Решающий бой - Алекс Шу Страница 52

— Очень просто, — отвечает Зорин. — Я руководитель военно-патриотического клуба. Алексей Шелестов — мой заместитель. Нам подчиняются пять комиссаров. У комиссаров есть заместители — начальники отрядов в школах, ВУЗах и других учебных заведениях. За каждым комиссаром и заместителем закреплен определенный район. Мы помогаем ветеранам и инвалидам, поддерживаем порядок с патрулями ДНД, работаем с трудными подростками, взяли шефство над детдомом. Имеется отдельный отдел агитации, который работает с новыми людьми, приходящими в «Знамя», объясняет наши правила и цели, ведет отчетность работы, проводит разные мероприятия. Начальник отдела — Вероника Подольская.

Если говорить о том, как работает структура, все повседневные вопросы в деятельности клуба решаем я и Леша. Серьезные проблемы, требующие коллегиального рассмотрения, обсуждаются мною, Шелестовым и комиссарами. Но последнее слово остается за мной, как главным руководителем.

В исключительных случаях, предусмотрено общее собрание и обсуждение дел и мероприятий, в которых нам предстоит участвовать. Вот недавно, к нам обратились представители городской власти и милиции, и попросили поучаствовать в поддержании порядка. По их информации, готовилась массовая драка между бандами шпаны. И мы провели общий сбор, отобрали ребят на добровольной основе и проинструктировали, как работать с правонарушителями.

— И как, получилось? — прищурился Ахромеев.

— Получилось, — кивнул Зорин, — Совсем без травм не обошлось, конечно. Слишком многочисленные банды были. И при этом с дубьем, свинчатками и другим холодным оружием. Три человека наших травмы получили. Но, слава богу, ничего слишком серьезного. И беспорядки в городе мы, вместе с милицией и ребятами из ДНД, пресекли.

— А в огонь лезть, спасать малышей не страшно было? — поворачивается генерал-полковник ко мне, — Ладно, Игорь Семенович, взрослый мужчина, офицер, пусть и в отставке. Но ты-то, Леша, и твои товарищи, все ещё зеленые. Пацаны совсем.

— Страшно, — честно признался я, — Но мы об этом тогда не думали. Там дети могли сгореть. Как нам потом с этим жить, если бы струсили?

— Ну что же, — Ахромеев с довольным видом откидывается на стул, — У меня пока больше вопросов нет. Разговором полностью удовлетворён. Считаю, стоит попробовать открыть сеть организаций, подобных «Красному Знамени» по всей стране. Но, естественно, окончательное решение буду принимать не я.

— Игорь Семенович, Алексей, — спустя пару секунд продолжил Сергей Федорович, обведя нас взглядом, — Подготовьте нам с Петром Ивановичем все документы по «Красному Знамени», как продумали структуру, что сделали, как работаете с молодежью. Напишите, как вы всё это видите, какие будут положительные эффекты, предложения по дальнейшему развитию военно-патриотических клубов. В общем, всё что думаете и считаете полезным. Мы с Петром Ивановичем всё внимательно почитаем, подготовим документы, на основе ваших материалов, пообщаемся с Дмитрием Федоровичем и Борисом Николаевичем.

— Товарищ генерал-полковник, разрешите вопрос? — обратился я к Ахромееву.

— Разрешаю, — в глазах Сергея Федоровича мелькнули веселые огоньки. — Спрашивай.

— Дмитрий Федорович, как я понял, министр обороны Устинов. А Борис Николаевич, кто? — спросил я.

— Борис Николаевич Пастухов — первый секретарь ЦК ВЛКСМ, — ответил вместо Ахромеева Ивашутин. — Мы с Сергеем Федоровичем предложим министру согласовать эту инициативу с комсомолом, и подать в Политбюро как наше совместное предложение.

— Ещё вопросы будут? — уточнил довольный генерал-полковник.

— У меня нет, — выдохнул я.

Зорин отрицательно мотнул головой.

— Тогда давайте на этом пока закончим, — поднялся генерал-полковник. За ним встал Ивашутин.

— Рад знакомству. Скоро, надеюсь, ещё увидимся, и поговорим более подробно, — Ахромеев обменялся рукопожатием с Зориным, потом протянул ладонь мне.

В момент соприкосновения наших рук, фигура Ахромеева расплывается, становясь размытой. Озарение, приходит как всегда яркой секундной вспышкой…

— Старый дурак, — губы крепкого мужчины в сером костюме презрительно искривились. Двое его спутников с бесстрастными лицами стали у двери, пресекая возможную попытку к бегству.

— Всё успокоиться не можешь. Допрыгался. Теперь мы тебя успокоим. Навсегда. Ни на какой сессии Верховного совета ты не выступишь и из кабинета уже живым не выйдешь, — в мрачной тишине кабинета слова КГБшника звучали приговором.

Ахромеев откинулся на кресле, внимательно слушая слова «серого костюма». Лицо маршала было спокойным, только крепко сжатые челюсти, проступившие желваки и потяжелевший взгляд, выдавали его состояние.

— Сопротивляться и звать на помощь не советую. Это бессмысленно. Никто не придет, — ухмыльнулся мужчина. Полоска шрама, разделившая правую бровь, зловеще белела в полумраке кабинета.

— Вы уже проиграли. Твоя страна обречена. Ей осталось жить считанные месяцы. И вы реликты прошлой эпохи будете, либо уничтожены, либо тихо доживетё свой век в новой реальности, не дергаясь. У тебя есть два выхода. Добровольно отдать нам доклад, написать записку, что совершаешь жизнь самоубийством и умереть. И тогда твоя жена и дочери будут жить. Можешь попробовать сопротивляться и сдохнешь, как ты хочешь, в борьбе. Но тогда с тобой сдохнут твои близкие. Что выбираешь?

Ненависть ушла из глаз маршала, сменившись обреченной усталостью. Из Ахромеева будто выпустили весь воздух. Он на секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Затем спокойно посмотрел на «серого костюма».

— Я отдам вам доклад и напишу записку.

Маршал рывком выдвинул ящик и бросил на лакированную столешницу, небольшую кожаную папку.

— Доклад здесь.

Мужчина с рассеченной бровью, подхватил папку, вжикнул замком, раскрывая её, впился взглядом в исписанные листы бумаг и расплылся в торжествующей улыбке:

— Не соврал.

Сергей Федорович решительно взял из настольного стаканчика ручку, пододвинул к себе стопку листов. Строки прощального письма легко ложились на бумагу, выплескивая внутреннюю боль и давно выстраданные мысли об уничтожении всего того, во что он верил, чем гордился и чему отдал всю свою жизнь. Уже не было ничего, только пустота в душе и осознанная горечь поражения. Но в своем последнем послании Ахромеев сумел намекнуть на происходящее:

«Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте… Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами»[10]…

Сергей Федорович прервался на несколько секунд. Перед глазами встали родные лица супруги Тамары Сергеевны, дочек Наташи и Тани, погибших боевых товарищей.

Ахромеев выдохнул, отгоняя остатки воспоминаний.

— Пиши давай. У нас мало времени, — процедил мужчина с рассеченной бровью.

— Хорошо, — кивнул маршал и дописал последние строки:

«Прости меня, дорогая Томуся, что тебя не дождался. Остаюсь твоим, Томуся,