Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ) Страница 51

  Лоскут и Кондрат направились к шатру Алей-аги в одиночку, и меня, конечно же, не взяли. Во-первых, мал еще. Во вторых, переговоры шли на турецком языке, который, так или иначе, но знали все старожилые казаки. У меня с этим, как-то не очень, два десятка фраз связать смогу, но и только.

  В общем, данное событие прошло мимо меня, но о чем шла речь в шатре посла, я знал, так как Лоскут и отец, по возвращении из лагеря турок, обсуждали переговоры при мне и не стеснялись. Алей-ага делал очень прозрачные намеки на то, что было бы просто замечательно, если бы донские казаки встали под руку турецкого султана Ахмеда Третьего. Между прочим, этот правитель Османской империи очень неплохо относился к казакам, и был готов на многое, дабы они приняли его власть. Что совсем интересно, в последние пару лет Ахмед активно давил янычар, и его посол обмолвился, что казаки могли бы занять их место при дворе султана как его личная гвардия.

  Полковник Лоскут и Кондрат, обсуждали предложения турок недолго, и решили, что слова это только слова, и потому лезть к султану в друзья, пока не след. Турция не Россия, там расклады иные, и это мусульманское государство. Тем более, ага выдвигал некоторые условия. Казаки сами должны сделать шаг навстречу Османской империи, и только после этого, им будет оказана всемерное содействие войсками и поддержка золотом. Без этого, султан остается в стороне от дел на Дону и в России.

  Верховодов Тихого Дона подобная позиция Ахмеда Третьего устраивала полностью, и их ответ султану был немногословен. Войско Донское, как независимое государство, намерено поддерживать с султаном Ахмедом Третьим самые наилучшие добрососедские отношения и на этом пока все. Алей-ага ответ принял и, получив заверения Кондрата, что его пропустят в Азов, отправился на встречу с Толстым, а отряд атамана разделился на две части и тоже тронулся в путь-дорогу. Лоскут вернулся в Черкасск, а мы, во главе с Кондратом, скорым маршем помчались вслед за нашим войском, которое догнали только сегодня, уже за Усть-Медведицкой станицей.

  Отец проехался вдоль пехотных бурлацких полков прошедших курс обучение по методикам и приемам полковника Ивана Павлова, и увиденным остался доволен. Бурлаки, многие из которых таковыми не являлись, как правило, крепкие мужики, в возрасте до сорока лет, шли хорошо, одеты были неплохо и в строю соблюдали полнейший порядок. Хотя конечно, по сравнению с царскими войсками выглядели наши пехотинцы блекло, ни тебе париков, ни однообразных сапог, ни чулков, ни барабанного боя, под который необходимо делать определенное количество шагов. Обычные русские мужики в своей повседневной одежде, многие при бородах, со шрамами на лицах и выглядят как лесные разбойники. Да вот только, мотивация для боя у них была гораздо выше, чем у петровских солдат, и они не были намерены ломиться вперед, на вражеские пули и картечь, только потому, что так приказал некий мелкопоместный дворянчик или наемный европейский офицер с труднопроизносимой фамилией. Они шли драться за свою волю, и при этом, очень хотели выжить. Поэтому, тактика взводов-плутонгов, разработанная их командиром Иваном Павловым, подходила беглецам из России как нельзя лучше. Пускай кто-нибудь другой строем в сражение топает, и грудь в грудь с противником сталкиваются, а Павлов для своих мужиков разработал целый неписаный кодекс, и некоторые его пункты звучали примерно так:

   "Мы стрелки и если пришлось вступить в рукопашную схватку, значит, сам боец или его командир допустили ошибку".

   "Выстрелил, и для перезарядки ружья отойди в укрытие. Нечего свою грудь под свинец подставлять, она у тебя одна".

   "Каждый человек рождается не для того чтобы погибнуть. И судьба вольного человека в том, чтобы нанести потери врагу, победить, и этим отстоять свою свободу, а не самому стать мертвецом".

   "Приказы командира выполняются беспрекословно. Однако если бойцы погибли из-за ошибки командира, то во время затишья между боями, при первом же удобном случае, он обязан предстать перед судом всеобщего полкового схода".

   "Каждый боец головой отвечает за имущество и оружие своего плутонга".

   "Каждый плутонг есть семья, и весь плутонг несет ответственность за проступок своего товарища, аки за брата своего родного".

  Такими были военные законы полковника Павлова, и немного зная о тактике будущих войн, я был с ним полностью согласен. Главная ценность любого государства - это люди, а все остальное вторично. Царь Петр, а затем и его преемники с преемницами, в "реальности Богданова", бессловесных русских крестьян никогда не щадили, и относились к ним как к скоту, и за это их потомок Николай Второй вместе с русским дворянством ответил в полной мере. Казаки, кстати, тоже круто пострадали, но там основную роль сыграла не классовая ненависть, а некоторые граждане отдельно взятой нации, испытывающие к ним ненависть на уровне инстинктов, и спесивые генералы Добровольческой армии, думающие и поступающие по ушедшим в небытие царским уставам и законам.

   Что касается дня сегодняшнего, то инновации Павлова это по сути своей, копии старых русских военных традиций и степных законов Чингиз-хана, помноженные на огнестрельное оружие и здравый смысл. Наши казаки, порой излишне рискуют, и несут неоправданные потери. Судьба армии Поздеева тому яркий пример. А вот бурлацкие полки комплектовались людьми, которые ради воли половину России пешком прошли. И чем грозит излишняя горячность с лихостью, или тупая рабская покорность царских полков, они знали не понаслышке, поэтому подход к ним нужен был особый. Иван Павлов такой подход нашел, войсковой атаман его тактику и военную организацию малых боевых групп одобрил, время на подготовку к боям у пехотных полков было, и теперь мы имеем, то, что имеем, то есть отличное пешее войско.

  Видимо, Кондрат в этот момент тоже размышлял о чем-то подобном. Он дал команду своей охране чуть приотстать, подскакал к колонне пехотинцев и выкрикнул:

  - Где Амос Макеев?

  Комполка, некогда беглый крестьянин, мужичок невысокого роста, с небольшой бородкой, и одной рваной ноздрей, вышел из колонны, приблизился и отозвался:

  - Я здесь, атаман. Здравствуй.

  - Здравствуй, Амос, - поприветствовал его Кондрат. - Гляжу, что бодро идете?

  - А чего нам... Люди мы к ходьбе привычные, припасы в обозе едут, а при нас только одежа, ножи, ружья и запас свинца с порохом, так что верст по тридцать за день проходим.

  - Как кормят?

  - Грех жаловаться, люди Зерщикова из обоза провиант выдают без промедления и обмана.

  - Что твои люди, готовы к сражениям?

  - Готовы, атаман, а сегодня еще беглецы от Воронежа встретились, и такие страсти рассказали, что мы этого Долгорукого и Боура с их псами, голыми руками рвать будут.

  - И где эти беглецы?

  - В Усть-Медведицкой остались.

  - Ну, ладно, - сказал атаман. - Вечером у меня на совет собираемся, так что, как остановимся, подходи без опозданий.

  - Понял.

  Макеев вернулся в строй своего полка, и отец помчался к передовым дозорам. Кондрат услышал про беглецов из Воронежа и решил, что в течении дня они нашему войску еще не раз попадутся, а значит, необходимо с ними переговорить. Ну, а мы, то есть я и ватажники, спрыгнули с коней и пристроились к бурлакам. Мне захотелось ноги размять, а парням было бы полезно послушать разговоры бурлаков и постараться самим, без разъяснений со стороны, понять их манеру боя, в будущем, парням это обязательно пригодятся.

  - А что, молодцы, может быть, споем!? - услышали мы впереди окрик полковника Макеева.

  - Споем! - ответили ему пехотинцы.

  - Запевай!

  По этой команде звонкий и сильный голос, где-то рядом с полковником, затянул:

   "На Донце-реке, во казачьем городке,

  Ой, да вот он, во казачьем городке".

  И тысячи людей поддерживают запевалу:

   "Появился, объявился Булавин - он Кондрат,

  Ой, да вот, Булавин - он Кондрат;

  Кондрат - парень не простак, а удалый он казак,

  Ой, да вот, удалой он казак.

  Кафтан, шитый серебром, сабля острая при нем,

  Ой, да вот он, сабля острая при нем.

  Сабля острая при нем, а глаза горят огнем,

  Ой, да вот он, а глаза горят огнем".

  Так вот я впервые услышал песню, про Кондрата Булавина, моего отца. Память народная, она дорогого стоит, сотни лет проходят, а люди помнят, кто есть кто, и кем он был.

  Песня стихла и, держа в поводу своего верного Будина, я шел рядом с колонной и вслушивался в разговоры бывших крепостных рабов, а ныне вольных людей, которые шли биться за свою волю, за Тихий Дон и Правду, и понимал, что таких людей не сломить. Сжимая зубы и надрываясь, именно они и их потомки, вытянули на себе Россию-мать, били шведов, ляхов, турок, французов, японцев и немцев. Они шли в огонь, и выходили из него израненные, но живые. И пока есть такие люди, до предела терпеливые, но не забывающие обид и не прощающие зла, яростные в бою русичи, понимающие кто они есть и ради чего на этот свет родились, мы как народ будем жить.