StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования Страница 5

Но пуще всего довелось речное катание в лодочках о ту весну.

Поперва томленье грудное нашло на княжну Натали, как уселись ранним воскресным утром они с Лизабетт рядом совсем в одну лодочку. Кругом дышала весна – утренняя прозрачность, плеск играющих солнцем речных вод, едва ощутимый ветерок на полуоткрытых грудках и тёплый бочок подружки – всё наводило Натальеньку на озорной лад. Но напротив восседали вовсе не игроки их любовных вечеринок-утех, а жених Лизабетт Николя и сам её папенька граф Андроний Камелин. Умница-Дарьюшка с несколько раз уж бросала понимательный взгляд на сомлевшую в лёгкой тоске Натали, но и она себе даже не думала познакомиться со слугой графа Калитой сидевшим сейчас на вёсельной отмашке.

Всё обернулось навдруг уже у берега на пикнике, когда мужчины дружно подвыпили и даже уговорили пригубить сладких вин своих дам. Втихомолку, конечно же, не отстал и Калитка от господ: с каждого подношения в аккурат дегустировал с незаметною ловкостью рук. Вот и додегустировалось – стало так хотеться мужчинам, что и не до условностей!.. С одной стороны графу Андронию бы скорей загнуть прислужницу хоть и чужую бы, да спростаться скорее в неё. Но ведь дочь тут же, да и молодая княжна… И Николя с пребольшим удовольствием бы уже опрокинул свою будущую половину, и уж коли б не взял, что положено, так хоть бы, как и всегда, умолил бы сшалиться над ним милым ротиком. Но ведь не станешь перед будущим тестем невесту ебать лишь месяц назад обручённую, да и подружка невесты, княжна Натали тут… Калитка же был роду Разинского видать, оттого как в сей минут не выносил присутствия всех сразу господ – и своих и чужих: хотелось ебать ему Дарьюшку, с которой общий язык он нашёл бы уж как-нибудь, когда бы один на один…

И вдруг, в раз один, как поветрие пронеслось: Николя прижал к себе молодую невесту свою, Калитка ухватил за торс Дарьюшку, а сам граф и будущий тесть, ни с того, встал мужчиною перед Натальенькой!.. Взвизгнула Дарьюшка от отчаяньев, да завела к небу глаза, как полез её Калитка под платье смелой рукою прямо к мягкой пизде; распахнулось на Дарьюшке воротом простое платье её, обнажая крепенькую налитую грудь… Будто бы отстраняясь, вся вдруг раком и выгнулась у лодки прям на носу Лизабетт, как по нечаянности закинув платье на спину в борьбе и подставляя теперь взмокшую от нетерпенья лощину под оголённый уж хуй жениха…

– Что вы, граф! Что вы, батюшка! – вскричалось Натальеньке, как впервые прижал её граф Андроний Камелин, отвязывая спешно и порывая местами её платье. – Как же…

Платье упало вмиг к ногам и потерялось, как не было, у лодки на дне. А княжна Натали под крепким объятием будущего тестя-отца почувствовала кряжистый тыкаемый ей под животик горячей головкою хуй. Хорошо стало так, что княжна позабыла про всё на свете, прильнула губами к губам графа, и при поцелуе уже замерла в наслаждении: напористо, сминая на пути длинные волоски и сладко занывшие заворачивающиеся губки, подвигаясь всё глубже и всё сильней, входил прямо в лоно ей такой же кряжистый, да чуть подзавёрнутый вверх, как и у Александер-жениха, графский хуй…

Лизабетт, наклонившись над бортом, взирала на голый зад отца с болтающимися между ног его волосатыми яйцами, слушала сладкие стоны целующейся с графом Натальеньки и ощущала, что долее выдержать подобной необычности от ситуации она не в силах… «Ай!.. Ай!.. Ай!..», вскликнула всего три раза Лизабетт и опустилас, вся сотрясаясь от чувств, ниже ко дну. Доёбывал её Николя уже почти бесчувственную – душа Лизабетт отлучилась на несколько минут и блуждала тогда в облаках…

Выебал и Калита свою Дарьюшку. Дарьюшка видавшая виды ожидала теперь, когда у него подымется заново, чтоб опять ещё раз. Пока же катала в руках его интересные ей достоинства…

Граф же, заслышав крик дочери, полуобернулся туда, и всё так же натягивая настояк юную княжну Натальеньку, любовался уж заодно и вздыхающей всё плавней, согнутой под будущим зятем дочерью. «Подросла доченька!..», скабрезно искалась мысль в голове у пожилого графа сквозь поцелуй на губах у Натальеньки, «Ебётся вон складно как!.. Залупи ей там, Николя, на всю глубину во младую мандень!!!» С такими мыслями сам и зашёлся граф, пустив выстрел-струю со своего заворотня своей же прожект-невестушке во лакомую теснину-пизду…

Княжна Тоцкая. Игрунки

«…На что уж Разумович, приятель мой, Аллигорил до учёбы был в протяжении всего курса прикладист, а и тот нынче наложил вето на домашние повторы, написав чернильным пером на тыльной странице учебной тетради своей витиеватое слово «Пиздец!»… Мы ж и вовсе живём все с головою в предчувствиях и в преддверии наступленья весны и завершения окончательно уж нами образования. Да, к слову сказать, вам-тебе наше очарование, что в моду вошли игрунки – занятье с первого взгляда простое, даже и незатейливое, а вот всё ж очень и очень забавное, и вот в чём тут суть: …», читала княжна Натали на руках послание Александера, и улыбалась то в строки, а то, между строк, доставившему его Миколеньке.

Позабавило слово Натальеньку, оттого как у самой у неё в тот момент водились игрунки совершенно особого рода, от которых гладилось сердце, да истомлялась регулярно слезливая вольница стиснутая ножками княжны Натали. Званые вечера теперь не столь занимали княжну, и набеги мужчин на мирную усадебку Тоцких стали иметь куда более сносный характер – по особому приглашению собиралось теперь развратное общество не более как в месяц раз, да чуть ли не со степенностью и с важничаньем обычных свет-церемоний. Но что ни день, то был теперь у юной княжны какой-нибудь новый совсем интерес, которому предавалась она со всем пылом, и не ожидая вовсе и вечера…

Вот, к примеру, того же Миколеньку взять. Княжну Натали и всегда-то, и с малых лет увлекало высокохудожественное. Без книги и гениев древности ей не спалось, а пьяно и mole-bert всегда терпеливо стояли в ожидании и на страже её высоких порывов в углу комнаты. Возможно поэтому целой стёжкой на холст-канве её интересов пролегли графоманы с художниками, музыканты души и актёришки папенькиного театра – словом все те, кои почитаются обществом, как высоким искусством терзаемые. Миколенька тот брат писал. Хоть и молод был (с небольшим лишь шестнадцати), но талантлив и очень вполне. Но помимо талантов известных всем предпочла в нём Натальенька обнаружить отдельный, свой…

Приголубила княжна Натали Миколеньку вскорости после первого их знакомства. Даться не отдалась, да ему и не требовалось ещё слишком всего – больно молод был. А любил делать так. Присядет на табуреточке перед возлежащей на диване княжной, порозовеет от смущения, да испросит себе «молока». Княжна и давай смеяться над ним – ведь же чисто ребёнок Миколенька! А всё ж добра не матерински чуть: грудку выпростает, а то сразу две, обрез платья под холмы мягки спустив, да и даст Миколеньке в рот розовый девичьи вострый сосок. Нет, конечно же, там молока ни на миг, но Миколенька с жару ловко и неотстанно сосёт. Княжна и давай тогда улыбаться, да сама розоветь уже не только с насмешки, но и от напора чувств из-за дыханья в груди. Миколенька же и потянет подол кисейных платьев княжны на самый наверх до полной открытости всех тайных услад у Натальеньки. Здесь княжна не препятствовала – очень уж нравилось ей ощущать, как подденет ловким крючком на средний палец Миколенька, да начнёт ворошить за губки нежное родимо гнездо. Тут и напружинится юноша весь перед ней. Как завидит Натальенька, что жар лица Миколеньки дошёл до ушей, так и с уверенностью берёт своего юного обожателя за прореху штанов: там уже, и наверняка, крепким колышком востро стоит его жгуч-корешок. Со сноровкою даже выпустит Натали на волю струка, Миколенька и задышит-зафырчит от счастья в руках у неё, не отрываясь от сиськи белой-мягкой, да сильней прижимаясь лицом. Станет весело, хорошо, да не в меру уж озорно молодой княжне, как запрыгает, словно заяц, в пизде у неё быстрый палец Миколеньки. Потянет за шкурку тогда Натали раз, другой, третий – вверх-вниз… Тут Миколенька и не выдержит: добыл ли сам у княжны молока не известно, а сам заляпает млечными сгустками и штаны себе, и ручку всю у княжны, и кровать… Очень после конфузился всегда, чем приводил Натальеньку в особый восторг до того, что от воспоминаниев о смущённом румянце его научилась она втихомолкой пробираться к себе между ног ручонкою по ночам, да там всё и ворошить…

А Лексис был художником. Снова же молодым, но изобретательным чуть. Породой из тех, что отличаются кропотливою сухостоячестью. Мог часами пейзаж созерцать с холма у реки или заставить княжнину Дарьюшку неглиже вычурно простоять, обнявшись с резною колоною во садке, да его работам натурствуя. Княжну Натали он ебал, удобно расположив на зеркальный комод, да присев позади. То ожесточаясь, то стихая надолгую с засунутым хуем, старался Лексис из позади столь необычно долго, что Натальенька затекала порой то ли ножкой, а то локотком, но терпела как только могла – уж очень занозист по-своему был Лексашкин взъёб: он и попку пощекотит, и грудки помнёт, и в пизде хуем водит в стороны или туда-сюда, всё неспешно, по-разному… Обильно текла с дел таких ему на яйца княжна, а Лексис порой учинял и вовсе бесстыдство над ней: располагал мольберт на спинке прогнутой её, да звал Дарью позировать; так и ёб, прорисовывая мелкие тонкости на стоящем рядом холсте. Дарья жеманилась в такие моменты, хихикала над раскрытой ногами княжной, а Натальенька иногда отвлекалась сама – брала книжку из принесённых Миколенькой или Александера письмо и перечитывала, чуя в неге притихший в ней вытянутый хуй Лексиса, да откладывая чтение, когда юноша напряжётся весь и задвигается в ней побыстрей…