слыхала или, скажем, не любила. Не в них дело — в парне этом, Гае Фламинии. Я уже поняла — не донесет, но...

— Это Филодем из Гадары. Молодой, меня даже младше, а его стихи уже повсюду знают. Он с моим другом Марком Туллием переписывается.

Кашлянул нерешительно.

— Здравствуй, красавица. — Здравствуй. — Как имя? — Свое назови мне.

— Слишком скора. — Как и ты. — Есть у тебя кто-нибудь?

— Любящий есть постоянно. — Поужинать хочешь со мною?

— Если желаешь. — Прошу. Много ли надо тебе?

Платы вперед не беру. — Это ново. — Потом, после ночи,

Сам заплати, как найдешь... — Честно с твоей стороны.

Где ты живешь? Я пришлю. — Объясню. — Но когда же придешь ты?

— Как ты назначишь. — Сейчас. — Ну хорошо. Проводи!