Леонид Гурунц - Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982 Страница 5

Появление «Карабахской поэмы» в этот период было равносильно самому неслыханному преступлению, я попал в «чёрный список» и, если я избежал высылки, то совершенно случайно. Азербайджанские писатели – Самед Вургун, Мирза Ибрагимов, Мехти Гусейн стали меня прорабатывать, каждый по-своему, согласно своему темпераменту.

В кабинете Самеда Вургуна, в то время он был председателем Союза писателей Азербайджана, между нами произошёл такой диалог:

– Ты хочешь отдать Карабах своим соотечественникам, молокосос, господин Гурунц. (Многие другие эпитеты опускаю).

– Из чего это видно, Самед? Об этом есть в книге?

– Ты же не дурак, чтобы об этом писать.

– Так в чём же дело?

– Почему Карабах? Мало тебе других мест. Что ты заладил – «Карабах!», «Карабах!». По следам этой безумной старухи идёшь! (Безумная старуха – это Мариэтта Шагинян, против которой в то время ополчился Багиров. Об этом после). В лодке сидишь, с лодочником дерёшься. Если тебе плохо живётся в Баку, я тебе найду и получше место…

Жест в сторону здания МВД, которое находилось напротив Союза писателей, через площадь 26-и комиссаров.

Мехти Гусейн, один из руководителей Союза писателей, в то время редактор азербайджанского журнала, зашёл как-то в редакцию русского журнала, где я случайно оказался… В комнате, кроме меня, были ещё Юрий Гранин и Иосиф Оратовский, хорошие мои друзья. Мехти Гусейн обращается к ним:

– Товарищи русские писатели, в частности, Оратовский и Гранин.

Мне это не понравилось.

– Товарищ Мехти Гусейн, ты так говоришь, будто я французский писатель.

Мехти Гусейн:

– Ты не французский и не русский… Ты – дашнак.

– От мусаватиста слышу.

Поднялся шум, посыпались взаимные оскорбления. Прибежали писатели, находящиеся в соседних комнатах. Среди них, помнится, был и Мирза Ибрагимов, который немедленно включился в перебранку, конечно, не на моей стороне.

И всё из-за «Карабахской поэмы», которую никто из них не читал. Она всех взбесила одним только названием. Первая моя книга – и никакой радости от нее, одни огорчения.

Я взял и обо всём написал Багирову. Реакция была удивительна. Ночью Багиров позвонил редактору бакинской армянской газеты «Коммунист» Григоряну, спросил, eсть ли у него «Карабахская поэма». У Григоряна она была. В два часа ночи книга была доставлена Багирову, а в двенадцать часов дня у редактора газеты «Бакинский рабочий» зазвонил телефон. В конце провода Багиров:

– Есть у вас “Карабахская поэма”?

Она лежала на столе у редактора.

– А чего ждёте? Чтобы разжевали и в рот положили? Книга хорошая, пишите.

Это был звонок, равный звонку Сталина. Все мои враги были повержены, вы бы посмотрели, как они заискивающе извинялись. О «Карабахской поэме» заговорили… Из чёрного списка, разумеется, я выпал.

Жест со стороны Багирова был коварным, с дальним прицелом, но тогда я ничего не понимал и стал боготворить его, называл другом армян и большим интернационалистом.

Ровно через месяц началась война против Мариэтты Шагинян, и я был приглашён в ЦК, чтобы поставить свою подпись под разгромной статьёй против неё. Со мной говорил Гасанов – после Багирова второе лицо в республике. Я отказался, мотивируя свой отказ тем, что она мне как приёмная мать: ввела в литературу, первая сказала обо мне доброе слово. Гасанов не стал настаивать. Всё же Восток. Я ушёл восвояси без особых потерь.

Работал я в радиокомитете, редактором русского литературного вещания, и меня никто не трогал. «Ласка» Багирова была eщё в силе. Но вот не прошло и двух месяцев, как меня снова вызывают в ЦК, к тому же Гасанову. На этот раз козлом отпущения был Георгий Холопов со своим романом “Огни бухты”. Роман этот, как известно, об Азербайджане. Он был сперва опубликован в журнале «Звезда», хорошо принят в республике и вышел отдельным изданием. И вдруг дознались, что автор его, Георгий Холопов – армянин. И пошла писать губерния! Автор статьи – некий Гик, бывший корреспондент «Известий», ставший редактором «Бакинского рабочего». Написана она была зло, недопустимо грубо, с заданным намерением уничтожить автора. Хорошо, что я читал роман. В статье всё было переврано. И я принялся это разъяснять Гасанову. На моих глазах Гасанов померк, даже почернел.

– Что же? Не будете подписывать?

– Не буду, товарищ Гасанов. Я же сказал: статья неправильная…

– Хорошо, – сухо бросил Гасанов. – Идите.

Предатель из меня не вышел. Зря, выходит, обласкали меня. Пора кончать. Через три дня я полетел с должности.

Дальнейшее пребывание в Баку становилось опасным, и я вскоре переехал в Ереван.

Но я, кажется, ушёл от темы. Итак, Карабах с его злоключениями, которым нет числа, нет конца. Снова вернёмся к армянам, которые предавали, поступались интересами своего народа. Таким оказался в описываемое время секретарь обкома партии Шахназаров, давший согласие на разгром промышленных объектов НКАО.

Я не сказал еще об одной иезуитской детали – про использование армян в неблаговидных акциях изгнания из республики наших соотечественников.

В самый разгар расправы над армянами, когда по ночам исчезает армянское население целого квартала или улицы, вдруг люди утром берут газету и видят чудо: снят директор или главный инженер, азербайджанец, и на его место назначен какой-нибудь Авнатанян.

Люди, за ночь собравшие чемоданы, чтобы самим убраться по добру-по здорову, на утро после такого жеста начинают распаковывать чемоданы. Одним Авнатаняном Багиров убивал двух зайцев. Во-первых – маска, ширма. Всё-таки дело было при Сталине, норов которого никто как следует не знал – вдруг это ночное выселение «неблагонадёжных» не понравится ему? Что тогда, ведь таким же манером может сам Багиров оказаться «неблагонадёжным». На крючок Сталина и похлеще рыбины попадались. Во-вторых: смотрите, армяне, Авнатаняна сам Багиров назначил. Так что сидите уж, дожидайтесь ночных визитёров.

Демонтировать промышленные объекты в НКАО население не позволило. Все старания продавшегося Шахназарова ни к чему не привели. На одном собрании какой-то старик так и вросил в лицо первому секретарю: «Твой прадед Мелик-Шахназар был самым крупным помещиком в Карабахе. Он продал иранскому Фатали-хану Шушу, а ты продаёшь Азербайджану весь Нагорный Карабах!».

Чем всё это кончилось? Продемонтировать промышленные объекты всё же не удалось, но «зачинщики» оказались за решеткой. Длинная палка снова оказалась в руках обидчика.

Надо отдать должное, не всех руководителей удавалось подкупить, попадались и такие, которые не поддавались ни на ласку, ни на длинный рубль или должность. Таким оказался, говорят, Председатель oблисполкома тов. Шахраманян. Он позволил себе высказаться отрицательно по поводу нашумевшего дела о ликвидации в Карабахе промышленных объектов.

Спустя некоторое время возле Агдама на машину Шахраманяна, депутата Верховного Совета СССР, организовали покушение. Шофёр был убит. Шахраманян легко ранен, а ехавший с ним секретарь райкома Оганджанян ранен тяжело…

Идём дальше, ближе к нашим дням, к Гейдару Алиеву, который в своих действиях против армян давно переплюнул Багирова и всех секретарей после него.

Если при Багирове в Баку, Кировабаде и Карабахе была ещё армянская интеллигенция, то при Алиеве её не стало. На 450 тысяч армян Советского Азербайджана сейчас нет ни одного видного композитора, художника, учёного, ни одного руководителя республиканского масштаба, ни одного министра, ни одного секретаря ЦК. Ни одного писателя, если не считать продажного Самвела Григоряна, на совести которого смерть писателя Маркара Давтяна, который скончался в его кабинете после очередного разноса, смерть прозаика Петросяна, смерть Востика Каракозяна, доведённого до кончины нескончаемыми гонениями.

Почему-то при «ненавистном» царском режиме Александр Ширванзаде, классик армянской литературы, мог жить до конца жизни в Баку, а армянские писатели – Ашот Граши, Амо Сагиян, Аршавир Дарбни, Гарегин Севунц, Леонид Гурунц и многие другие вынуждены были уехать из республики. А что делается в Карабахе? Ни одного писателя. Все они выехали, спасаясь бегством. Баграт Улубабян, Богдан Джанян, начинающий поэт Яша Бабалян, Зорий Балаян не могут спастись от азербайджанцев даже в Ереване. В Ереване достают и меня. Даже в Москве. У Алиева руки оказались подлиннее.

Армяне создали в Баку самую большую библиотеку, сейчас она в жалчайшем состоянии. А другие просто ликвидированы. Армянский театр закрыт, снесли знаменитый армянский собор. Армян, не подписавших документ о снесении собора, сажали. А ведь во дворе собора были торжественно похоронены герои – защитники города от турецких и мусаватских орд. Не потому ли они его снесли? А все мечети в Баку целы и даже обновлены.

Поновее? Пожалуйста. Армянам в Азербайджане очень трудно поступить в вузы, в консерваторию, стать профессорами и академиками. А если такие и есть, то это единицы, кое-как уцелевшие от «разгрома».