Андрей Дай - Поводырь в опале Страница 50

Зато, пока Илья Петрович отдыхал, мы с Никифоровым быстренько обо всем договорились. Уже через неделю рота Томского губернского батальона отправится конвоировать сотню первых душегубов из пересылки к месту строительства нового острога неподалеку от Судженки. Стоцкий за зиму в тюрьме образцовый порядок успел навести. На каждого каторжника карточка, с указанием примет, приговора и профессиональных навыков. Вот и нужно было выбрать тех злодеев, что с руками из нужного места растущими. Солдаты пока в палатках поживут, а каторжники в землянках. Но чтоб к осени были готовы бараки на пятьсот принудительных шахтеров и сотню рабочих будущего кирпичного заводика. С забором вокруг, естественно. Ну и казармы для роты конвоя и охраны. Хорошо бы еще конюшни и дом для дежурной смены в два десятка казаков. Вдруг какой-нибудь чудак найдется, решивший, будто бы сумеет пройти тайгу без оружия и припасов. Оно конечно медведей тоже подкармливать нужно, но не шахтерами же.

С этим и черные золотоискатели отменно справляются. Те, что участки не столбят, и золотой песок государству не сдают. Много таких. Каждую весну в Томск человек по сто из России приезжают. У некоторых хватает благоразумия не соваться в то зеленое безумие, которое у нас вместо леса. Постоят у границы тайги и на прииски нанимаются. Но есть и те, что там у себя, за Уралом, с лесом на ты. Отважные первопроходцы, едрешкин корень, очень любимы диким зверем. Говорят, кто-то из них даже выходит обратно. Я, правда, таких своими глазами не видел.

Второй отряд, одновременно с первым отправится к тому месту, где маленькая речка Железнянка впадает в бурный поток реки Золотой Китат. Там в тридцатые года двадцатого века был один из номерных лагерей Кузлага, где «враги народа» для каких-то неведомых целей строили узкоколейку. Так почему бы и не создать традицию на несколько десятков лет раньше? Мне, кстати и железная колея для доставки руды к месту плавки не помешает.

Комендантами обоих острогов назначили офицеров батальона. От гражданской власти подобрать людей должен был уже Ананий Ананьевич.

К осени Томская пересыльная тюрьма должна была окончательно опустеть. Бараки, в которых всю зиму жили мастеровые Томского заводика, решено было аккуратно разобрать и перенести ближе к стенам тюрьмы. Я считал, что если в имеющихся строениях уместились двенадцать тысяч ссыльных и пять сотен металлургов, то уж как-нибудь и датчане устроятся.

В крайнем случае, как резервный вариант, я рассматривал вариант аренды оставленных переселившимися казацкими семьями усадеб и наделов. Просто отобрать и перераспределить, как говорил Прокопий Петрович Лыткин — никак невозможно. Земля казакам давалась от имени Государя один раз и навсегда. И в случае, если державе нужно было, чтоб семьи служивых переехали на новое место жительства — такое не раз бывало в быстро растущем государстве — нужно было и на новой границе снабдить иррегуляров такими же наделами. Причем прежние все равно оставались в собственности переехавших.

Впрочем, у нас с полковым старшиной, и по совместительству казначем полка, сотником Василием Григорьевичем Буяновым было уже достигнуто полное взаимопонимание. Еще больше укрепившееся, когда в губернскую столицу прибыл караван с купленными мной револьверами Кольта, карабинами Спенсера и патронами к ним. Преимущество скорострельного оружия в доказательстве не нуждалось, а полк, кои-то веки, стал реальной военной силой. Я-то, честно говоря, устраивал перевооружение конного полка, преследуя свои, донельзя корыстные цели. Все-таки, когда за спиной два десятка отменно снаряженных стрелков, жить как-то безопаснее. А старшина заботу о полке воспринял скорее, как выражение уважения ко всему сословию и признак возрождения сильно, по его словам, захиревшего подразделения. Я и спорить не стал. Мне хорошо, ему хорошо. Что еще надо?

В общем, я не сомневался, что договоренность об аренде обширных наделов, будет достигнута. И, после недолгого размышления, я даже решил, что из запасного, этот вариант нужно перевести в основной. Поселив хотя бы часть — вполне, впрочем, существенную — гольфштинцев среди старожильцев, гораждо легче добиться скорейшей их ассимиляции. А огромные, по сорок — шестьдесят десятин, наделы станут отличным трамплином для трудолюбивых переселенцев. И замечательной рекламой для российских крестьян.

С проснувшимся Чайковским попили чаю, а потом расставили объекты по карте. Заводы поставили на маленькой речушке Тундушке, близ деревни Тундальской. Это несколько в стороне от Иркутского тракта, но тем не менее, туда наличествовала вполне неплохая дорога, накатанная работниками многочисленных приисков по Китату. От каторжного острога и железнорудных копей до заводов оставалось всего что-то около тридцати верст. Причем, только пять из них — по сильно пересеченной местности. Остальные — под уклон, по сравнительно ровному склону. Илья Петрович даже предложил пускать вагонетки самоходом, а поднимать пустые уже лошадьми. Перепад достигал тридцати метров и, по словам генерала, этого было вполне достаточно. Мне идея понравилась, так что пусть строит.

Кроме того, выбранная площадка позволяла не слишком сильно загибать к югу будущую линию железной дороги. А для первой очереди — от Томска до Мариинска или даже до Ачинска — каждая лишняя верста — прямо нож в сердце.

Через неделю, редко какой из извозчиков брался куда-либо ехать дешевле, чем за два рубля в сутки. В путь тронулись мастеровые, две роты солдат и двести каторжников. С вещами, запасами пищи, и строительными инструментами. Вернувшийся из краткой рекогносцировки к берегам Оби Антон Иванович Штукенберг застал уже окончательно опустевший Томск.

Я как раз занимался бухгалтерией. С момента возвращения из Санкт-Петербурга стал тщательно фиксировать долговые обязательства, которые в силу отсутствия наличных, выписывал. Деньги тянули все. На строительство порта и здание для нашего с Асташевыми и Сидоровым банка. На расширение стекольного завода. На технические лаборатории, которыми, на счастье, всерьез занялся Менделеев, освободив меня хоть от этого груза. На устройство угольных копей, жилищ будущих шахтеров, пропитания и дороги ко всему этому. На разведку золотоносных ручьев в совместном с Цыбульским предприятии. Потом пришла пора делать учредительский взнос в банк — удалось арендовать особняк и, что называется, разрезать ленточку.

Деньги у меня были. По местным меркам — много. Никак не меньше шестисот тысяч рублей серебром. Только хранились они в Госбанке в столице, а Томский филиал должен был открыться только осенью, после того, как здание с надежными хранилищами будет достроено. В конце лета должен был прибыть титулярный советник, князь Владимир Николаевич Кекуатов, назначенный управлять томским отделением. Естественно, весь остальной персонал, кроме уборщиков с дворниками, он должен был привезти с собой. Так что оставалось продержаться совсем не много.

Пока же город наполнялся бумажками с витиеватыми подписями. Мои векселя учитывались, и под их обеспечение выписывались другие — на меньшие суммы, которые шли в оплату труда работников. Те снова делили долги на части и оплачивали ими покупки в лавках. И так до бесконечности, пока вся эта макулатура не будет обменена на настоящие хрустящие ассигнации Государственного банка Российской Империи.

Благо, местным обывателям было не привыкать большую часть дел вести в долг. Кое-кто даже умудрялся заработать, разменивая векселя не слишком авторитетных купцов, на те, что вышли из-под пера торговцев известных своей порядочностью.

Потом денег хватать перестало. Снова и снова я пересчитывал столбики цифр, и каждый раз убеждался, что уже даже слегка перепрыгнул виртуальную планку в шестьсот тысяч. И что самое печальное — при наверняка успешно работавшей в пригороде столицы фабрики канцтоваров, о своих доходах я мог только догадываться. Отец писал редко — он все еще пребывал в Верном, присматривая за медленно и трудно поправляющимся Морицем. И, по понятной причине, больше не радовал меня сведениями об увеличении моего счета.

У Васьки Гилева, весьма успешно торговавшего товарами вывезенными за лето из Кош-Агача, было немного моих денег — доля с «подпольного» серебряного рудника, но он даже в письмах писать о величине суммы писать побаивался. Казна многое может простить, но только не самовольную добычу и вывоз за границу драгоценных металлов. Сам бийский купец в Томск пока не собирался — занимался пуском суконной мануфактуры, и приказчикам большие деньги не доверял. Остальные же мои проекты средства из меня только тянули, обещая прибыли в светлом будущем.

В итоге, когда потребовался очередной платеж, я рассудил, что за конец зимы и весну канцелярия принесла мне никак не меньше пятидесяти тысяч. И выписал очередное обязательство — нужно было срочно выкупить доставленное в Томск продовольствие для датчан. Понятно, что рано или поздно принц Ольденбургский мне эти траты компенсирует, но в долги влезать оказалось неприятно.