Борис Давыдов - Московит-2 Страница 54

– Что же вы наделали, бисовы диты?! – громовым голосом выкрикнул наконец Хмельницкий. – Тризну по Кривоносу справили, как в стародавние времена? С жертвами? Так ведь справляли-то ее язычники, слова Божьего не ведавшие, дикие душою! А вы!.. – переведя дух, он гневно продолжил: – И еще христианами себя называете! В бою можешь убить, то твое право. Так уж заведено: или ты, или тебя! А после боя – не смеешь! Тогда только я решаю: жить или умереть. Коли сами гетманом меня выбрали, булаву доверили – повинуйтесь! Как осмелились совершить такое злодейство?!

– Так ведь полковника нашего убили! – зло отозвался какой-то казак.

– Убили – мсти! Убивай тех, кто с оружием! А на пленных руку поднимать не смей! Не раз вам такое говорилось, да память у вас, видно, короткая… Не раз прощал, а ныне – все! Больше прощений не будет! Если по-хорошему не понимаете. Вовчуре! – голос Хмельницкого едва заметно дрогнул. – Ты добрый казак, заслуги твои всем ведомы. Я ценил тебя… Но и вина твоя велика. За все, что в доме происходит, с кого первый спрос? Ясно дело, с хозяина. А в полку – с полковника! Ты принял власть вслед за Кривоносом и как же ею распорядился? Взял на душу страшный грех, приказав порубать безоружных и беззащитных людей! Можешь ли сказать что-то в свое оправдание?

– Прости его, пане гетмане! – закричал кто-то из толпы. – Не он виноват, мы!

– Мы его заставили! – подхватил другой голос. – Помилуй Вовчура!

– Милости! Милости! – хором заорали десятки, сотни казаков.

Вовчур продолжал так же безразлично смотреть вдаль. Словно то, что происходило, его не каса– лось.

«Да в своем ли он уме? – шевельнулась мысль у Богдана. – Прямо как оцепенел!»

– Пане гетмане, может, все же не рисковать понапрасну? – прошептал на ухо Выговский. – Любят его казаки, как бы смуты не затеяли! И Кривоноса они любили, хоть и жесток был, необуздан. Наказать бы как-то иначе, без смертной кары…

Первым побуждением было отринуть и это хоровое заступничество, и совет генерального писаря. Но… вождь должен быть не только строгим, а еще и мудрым… Богдан поднял руку, требуя тишины.

– Милости просите? Заставили? – он повернулся к осужденному. – Какой же ты, к бисовой матери, полковник, если тебя твои же казаки заставить могут! – горько усмехнувшись и выдержав паузу, Богдан продолжил речь: – Вот моя воля: учитывая храбрость твою и пользу, принесенную войску нашему, сохраню тебе голову на плечах…

– Слава гетману!!! – взвыли казаки, потрясая оружием и подбрасывая в воздух шапки. Кат украдкой перекрестился, вздохнув с облегчением.

Снова дождавшись тишины, Хмельницкий договорил:

– А за то, что пошел на поводу у неразумных и запятнал себя злым делом, полковником тебе не быть. Как похороним с честью Кривоноса, будешь прикован к пушке. На виду у всего войска, другим для примера! Чтобы глядели да на ус мотали.

Лысенко внезапно встрепенулся, умоляюще выкрикнул:

– Батьку… Лучше казни, только не бесчесть!

– Нет уж, живи и искупай вину, грешник! Иване, – повернулся гетман к генеральному писарю, – иди со мной, важное дело решить нужно.

– Андрюша, ну не дуйся!

– Я не дуюсь.

– Как же! Я не слепая. Обиделся, да?

– Нет, не обиделся.

– Не ври! Ну ладно… Я же не хотела… Ну почему не взял с собой?

– Сто раз объяснял уже! Нам с Тадеушем нужно было объездить кучу точек! Дороги скверные, даже нас растрясло так, что вымотались… Там – все осмотреть, проверить каждую мелочь, раздать инструкции… дел полным-полно! И не дай бог что-то упустить, потом оправдывайся перед князем! Ну вот зачем брать с собой беременную женщину?!

– Ты хочешь сказать, что я помешала бы вам?

– И это – тоже! Наконец-то начала соображать… офицерская жена, блин горелый!!!

– Да что на тебя нашло?!

– На меня нашло? На МЕНЯ?..

– Андрюша, перестань! Мне страшно! У тебя такое лицо…

– Какое?!

– Злое!.. Ты никогда так на меня не смотрел…

– А ты никогда еще так не доводила! Ладно, хватит. Гаси свечи, пора спать. Устал, честное слово.

– Андрюша-а… Ну, зая… Миленький… Чмоки-чмоки…

– А? Что случилось?

– Ничего-о…

– Тогда зачем разбудила?

– Ну, ты как маленький… Тебе объяснение нужно? А что это у нас такое? А к кому сейчас покусяка придет?

– Милая… Ну что ты, в самом деле… Ну, давай завтра, а?

– Андрюша-а… У тебя что, голова болит или эти самые дни? Беременных женщин нельзя нервировать! И потом, учти, в последние три месяца у нас если и будет секс, то только по-волчьи…

– Это как – «по-волчьи»?

– Будешь, милый, лежать возле пустой норки и тоскливо выть… Ну же… Любимый мой…

– Ох, шантажистка… За что только так люблю?

Глава 48

Львов был охвачен паникой. Зрелище пылающего Высокого замка, который, хоть и изрядно обветшав, производил впечатление грозной крепости, само по себе могло испугать даже храброго человека. Но разыгравшаяся вслед за этим картина безжалостного уничтожения, когда согнанных на открытое место пленных рубили и топтали лошадьми, не просто испугала – ужаснула и потрясла до глубины души.

Во все храмы набивалось столько народу, что яблоку негде было упасть. Горожане со слезами молились, прося отвести страшную беду и давая зарок вести праведную, благочестивую жизнь. Матери тряслись от ужаса, прижимая к себе детишек, прося и Матку Бозку, и Сына Ее, и всех святых угодников сжалиться хотя бы над невинными младенцами.

На площадях собирались стихийные толпы, звучали самые разные предложения – и дельные, и откровенно бредовые. С быстротой молнии распространялись слухи, будто передовые отряды Хмельницкого уже подступили к Варшаве и Кракову, а вслед за Тугай-беем идет вся крымская орда, чтобы взять такой ясырь, какого еще не бывало.

– Откупиться! На бога, откупиться, чтобы ушли, сняли осаду! – звучали истеричные призывы. Редкие голоса мужественных людей, призывавших верить в свои силы и мощь Речи Посполитой, тонули в панических воплях. А громче всего горожане проклинали трусливых и бездарных региментариев, которые мало того что были разбиты под Пилявцами, так еще бежали, бросив Львов на произвол судьбы. Надо полагать, у ясновельможных панов Заславского, Конецпольского и Остророга сильно горели уши…

– Забот и печальных вестей было столько, что не сразу вспомнил, – вздохнул Хмельницкий, усаживаясь. – Ты тоже садись, Иване, в ногах правды нет… О ляхе этом, Беджиховском, разговор пойдет. Государь русский просит его в Москву прислать, чтобы тот лично поведал о Яремином советнике Андрее Русакове. И о бабе его, самозванке, что именем царской свояченицы прикрывается.

Гетман сделал паузу, будто собираясь с мыслями. Выговский терпеливо ждал.

«Что посоветовать? Вроде шляхтич тот не особо нужен, уже выложил все, что знал. Опять же огорчать отказом царя Алексея – себе дороже… Но вдруг лях еще пригодится? Глуп, конечно, но смазлив, самоуверен – такие нравятся бабам. Свести бы его с Еленой, змеей этой, если гетман ее все-таки простит и обратно примет…»

– Вот я и ломаю голову: как лучше поступить? – продолжал Хмельницкий. – Обижать царя отказом – самим, мол, нужен! – негоже. Верю я, что рано или поздно царь придет нам на помощь, возьмет под крыло свое. Так к чему сердить попусту? И было бы из-за кого… – гетман брезгливо поморщился. – Трус этот Беджиховский и хвастун. С другой же стороны, не хочу я, чтобы царь думал, будто мы по первому его кивку любой приказ готовы исполнить! Зачем тогда с нами считаться? Верно ли мыслю, Иване?

– Верно, ясновельможный! Все так и есть! – торопливо поддакнул Выговский.

– Значит, надо и царя Алексея ублажить, и свою выгоду соблюсти. А как? Дай совет, у тебя голова светлая.

– Думаю… – генеральный писарь лихорадочно прокрутил в голове несколько вариантов. – Думаю, пане гетмане, поступить нужно так. Царю отписать, что волю его свято чтим и ляха непременно пришлем, но немного погодя, когда установится в крае нашем спокойствие и на дорогах будет безопасно. А мы, пока будет тянуться время, постараемся узнать как можно больше о советнике этом, Русакове, о самозванке Анне и о том, что замышляет Ярема по их наущению. Как будут эти сведения – вот тогда и отправим ляха в Москву. А вместе с ним пусть поедет доверенный человек от твоей милости, с подробным письмом к царю и боярам его. Двойная выгода: и царя не рассердим отказом, и пользу ему принесем. Пусть сам увидит, как для него стараемся!

Гетман восхищенно хлопнул в ладони:

– Так и сделаем! Ох и молодец! Сам Соломон, поди, лучше бы не посоветовал.

– Похвала твоей милости приятна… – склонил голову Выговский. – Вот только, уж не прогневайся, пане гетмане, покорно прошу подумать над теми словами, что я сегодня говорил. Царь московский пусть будет сильным козырем, который до поры придерживаешь, на крайний случай. А права и вольности надо у Варшавы вырывать! Пока самое удобное время. На бога, потом может быть хуже…