Михаил Ланцов - Маршал 2 Страница 50

– И мы будем воевать! – Воскликнул президент Каллио Кюести.

– Конечно, – согласился с ним Маннергейм.

– Вы так говорите, словно вас это тяготит, – покривившись, произнес министр иностранных дел Йихан Нюкопп. – Вы солдат! Это ваш долг!

– Идти на войну, которая не может закончиться ничем, кроме поражения? – Удивленно переспросил Маннергейм.

– Ну почему же сразу поражением?

– Потому что Польша разгромлена и весной Германия обратит свой взор на Францию. Что сильно свяжет по рукам и ногам всех наших возможных союзников. Ни политической, ни экономической помощи нам ждать не откуда. Разве что США, но они далеко и вряд ли решатся на что-то серьезное. По данным нашей разведки Советы уже вполне могли бы напасть, переведя под Ленинград войска прошедшие через Польскую кампанию. Но они этого не делают. Не знаете почему?

– И что вы предлагаете? – С недовольной миной произнес президент.

– Ничего, – пожал плечами Маннергейм. – Максимум на что мы можем рассчитывать – это затянуть войну и попытаться выторговать пусть и ограниченную, но автономию. Но даже это станет выдающимся успехом. Именно поэтому я и говорю таким тоном. Мы обречены на поражение. В мире такой расклад, что ни один крупный игрок за нас не вступится, если Москва нападет после того, как немцы атакуют Францию и Париж с Лондоном погрязнут в войне. А это значит, что мы от них ничего не получим. Вообще. И разгром наш будет страшен и неотвратим, ибо силы несопоставимы.

– То есть, нам лучше сдаться? – Уточнил, с издевкой в голосе, министр иностранных дел.

– Да. – Кивнул Маннергейм. – По крайней мере, сохраним жизни нашей молодежи.

– Нет! Этот вариант совершенно неприемлем, – произнес, чуть привстав с кресла, президент. – Вы сами-то понимаете, что предлагаете?

– Вполне. Правительство Финляндии может выторговать у СССР широкую автономию в обмен на мирное вхождение в состав Союза. Это самый лучший сценарий в нашем случае. Все остальные заставляют нас умыться кровью.

– Но и Советы тоже ей умоются.

– Нам от этого будет легче? – Усмехнулся Маннергейм. – Вы правы. Да. Мы можем, теоретически, взыскать достойную плату за нашу независимость. Но мы обречены на поражение и чем сильнее мы будем сопротивляться, тем суровее с нами будут обходиться оккупанты. Зачем дразнить тигра, дергая его за усы?

– Общественность будет против любых уступок! – Снова воскликнул президент. – И будет права!

– Конечно, против. Ей, видимо, очень хочется отправиться копать какой-нибудь очередной канал в Среднюю Азию.

– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся министр иностранных дел.

– Да смотрите сколько угодно. – Усмехнулся Маннергейм. – Наша армия может продержаться против РККА две недели, после чего фронт рухнет и начнется стремительное отступление. Если случится какое-нибудь чудо или русские будут наступать вдумчиво, то месяца полтора – два. Но в любом случае СССР в состоянии оккупировать нашу страну быстрее, чем Гитлер разобьет французов.

– Ваша позиция не делает вам чести!

– Если вы так считаете, то я с радостью оставлю свой пост. Командовать глупой и бессмысленной бойней я не желаю.

– В таком случае я с радостью приму вашу отставку, – сквозь зубы произнес Каллио. – Потому что такой трус, как вы, не сможет достойно встретить врага нашего Отечества.

– Трус? – Усмехнулся Маннергейм. – Пусть трус. Зато мои руки не будут по локоть в крови собственного народа. Вы разве не понимаете, что ваше безумие хуже топора палача? Нет? Это печально. – Произнес презрительно Карл Густав, развернулся и вышел.

– А что вы от него хотели? – С презрением произнес министр иностранных дел, когда Маннергейм вышел. – У этого, – он скривился, – до сих пор на рабочем столе стоит портрет с фотографией и личной подписью Императора Николая II. Москва провозгласила наследие. Ввела некоторые старые традиции вроде офицерского достоинства, погон и уважительного отношения к полководцам прошлого. Вот он и растаял.

– Согласен. Этот… никогда не был по-настоящему финном. Как был подданным Его Императорского Величества, так им и остался.

Интерлюдия

– Господа, вы слышали? После того, как Советы захватили свои старые польские земли, они незамедлительно учредили совместную с бошами комиссию по расследованию зверств режима Пилсудского. Землю носом роют. Да еще и представители конфессий привлекли в качестве независимых представителей. РПЦ, католиков, различных протестантов.

– И как, есть успехи?

– И какие! Оказывается, поляки даже и не думали скрывать свои проказы тех лет. Фото, документы и прочее. А стремительное наступление советско-германских войск просто не дало им эти документы уничтожить. Грязи на свет вылезло – не пересказать. Ради этой задачи Москва и Берлин учредили международный трибунал, который не затягивая рассматривает выявленные преступления. Ведь бунт поляков в 1917 году теперь трактуется просто как восстание бандитов против законной власти, – усмехнулся холеный мужчина в тройке.

– Но ведь…

– Да, это очень неудобно. Однако в Москве поступили предельно просто – во всех внутренних газетах они публикуют материалы о зверствах поляков по отношению к красноармейцам и русским, не делая между ними различия. Волна ненависти по стране пошла очень серьезная. Причем каждый повешенный по решению этого трибунала принимается в Союзе в целом с удовлетворением. Да и в Рейхе тоже. Польша вся буквально стонет от быстрого, холодного и жесткого разбирательства тех преступлений. Уже несколько тысяч человек повешено.

– Так ведь это натуральный террор!

– Террор. Но проходит он под лозунгом 'Никто не забыт, ничто не забыто!' Да и поляки поняв куда ветер дует начали активно сдавать старых активистов новым властям. Ведь честных тружеников ни Советы, ни Рейх не трогают. Тем более, что в газетах, ходящих на территории Польши вся та грязь, что была найдена союзниками выкладывается в полном объеме. Думаю, если так дело пойдет и дальше, то о польском сопротивлении нужно будет забыть. И обвинить в открытом терроре не получится, так как Москва с Берлином все официально и аккуратно оформляют по нормам уголовного права. Польша утопает в крови, и никто с этим не только ничего сделать не может, но и не хочет. Вся Европа кипит в возмущении от той грязи, что нашли советские и германские следователи. Видит Бог – лучше бы они поступили как раньше – тихо перестреляли неугодных поляков, а не устраивали этот балаган.

– Нам лучше, – усмехнулся собеседник. – А не им. Хотел бы я взглянуть на того, кто их надоумил так поступить.

Глава 2

21 декабря 1939 года. Подмосковье. Танковый полигон Кубинка

Михаил Николаевич подошел к остановившемуся недалеко от наблюдательного пункта танку Т-39. После двухсот часов пробега он выглядел так, что казалось, отмыть его совершенно невозможно. Однако машина продолжала упрямо идти вперед, что было совершенно непривычно для советских танков той эпохи.

Стоящий рядом начальник полигона махнул рукой высунувшемуся командиру танка, дескать, глуши мотор. Танкист все понял, кивнул, и все стихло, но ненадолго – спустя несколько секунд где-то в глубине заурчал легкий рокот вспомогательного двухцилиндрового генератора.

– Все-таки поставили?

– Да. Наши расчеты показали, что львиная доля моторесурса у танков уходит на простой в режиме боевой готовности. Вот мы и решились впихнуть в машинку небольшой двигатель, мощностью всего десять лошадей. Но его полностью хватает не только для обеспечения электроэнергией всех механизмов, но и для отопления и принудительной вентиляции обитаемого отсека. От него же можно заряжать аккумуляторы и запускать основной двигатель. Кроме того, он дает меньше помех при работе радиостанции. Конечно, мы все что могли – экранировали, и даже в обычном режиме – прием и передача намного лучше, чем раньше, но при питании от вспомогательного генератора, радиостанция выдает практически лабораторные показатели.

– Сильно экономим на оценочных циклах эксплуатации?

– Да, почитай, процентов сорок добавляет. Не меньше. В ненапряженных режимах так и вообще – в несколько раз увеличивает общий моторесурс, многократно повышая боевую готовность и эксплуатационные качества. Причем в сам танк мы поставили два механических датчика, которые фиксируют время работы главной силовой установки и пробег. Аналогичные решения мы собираемся применять вообще на всей новой технике. Оно, конечно, дороже, но того стоит. Прежде всего, для оперативной оценки мобильности подразделений, мы ведь после капремонта эти датчики будем сбрасывать.

– Замечательно, – задумчиво произнес Тухачевский, осматривая машину. – Гусеницы, я смотрю, вы тоже поменяли?

– Да. Увеличили массу, так как рвались при преодолении надолбов.

– И много таких улучшений?