Вячеслав Коротин - Шпага императора Страница 52

Да и пушкари щедро посыпали застопорившиеся ряды противника картечью так, что, наверное, сама Смерть умаялась махать своей косой.

…Ну вот и всё… Я сделал что мог. Теперь – только шпага и пистолет… Жутко не хочется умирать, но, видимо, придётся. Нефть скоро догорит, и разъярённые французы ломанутся и на батареи, и в дефиле между ними…

Я потянул из ножен подарок Сергея Васильевича, Горемыкин тоже вытащил свою саблю. Стоящие рядом пионеры и моряки-гвардейцы аналогично ощетинились оружием.

Против ружья со штыком наше вооружение очень даже смешное, но хоть сколько-то вражьих жизней с собой заберём, тем более что в отличие от артиллеристов, например, пистолеты у нас имеются, не только тесаки…

– Майор Демидов! – на рыжей кобыле подскакал адъютант командира Восьмого корпуса. – Вам приказано отвести своих людей в тыл и явиться к генералу Бороздину.

– Вам также, господин капитан-лейтенант, – это уже к Горемыкину.

– И ещё, – продолжил офицер, – князь Багратион просил передать вам всем «Спасибо!». Отводите своих подчинённых возможно скорее, господа. Повторяю: это приказ.

Нельзя сказать, что я был сильно расстроен таким поворотом событий, но заметил, что некоторые из моих подчинённых, вкладывали свои клинки в ножны с явной неохотой.

А я и не спрятал шпагу.

– Отставить! Оружие к бою!

Умирать не хочется, а придётся. Уж больно жиденько здесь направление атаки прикрыто. Значит, ударить могут именно сюда. И каждый… нет, не штык, но тесак и пистолет тут пригодятся. А вместе с моряками…

– Мы тоже остаёмся, – кивнул мне Горемыкин.

В дефиле между укреплениями опять накатили – волна на волну…

– Господа! Приказ генерала! – продолжал разливаться адъютант.

Вот зануда!

– Капитан! – обернулся я к офицеру. – Или присоединяйтесь к нам, или скачите скорее к Бороздину и доложите ситуацию. Скажите, что уже пионеры и моряки в бой с вражеской пехотой идут.

Кажется, дошло до увешанного аксельбантами благородия – кивнул и стронул своего коня на предмет доставки информации.

А здесь события развивались достаточно хреново: ломили французы оборону. Ну откуда же их в этой задрипанной Франции столько нарожали?

Пока наша пехота держит, но явно не выдержит. Нужно быть готовыми заткнуть «дырку» и дождаться момента, когда командование соизволит послать на поддержку хоть какие-нибудь резервы.

Оглянулся на своих и увидел, что далеко не все собираются драться тесаками – у многих в руках были лопаты. Не самый плохой выбор, кстати, если провести аналогию со средневековыми битвами: тесак – это меч, а лопатка – секира. Так даже рыцари зачастую предпочитали идти в бой именно с секирой. Кстати, наш сапёрный тесак в рукопашной сшибке смотрится предпочтительнее, чем пехотный или артиллерийский, – тяжелее в полтора раза, так что отбивать им направленное в тебя ружьё со штыком значительно сподручнее, да и обух у него в виде пилы – и более «цеплючий», и раны от данного оружия посерьёзнее получаются.

А уж большие лопаты, которых десять на роту имелось, в руках самых дюжих пионеров, каковые и разобрали весь десяток, это вообще всесокрушающая смерть в рукопашном бою…

Линейная пехота страшна своим огнём и строем, тогда действительно она королева полей, тогда только артиллеристы могут остановить её победную поступь. Ну, или такие же пехотинцы.

Но в грядущей сшибке ожидалось, что французы уже выпалят свои заряды по нашим, что строй в свалке рукопашки будет нарушен… Вот тогда и посмотрим, кто кого…

Зараза! Что у них там за корректировщик выискался?

Прямо перед строем моряков шлёпнулась и завертелась, шипя, граната. Взрыв. Осколки резанули по гвардейцам, выкосив около десятка матросов.

Вторая. Уже по наши души, пионерские. Зазубренные куски чугуна посеяли смерть и в моей роте. Ещё взрыв… Ещё…

Выяснять, что за батарея пристрелялась и почему, некогда!

Но я вам не князь Андрей – это Болконский, чтоб икнулось Льву Николаевичу, держал под огнём свой резервный полк и потерял при этом половину штыков…

– Вперёд! Подойти к гренадёрам! – заорал я во всю силу лёгких.

Горемыкин сначала взглянул с удивлением, но потом улыбнулся и одобрительно кивнул.

Двинулись к тылу нашей пехоты. Ускоренным шагом двинулись. Причём категорически вовремя – прямо на наших глазах строй последних шеренг стал разрываться, и на оперативный простор завыскакивали вражьи морды, одна за другой…

– Бегом!

И пионеры с гвардейскими моряками дружно припустили к прорванному участку. Ревущей толпой припустили, совсем не строем. Да и глупо было бы наступать на врага, выставив вперёд тесаки и лопатки.

У кого-то хватило ума разрядить свои пистолеты в противника, но многие вошли в кураж и просто позабыли о том, что могут выбить ещё одного врага, не подвергая себя опасности.

Схлестнулись.

Прорвавшихся французов вырезали на раз, но не остановились и врубились в общую свалку…

«Командир должен быть позади…» – это ещё Чапаев Петьку учил в знаменитом фильме. Может, в начале двадцатого века это и будет правильным, но сейчас…

Подчинённые должны видеть своего офицера впереди.

Хоть и не линейная атака, но всё-таки атака…

Первого устремившегося на меня французского солдата я просто пристрелил из пистолета – благо что осечки не случилось. Второму швырнул эту стрелялку в физиономию (причём попал) и приколол оглоушенного шпагой.

А вот с третьим случился конфуз, что и ожидаемо: штык-то я шестой защитой отвёл, уже приноровился пырнуть после этого супротивника…

Грамотно обучали пехотинцев корсиканца – мгновенно сообразив, что его штык ушёл мимо цели, француз лупанул меня прикладом в левое плечо.

А я был в атаке. То есть без надёжного сцепления с матушкой Землёй.

Кувыркнулся ваш покорный слуга только так. Ещё и перевернулся пару раз.

Прямо под ноги очередному супостату.

Зря он стал сомневаться на предмет, куда бы меня штыком тыкнуть. Ой, зря!

Я уже видел ухмылку на лице данного француза, я уже физически ощущал, как мне в грудь или живот вонзится штык…

Говорят, что перед смертью перед мысленным взором человека мгновенно проносится вся его жизнь. Враньё. Во всяком случае, в моём случае. (Опять каламбур.)

В сознании, когда увидел направленный в своё туловище штык, блеснуло только: «Настя!»

Передать этот звук невозможно: «Хлюп! Хрясть! Бздыньш!..»

Это нужно слышать. (А лучше не слышать и тем более не видеть.)

С данным звуком снесло половину черепа у того самого француза, что секунду назад выбирал, в какую точку моего организма воткнуть штык.

Специально так не попасть, но чудеса встречаются на войне чаще, чем где-либо: Лёшка Кречетов метнулся спасать командира и махнул своим двухкилограммовым тесаком так, что сталь вошла аккурат в рот французу. А там уже и препятствий практически не оставалось – прорезать щёки и перерубить сочленение черепа с позвоночником. На шее осталась только нижняя челюсть вражеского пехотинца.

Однако покойник не угомонился и предпринял ещё одну попытку угробить намеченную ещё при жизни жертву: не выпуская ружья из рук, стал заваливаться прямо на меня. Ясное дело, что состояние полной прострации, в котором я в тот момент находился, совершенно не способствует способности мгновенно сориентироваться и увернуться от смертельной опасности. Унтеру пришлось спасать моё высокоблагородие вторично – коротким толчком Кречетов отпихнул мертвеца вбок, и тот благополучно попал штыком в землю-матушку, а не туда, куда собирался изначально.

– Вы как, вашвысокобродь? Помочь?

– Спасибо, Лёшка! Встать помоги…

Благо что в данном месте и в данное время уже не было французов в непосредственной близости, поэтому переход обратно в вертикальное положение прошёл беспроблемно.

И тут с тыла…

Грянуло!

Она… Он… Музыка?.. Марш?.. «Прощание славянки», в общем.

Ух, как вжарило!

И сразу стало ясно: не взять галлам флеши. Теперь уже точно не взять!

Нижегородский и Орловский полки шли умирать вместе с гренадёрами Бороздина. Бригада Паскевича, ещё не потрёпанная в бою, маршировала к флешам. Под бессмертную музыку. Музыку, под которую и умирать не так страшно…

…Брешь залатана, французы отброшены, подкрепления подошли. Теперь можно собираться и следовать в распоряжение генерала.

Построилось около двух третей от того количества бойцов, что полчаса назад врубились в рукопашную схватку с прорвавшимися врагами. Вместе с моряками – около полутора сотен осталось.

Но задержались мы здесь не зря. И, наверное, каждый из забрызганных своей и чужой кровью, встававший сейчас в строй, это понимал.

– Спасибо, ребята! Здорово морду французам набили! – крикнул я своим пионерам. – Отходим. Запевай, Кречетов!

Хорошо над родною рекойУслыхать соловья на рассвете,Только нам по душе непокой —Мы сурового времени дети.

Оказалось, что песню знают уже не только мои: