Андрей Дай - Поводырь Страница 52

— Богачи без денег? — хмыкнул я. — Как же такое возможно?

— Как? Да вот взять хотя бы… да Исаева того же. Лет этак двадцать назад построил Королев в селе Тигильдеево, что на малой Сенной Курье, стеклянный заводик. А года три назад за долги Общественному банку отписал. С торгов заводик тот Исаев выкупил. Полторы тыщи выложил. Людишек работных набрал, стекло снова лить стал. А как надумал машину завместо мехов приладить – ко мне за деньгами прибежал. Я ему вексель и выписал. Он с бумагой той в банк. Те другой вексель – уже под мой оформили. Исаев паровик купил с Урала и поставил. Года два, считай, уже. Здорово больше стекла выходит, и бутылок и листов. А только кто его купит? Хмельное у нас бочками продают, бутылки в подвалах питейных только на стол ставят. И домов строят немного. У Исаева листами стеклянными все склады забиты. Ему апрелем этим срок платить по векселям выходит, так он опять по городу бегает – деньги ищет.

— Выходит, пока по-старинке купец дела ведет, то и ладно. А как что-то новое применить восхочет – так на то денег нет?

— Истинно так, Герман Густавович. Снова вы правильные слова подобрать изволили.

— Жаль. Очень жаль. Я, грешным делом, хотел купечеству туземному дело получше золотой жилы предложить. Но там даже не тысячи. Там миллионы потребны.

— Что ж за дело это, что лучше золота?

— Железо! Вот и вы, поди, на прииски инструмент железный покупаете?

— Же-ле-зо, — прокатил по языку седой прохиндей. — Железо. Оно так-то так, товар всем нужный. Только железо само из ручья, как песок золотой, не вымоется. Камни железные из горы выламывать потребно. Потом в печи плавить. Одного угля древесного тыщи пудов…

— Каменный уголь лучше.

— А и верно. Сашка Смирнов на Гурьевском заводе года три уже чугун углем плавит. За то ему Фрезе полковника никак и не дает. С углежогов горный начальник мзду берет, а с дыры в горе деньги не поимеешь…

— Это не тот ли заводик, где паровики делать могут?

— Именно так. Тот самый. Смирнов-то в Алтае пришлый. Его из Санкт-Перетбурга манифестом прислали, а Фрезе с подпевалами своими – Быковым, Платоновым и братьями Прангами – местные. Давят Смирнова, давят. Тому как совсем плохо становится, он Александру Дмитриевичу в столицу отписывает.

— Озерскому?

— Озерскому. Он теперь главный начальник Алтайских Горных заводов и Смирнова в обиду не дает. Сашка-то для иностранного удивления то вазу из чугуна построит, то машину какую-нито хитрую.

— Я об Озерском много уже раз слышал. Неужто – хороший человек?

Асташев вновь пристально, словно разглядывая мелкую букашку у меня на лице, взглянул и ответил уклончиво. Даже загадочно:

— Понимающий человек. Всегда – пожалуйста, коли и вы не с бухты-барахты…

Понимай как хочешь, но скорее всего, он имел в виду, что к предыдущему губернатору губернии все-таки можно найти подход.

— Вы, Иван Дмитриевич, считаете – я не найду компаньонов на железный промысел?

— Отчего же? — удивился с хитринкой в уголках глаз богач. — Непременно найдете. Ежели банк какой привлечь или в Петербурге акционерное общество. Батюшка вот ваш, я слышал, с бароном Штиглицем дружбу водит?! Иудей Гинцбург тоже охотно, как я слышал, в заводы или учреждение новых банков деньги вкладывает.

— А местные купцы?

— А местные купцы, мой милый Герман Густавович, деньги только в книгах учетных подсчитывают да долги друг другу передают. Собор вот уже сколько лет достроить не можем. Богоугодное же дело, а не можем. Слышали, наверное, уже?! Давеча, лет с шесть назад уже и купол ставить принялись, да не вышло. Четверых людишек убило насмерть…

Дальше было неинтересно. Хозяин усадьбы теперь усиленно избегал любых тем для разговора, в которых могло хотя бы промелькнуть что-то связанное с промышленностью или торговлей. Старый богатей развлекал меня рассказами о нерадивых архитекторах или о пресловутых подземельях Томска. Не поленился сбегать, а ходить он, несмотря на возраст, казалось, в принципе не умел, за иконой, которую будто бы благословил святой старец Федор Кузьмич. Поведал легенду о сибирском робингуде – атамане Лиханове, грабящем богатые купеческие караваны и раздающем награбленное бесправным, формально свободным крестьянам на государевых землях.

— Годков этак с десять-двенадцать назад еще находились люди, утверждающие, что были остановлены на тракте варнаками Гришки Лиханова. Потом как-то поутихло. А с месяц назад – снова. То ли воскрес лиходей, то ли кто-то именем его прикрыться решил. Только через слухи крестьянский люд в большое волнение впал. Кое-где даже исправники биты были. Те, что из самых злых…

Асташев, не скрываясь, разглядывал мое откровенно скучающее лицо и весь прямо-таки лучился от удовольствия. Невеликая хитрость – ждал, когда рыбка, я то есть, сам попросится к нему в пасть. Уж ему ли не знать, раз он с этакими людьми в столице хороший знакомец, моего финансового положения. Знал и, не скрывая своего интереса, подталкивал – предложи, молодой наивный дурачок, организовать совместно банк для развития твоей ненаглядной промышленности. И я едва-едва сдержался, чтоб не завести об этом речь. Вовремя мысль пришла – а ему-то что за прок? Судя по всему, он дела с кем-то из царской семьи ведет. Что ему карманный губернатор, если он одним письмом может здесь половину чиновничества мест лишить? Не зря же ему приписывают высказывание: "Коли Асташев захочет – и митру получит".

А с банком – непонятно. С его-то связями, с его-то "крышей" и капиталами он и сам может все организовать. И сам политику кредитования страждущих определять. Конкурентов долгами давить, выкупая векселя. Втихую полгубернии в карман положить может, и ничто ему помешать в этом не в силах. Ни я, ни горный начальник Фрезе, ни военный начальник Дюгамель.

Но вместо того чтобы, пользуясь поднятой мною волной интереса к промышленности, быстренько подсуетиться и создать мощный, гораздо более сильный, чем Томский Общественный Банк, финансовый институт, он весь вечер усиленно "сватал" мне эту идею. Зачем? Почему? Непонятно, а значит – опасно. И пока я не буду знать точно, какую именно роль Асташев приготовил для меня, ни о каких совместных делах не стоит и думать.

И, видно, что-то изменилось в моем лице, когда я пришел к этому непростому выводу. То-то хозяин как-то сразу сник, перестал светиться, и рассказы тут же потеряли некоторую долю заложенной в них энергии.

Каюсь. Не смог удержаться. Уже в пальто, в прихожей у подножья мраморной лестницы, можно сказать, одной ногой на улице, при прощании с хлебосольным золотопромышленником, я широко и радостно ему улыбнулся:

— Благодарю, дорогой Иван Дмитриевич, за прекрасный вечер в вашей компании. Ваши рассказы о земле Сибирской навсегда останутся в моей памяти.

Глава 10

Томское многоделье

Со следующего же дня, с седьмого апреля одна тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, меня захватил бюрократический водоворот. На каждом новом месте, с каждой новой командой подчиненных – всегда такое происходит. Всем требовалось мое мнение, мое участие, мое разрешение, дозволение или благословение. Словно до моего появления в стенах губернского присутствия они, аки дети малые, не знали – за что хвататься и куда бежать.

Нет, конечно! Это всего лишь испытание на прочность. Исправно работающей и без моего участия структуре всего лишь требовалось знать – куда станет мести "новая метла". Это процесс подстройки аппарата под незнакомого начальника. Это попытка "поставить на место" горящего энтузиазмом и брызжущего новыми идеями молодого губернатора. Вернуть с небес на землю. Показать-доказать, что без их непосредственной помощи, без опоры на их знания и опыт, без лояльного отношения к их "маленьким шалостям" ничего у меня работать не станет.

Впрочем, для меня эти "секретики" давно не были новостью. Их "коварные" планы нарвались на непробиваемый Герин Ordnung[22] и мой, унаследованный от прадеда-таежника, пофигизм. Я исправно посещал неисчислимые заседания комиссий и добросовестно изучал горы документов, поступивших на имя Томского губернатора. В двадцать восемь лет вовсе нетрудно задержаться на рабочем месте до полуночи. Ни ребенок, ни зверенок, ни жена, ни любовница не ждали меня дома. В отличие от большинства чиновников губернского правления.

В их планах не учитывалось моего полного права не только самому работать до захода Луны, но и оставлять в управе тех из служащих, которые мне могут понадобиться. Я, словно соскучившись по бумажной пыли, скрупулезно перебирал целые тома прошений и жалоб, а полсотни чиновников ждали вызова. Благо секретарем я уже успел обзавестись.

Миша Карбышев с первого взгляда мне не понравился. С толку сбил присущий художникам или поэтам какой-то мечтательный, поверх голов, взгляд в никуда. Остальные трое молодых людей смотрели мне в рот, изо всех сил изображая заинтересованность и желание занять вакантное место. А Миша – нет. Разглядывал какие-то одному ему видимые дали и никаких иных чувств не демонстрировал. Чем и возбудил мое любопытство – его дело я взял у штабс-капитана Афанасьева первым.