Игорь Денисенко - Завершение проекта Повелитель Страница 52

*** Андрей вынес тела отца на улицу, долго искал взглядом чем копать, пока не подобрал кусок шифера, и стал скрести им сухую, сцементированную жарой землю. И пока копал, пытался мысленно поговорить с отцом. Он рассказывал ему все, что случилось за его отсутствие, как посылал разведчиков, как искал воду и все-таки нашел. Как его предали, как ему пришлось воспользоваться своим правом полковника и убить ослушавшихся приказа. Как вышел на этот дом, и что там внутри, и какие они — эти мутанты. И что все написанное дедом Сивучем, оказалось, правда. Нет, он конечно, никогда и не сомневался….но все же. И о том, как познакомился с древним мутантом, настолько древним, что, наверное, самым первым мутантом, свидетелем катаклизма. И он неплохой человек, хоть и мутант, не то, что этот выскочка и дебил Максим. А тварь из пустыни самое ужасное, что он видел в жизни. Он рассказал, что ему повезло, и он попал туда, куда надо. И скоро возможно все это рухнет, как ты отец хотел. Он говорил, а разговор не клеился. Отец не хотел с ним разговаривать, а лишь осуждающе молчал. И все сказанное Андреем тонуло в этой холодной, суровой тишине.

Так было и раньше. Виктор Андреевич редко обращал внимание на детский лепет сына, отвечая на его слова стеной молчания. И лишь однажды, когда еще маленький Андрей прибежал с очередной жалобой отцу и рассказал, что Петька ему глаз подбил, за то, что он Аньке язык показал, потому что она дура. Отец его как будто не слышал, занимался своими делами. Карту какую-то рисовал. Но вдруг отвлекся на миг от карты и сказал: 'Ты уже взрослый и должен сам решать свои проблемы. Если получил за дело — не плачь, если бьют — давай сдачи. Если обижаешь кого-то, то будь готов к тому, что и тебя обидят. И самое главное ты должен понять, что жаловаться самое последнее дело. Это признак слабости и бессилия. Ты вырастешь и станешь полковником, и тебе будут жаловаться, и ты будешь определять правого и виноватого. И тогда поймешь, что не всегда тот, кто жалуется — прав, а на кого жалуются — виноват. Заруби это себе на носу, и больше мне не жалуйся'. И Андрей обиделся, замкнулся в себе, и больше никогда к отцу не обращался, и с отцом о своих делах не разговаривал. Они общались во время службы, поскольку он как сын полковника и его негласный первый заместитель был всегда рядом. Чтобы Андрей видел, как нужно воевать, как думать, как решать стратегические, тактические и бытовые проблемы. Но по душам, как отец с сыном или сын с отцом, они не говорили никогда. Даже когда Андрей со своим взводом попал в засаду, и лишь на третий день выйдя из окружения, отбившись от неприятеля, они вернулись домой. Сивуч старший набросился на сына с руганью, отчитал его перед всем подразделением как мальчишку, под конец, успокоившись, буркнул: Хорошо, что выбрались. И все…Андрею было обидно до слез. Он видел, как встречали его бойцов родители. Отцы их крепко обнимали, подбадривающее похлопывали по плечам, матери — так те в слезах висли у солдат на шеях. Только у него было все не как у людей. И в то же время Андрей гордился своим отцом, самым лучшим, умным и справедливым на свете. Ни у кого не было такого отца. Только вот почему-то, ему иногда хотелось, чтобы отец был отцом, а не полковником…

Вот и сейчас, не сложилось. Как много хотелось бы выспросить у отца, о многом поговорить. Но Андрей знал, что это затянувшееся молчание — стало молчанием вечным. И отец уже никогда не расскажет, кто убил его, и почему Максим соврал, говоря, что убил его. А отец был жив и дошел цели, и привел все подразделение. В трупах около входа Андрей узнал бойцов их подразделения. Значит, они послушали его, и пошли за ним. Но почему тогда они бросили его, Андрея? Почему старший Сивуч был для них всем, а он. ничем? И от осознания этой истины Андрею было горько и обидно. И комок горечи и боли вставал в горле, как только недавно от удара Максима. И было еще в этом комке боли куча скомканных и невысказанных слов, фраз и выражений, все что копил и хотел сказать, но не сказал своему отцу Андрей. И этот комок душил его, просился наружу. Но Сивуч младший терпел. Он докопал могилу, молча стащил в нее тело отца, присыпал, сгребая руками землю. Поискал из чего соорудить крест, но поблизости ничего не заметил. И открыв рот, хотел все сказать, что надумал: Что отец был черствый и бесчувственный, что никогда не любил и не хвалил его, что Андрей всегда старался быть хорошим, таким, чтобы не подвести отца. Таким, чтобы отец мог им гордиться. Но не услышал от отца ни одного доброго слова. Но он все-таки старался быть лучше, старался быть настоящим командиром. И он дошел до цели раньше отца…. Андрей открыл рот, чтобы все это сказать, но вместо всей этой тирады вырвались только три слова:

— Прости меня отец…

Сивуч заплакал. И ему показалось, что отец отозвался и кто-то, большой и невесомой ладонью, ласково погладил его по голове.

***

Это тяжело передать. Сколько раз нас охватывал страх в этой норе, сколько раз он душил нас лишая воздуха и даже самой возможности вздохнуть, а мы все ползли, карабкались по тесной норе, скользили пальцы по влажной глине. Грязь забивалась под ногти, в уши, в глаза, за шиворот что-то капало и падали комки грязи. Колени были сбиты и штаны на них стерлись до дыр. Хорошо было Косому, он вниз к нам скользил. Вниз, наверное, легче было. А может, и нет? Ему второй раз его сегодня проходить приходилось. И когда впереди забрезжило светлое пятно открытого пространства, я почувствовал облегчение. Все! Скоро мы будем на свободе. Яркий свет ударил по глазам. Я зажмурился от света, рассматривая красные пятна расцветающие в темноте и потихоньку открыл глаза. Что за на…? Мне в глаза через чистое вымытое стекло пластикового окна светило солнце. Хотя солнце, как и окно, было за спиной. Луч солнца, отражаясь в зеркале на стене, рикошетом бил мне в лицо. Было тепло и сухо, и чисто. Пахло хлоркой, спиртом, кварцевой лампой. Я лежал на спине на чистой, но явно казенной кровати. За дверью в коридоре явно сновал народ, доносились звуки, обрывки разговоров. Стоп! Это что же? Я опять в больничке? Ну, да…Я помню, как сюда пришел. Упросил Мухина И.Н. меня подключить. И опять оказался там…И опять меня выбило, выкинуло с той реальности? И я так и не узнал, чем все это кончилось? Вот, зараза! В палате никого не было. Где же доктор? Хорошенькое дело, пациента подключил, а сам смылся? А ну-ка я сам попробую…

Я встал с койки, разминая задеревеневшее после сна тело. Отцепил датчики с запястий и ступней. Снял шапку с кучей проводов с головы, поскольку провода до рабочего стола профессора мне дотянуться не давали. И подошел к аппарату. Сам аппарат размером и видом с прикроватную стандартную больничную тумбочку, был соединен с ноутбуком на столе. Кратко, осмотрев настройки программы, я понял, что запустить его самостоятельно и сразу с бухты-барахты я не сумею. Графики синусоид и дешевой анимации, перемежались с медицинскими терминами СУР, СУЛО, СУКМО, ЕИСЗ. Без пол литра не разберешься. И самое обидное, что посередине экрана крутился бублик, верный признак зависания. Эх! Виста! Висла и будет виснуть.

— Вот, дерьмо! — бросил я в сердцах, свернул окошко зависшей программы и открыл первый попавшийся документ. Лазить по чужим документам, что читать чужие письма, как говорил поэт 'заглядывая мне через плечо'. Но дело касалось меня и очень бы хотелось узнать что-то еще. Начал читать и ничего не понял….Не по мне документ, оглупел я что ли, пока там был? Следующий. Опять не то. Следующий. Вот это интересней! Список коматозников. И первым в списке был я — Коваленко М.А. системный администратор, далее Гиршевич М.Х, пенсионер, Хропатый Ф.С — тренер, инструктор рукопашного боя, Сампиева Л.М — домохозяйка, Бренер Р.А. - бухгалтер, Кривошеин С.К — учащийся школы?54, Александров А.В. - военнослужащий. Так…Какая-то картинка в голове у меня начала складываться. Но тут двери распахнулись, и сердитый чел с пузом и лысиной возник в кабинет.

— Вы что тут делаете? Кто разрешал посторонним в дорогостоящем оборудовании ковыряться? Вы кто?

— Да как сказать….

— Покиньте кабинет немедленно! Что за безалаберность, Игорь Николаевич, который раз кабинет не закрывает. Докладную на него напишу!

И этот сердитый толстяк буквально вытолкал меня из кабинета, давя своим авторитетом в прямом и переносном смысле. В смысле, пузо у него было авторитетное. Он дождался когда я выйду, и вышел сам держа дверь за ручку, словно боясь, что я назад попытаюсь ворваться.

— Елена Сергеевна! — крикнул он кому-то из снующего по коридору персоналу, — Скажите техничке, чтобы Мухина кабинет закрыла. И его самого позовите, пусть посмотрит не сломали ли чего…А вы не уходите молодой человек. Мало ли что…

— Это кто? — спросил я шепотом, у проходящей мимо девушки в белом халате (медсестра наверное). Неприятный тип пошарил взглядом по моим карманам, создавалось впечатление, что он хочет проверить их содержимое.