Пустыня (СИ) - Щепетнёв Василий Страница 52

Я слушал, а сам вспоминал разговор со Спасским в Джалу. Случайное совпадение? Или этого графа-чичероне подослал Спасский? Откуда он знал, что я остановлюсь в этом отеле? Положим, прежде он, как советский человек, тоже здесь останавливался по настойчивой рекомендации посольства. Почти наверное. Но сомнения остаются. Атос, вызывающий провинциала на дуэль за пустяковую оплошность, за которую тот, к тому же извинился… К чему граф это сказал?

Экскурсия окончилась у ресторанчика «Мушкетон». Того самого, где назначил встречу Спасский. Нет, здесь ничего подозрительного, я сам назвал конечную точку и время, вот граф меня и привёз.

Расплатился. Граф намекнул, что нужно бы прибавить. Вот что Париж делает с цветом русской аристократии!

И я распрощался с графом.

«Мушкетон» — на вывеске был изображен толстый счастливый буржуа, держащий в одной руке вилку с наколотой котлеткой или чем-то вроде, а в другой — бутылку вина. И надпись, гласившая, что ресторанчик сей ведет начало с тысяча восемьсот сорок седьмого года, и что основал его господин Дюма.

Это уже система, да.

В ресторанчике было два зала: большой, он же общий, и малый, для компаний, желающих отдохнуть наособицу.

Меня провели в малый.

Я ждал, что людей будет немного, но что так немного… В зале был только сам Борис Васильевич и дама неопределенных лет, может, пятидесяти, может, семидесяти. Скорее последнее, здесь люди часто выглядят моложе своих лет, и редко — старше, особенно люди, не стоящие у станка и не окучивающие картофель в поле.

— Нет, Михаил, гости будут, но чуть позже. А пока позвольте представить вас: Михаил Чижик, кавалер Ордена Капитанов Ливийской Революции, комсомолец, композитор и музыкант, а также новая шахматная звезда. Можно сказать — сверхновая!

Я поклонился малым поклоном, как принято кланяться малознакомым дамам. Ну, было принято. До революции. Гимназистов учили, а уж юнкеров и подавно. А сейчас — людей искусства. Чтобы на сцене в образе князя Болконского в кулак не сморкались.

— Баронесса фон Тольтц, — представил даму Спасский и посмотрел на меня, ожидая реакцию.

Ну, какая может быть реакция. Руку баронессе я целовать не стал, да она и не протянула руки.

— Я вас оставлю. Пойду, распоряжусь… Михаил, вы какое вино пьете? Или сразу водку?

— Воду, если можно. Перье, или какая во Франции вода есть. Или боржом.

И Спасский нас покинул.

Устроил, понимаешь, тет-а-тет. Конспиративную встречу.

— Вы, Михаил, вижу, в недоумении, — начала баронесса. По-русски начала.

— Не то, чтобы в полном, госпожа баронесса, но да.

— Моя девичья фамилия — Соколова-Бельская, — сказала она. — И Маша, Мария Александровна, твоя мать — моя дочь.

— А я, стало быть, ваш внук, госпожа баронесса?

— Да, без сомнения, — подтвердила баронесса. — Ты вылитая копия своего деда.

— Барона Тольтца?

— Нет. Кузнецова, Александра Петровича Кузнецова.

Я не стал спрашивать, что да как. Сама расскажет.

— Что вам, Михаил, известно о родителях Марии?

— Почти ничего, — медленно ответил я. Спешить не нужно, не на флажке играю.

— А все-таки?

— Погибли в начале войны. Отец маменьки был военным, красным командиром, а мать — учительницей.

— На самом деле все было не совсем так. Её отец, мой муж, Александр Петрович Кузнецов, и в самом деле был командиром. Комбригом. Арестован и расстрелян летом тридцать восьмого года, среди других командиров высокого ранга. Я в это время работала во внешнеторговой организации, в Лондоне. Переводчицей. И, узнав об аресте Александра, решила не возвращаться в Советский Союз, понимая, что ничего хорошего меня там не ждет. Стала невозвращенкой. Ну, а потом, уже в сорок четвертом году вышла замуж за Генриха Тольтца, барона. И стала баронессой.

— А маменька? Мария Александровна?

— Её воспитала моя двоюродная сестра. К Соколовым-Бельским у советской власти претензии не было. Артисты — это не комкоры.

— А маменька… знает о вас?

— Нет. Пока нет. Иметь родных за границей в вашей стране вредно. Всегда для карьеры, а нередко и для здоровья.

— Тогда почему вы, госпожа баронесса, сообщили об этом мне?

— Решила, что пришло время. Вы, Михаил, человек сдержанный, и не станете хвастаться бабушкой-баронессой. Это первое. Бабушка — не мать, это второе. У меня осталось не так уж много времени, это третье.

Я посмотрел на баронессу. Я, конечно, не оракул, но здоровье у женщины, сидящей напротив меня, вполне приличное для ее лет.

Она оценила мой взгляд.

— Нет, я не умираю, во всяком случае, не умираю прямо сейчас. Но семьдесят пять — это семьдесят пять. Откладывать на потом не приходится.

— А Спасский? Борис Васильевич, он…

— Он был знаком с моим вторым мужем, бароном Тольтцем.

— Был?

— Генрих умер год назад.

— И у вас есть дети?

— Кроме Марии — нет.

Она встала, встал и я.

— Михаил, я понимаю, что мое появление для вас неожиданно. Подумайте, а там посмотрим, — и она ушла.

Вот тебе, Юрьев день, и бабушка!

Вернулся Спасский с молодой француженкой. Познакомил. Молодая француженка оказалась его женой. Подходили новые и новые гости, и нас знакомили. Виктор Платонович, Наталья Евгеньевна, Александр Аркадьевич, Михаил Михайлович, Василий Павлович, Владимир Емельянович…

Много говорили, немало пили, шутили, смеялись и даже пели. И я старался не выглядеть белым чижиком. Тоже говорил и смеялся, правда, негромко. Ничего, и так хорошо.

Часа через три разошлись и разъехались.

В такси я продолжал анализировать позицию. Бабушка, да? Но я так и не знаю, как ее зовут. Она не сказала, а я не спрашивал. Не знаю о ней вообще ничего, кроме того, что она баронесса. Собственно, и бабушка ли она мне? Пожалуй, да, бабушка. Есть в ней нечто от маменьки. Но почему — сейчас? Не потому ли, что я — миллионер? Во всяком случае, до понедельника? Возможно.

И что мне делать дальше? А пока ничего не делать. Там посмотрим, да.

Посмотрим.

Эпилог, он же пролог

20 июля 1976 года, вторник

Шереметьево встретило тучками и мелкой моросью. Вчера был ливень, а сегодня только морось, которой наш Аэрофлот не боится ни капельки.

Возвращение на родину — момент особенный. Как приземление после полёта. Важно и выйти на глиссаду, и не дать в последний момент козла, и вообще — почувствовать родную почву. На какой почве повредился наш принц? Так вот, чтобы не повредиться, да.

Толпы меня не встречали.

Да и не нужны мне толпы.

Лиса и Пантера — вот кто мне нужен.

Они-то меня и встретили.

— Ну, Чижик, здравствуй! А у нас сюрприз!

Что сюрприз, я заметил. Чужой глаз не разглядит, но мой-то — алмаз-ватерпас! Однако я не стал портить эффекта. Не стал, и дождался:

— Чижик, мы беременны! Готовься стать отцом!

Конец четвертой книги

Пятая книга размещена здесь: https://author.today/work/214767

Начну в сентябре