Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый Страница 5

— Лучано, так ты поможешь мне или домой отправишься? — повторил я вопрос.

Генуэзец не сразу ответил. Сомневался. Я же понимал, что для него вернее было бы бежать в свою торговую факторию в Крыму. Это не его война, если только он не по-настоящему правильный мужик.

— С ты, Ратмир, — отвечал мне мужчина. — Опосля решу, как быть я.

Я усмехнулся и похлопал Лучано по плечу. Сделал это так, как и в иной жизни, когда был сильно старше, покровительственно.

Оставлять одних женщин и детей было бы неправильно, если только не убедиться, что они в безопасности. Но и время терять никак нельзя. Так что я понадеялся на Митроху, Митрофана — так звали рассудительного и серьёзного мальчугана, рядом с которым я пробудился.

Мальчонка, не убоявшийся боя и принесший мне меч, не хотел оставаться, но выбора не было. Проводили мы женщин и детей в лес и устремились в путь.

— Да стой ты, нелёгкая! — кричал я на коня, когда взгромоздился на него.

— А ране ты есть добрый конник, — говорил генуэзец, который в седле держался как влитой. — А нынча дурной ты конник.

— Сам дурак. И Запад твой загнивает. Извращуги бесполые, — пробурчал я, едва удерживаясь в седле.

Хотелось, конечно, сказать, что мне просто попался чужой, более строптивый конь, но явно же было видно, что я словно бы растерял навыки верховой езды. Вот так: не имел, но растерял.

В прошлой жизни я пробовал осваивать верховую езду. Думал, что это может пригодиться мне по службе. Мало ли, куда закинет нелёгкая, где не будет дорог или автомобилей.

Так что называть меня полным профаном в этом деле не стоит, могу обидеться и дать в лоб. Тут ещё дело в другом: нужно приноровиться к этому седлу, к стременам неудобным и высоко посаженным. Да и жеребец был, возможно, привыкший к своему хозяину, так что ему просто не нравилось то, что нужно тащить на своем благородном горбу моё седалище.

Найти следы, по которым нам идти за кипчаками, не составляло никакого труда. Видимо, буквально ночью прошёл обильный снег, который полностью затушить горящую Рязань не сумел, однако выше чем по щиколотку белоснежного покрова насыпал.

И мы просто шли по следам от полозьев саней, людей и разных животных. Через два часа пути обнаружилось ещё одно свидетельство…

— Сука, зубами рвать буду, — прорычал я.

Ребёнок… Даже вспоминать не хочу.

Если в этом мире нормальным считается убивать детей и оставлять их на обочине, то я буду учить мразей, что так делать нельзя. Ни с какими детьми. Даже если сильно хочется ворваться в юрту, или где ещё живут кипчаки, вырезать всех родичей, включая детей — так поступать нельзя.

— Мы их нагоняем? — спросил я у Лучано.

Он вновь посмотрел на меня удивлёнными глазами.

— Ну не помню я многого, — понял я смысл взгляда боевого товарища.

Да, мне было бы положено знать, прочесть по следам, настигаем или нет. С какой скоростью идут пленники и их охранники, а как двигаемся мы. Находили и места непродолжительных стоянок. По тому, как давно потушены костры, даже по тому, как справляли нужду, можно было бы понять, догоняем ли мы отряд кипчаков.

— Они вышли поутру, за два часа до нас, — сообщил мне генуэзец.

Судя по всему, мы должны были настигнуть людоловов ещё до сумерек, с учётом, что стемнеть должно рано. Зима всё-таки.

Путь наш лежал через поля и пролески. Мы будто бы пересекали ту зону, что разделяла Лес со Степью. Близко всё-таки Рязань находится к степным просторам. Видимо, всё же с половцами было серьёзное перемирие или даже долгий мир, если процветали города, что на границе находятся. Впрочем, уже не находятся, а находились. Рязани больше не существует, лишь угли и пепел.

— Стоим! — приказал я, когда понял, что в ближайшем пролеске остановились те, кого мы и выслеживали.

Ещё и солнце не показывало признаков скорого своего исчезновения, а мы настигли людоловов и тех людей, которых они решили обречь на унижение и медленную смерть.

Коней мы привязали в редком лесу, выложили им все то, что было в седельных сумках, сено и немного овса, и стали облачаться в светло-серые льняные рубахи, которые надевали поверх доспехов. Так себе маскировочный халат, но вряд ли кто-то в потёмках различит светло-серую ткань от белоснежного снега.

Даже арбалет Лучано и тот укутали в ткань. А ещё мы свои лица измазали известью. Шлемы тоже были обёрнуты. Я не стал брать арбалет. У Лучано в погребе таких было три, да еще и заготовки на парочку. Он мне по дороге уши прожужжал, что русичи не умно поступали, когда отказывались покупать арбалеты. Мол, они, генуэзцы, любую осаду выдержали бы с помощью арбалета…

Сейчас мы находились примерно в полутора километрах от того беспорядочного скопления людей, которое собой представлял лагерь кипчаков.

— Готов? Делай как я! — сказал я и лёг, пополз по-пластунски.

Мы ползли не напрямик. Девали небольшой крюк, чтобы меньше попадать в поле зрения кипчаков. Проползая некоторое расстояние, я всматривался вдаль, анализируя, не обнаружены ли мы. Не привлекли ли внимание те борозды, что на снегу от нас остаются.

Главная проблема состояла не в том, что нас увидят, а что увидят следы, оставляемые нами.

И тут, будто бы Господь нас услышал, начался обильный снегопад. Тяжёлые хлопья снега срывались с небесного свода. Видимость тут же стала близкой к нулевой. Конечно, и мы не могли видеть, но главное, что не видели нас. А ещё практически мгновенно за нами заметались следы.

Метрах в ста пятидесяти от опушки пролеска мы залегли. Отсюда можно было рассмотреть лишь какие-то силуэты, додумывая, что же происходит и где кто находится.

Начинало смеркаться. Сердце стучало чаще. Пока ещё малыми дозами в организм проникал адреналин. Нет людей, которые не волнуются и не испытывают страха. Есть люди, которые умеют страх превозмочь.

— Вперёд! — скомандовал я и подал пример, стал ползти дальше.

Начиналась острая фаза операции, того смелого поступка, который, если я погибну, можно считать за глупость. Ну а если получится добиться своих целей — несомненно, это героическое деяние. Так уж получается, что идиотизм и героизм иногда находятся рядом. И то, каким эпитетом наградить поступок, зависит