Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ) Страница 54

  Походные атаманы и полковники поддержали Кондрата. Они получили более подробные указания, кому и где завтра стоять, и разъехались по своим частям, а следующим утром, началось претворение военных планов в жизнь.

  Сначала основные силы армии покинул Кумшацкий и бурлаки Второго полка, временно пересевшие на лошадей. Они ушли как можно тише и незаметней. Остальные полки, начали по периметру ставить деревянные редуты вокруг рвов царской армии. Примерно так же и Зиновий Хмель в битвах с Еремой Вишневецким действовал, который строил свою оборону вокруг замков. У Долгорукого, понятно, не замок и не крепость, но лагерь его стоит на возвышении и примыкает к речке, через которую не переберешься, слишком она после весенних дождей глубокая и обрывы там сильные, так что укрепился князь знатно.

  Первый день прошел, как ему и положено. Мы с ватажниками летали с посланиями от одного полка к другому, и сопровождали Кондрата, который осмотрел укрепрайон царских войск с самых разных сторон. Начать штурм, значило понести серьезные потери, а потому, прав был Павлов, нам надо стоять на месте, ждать, пока солдаты с драгунами съедят коней и все припасы, и только тогда начинать сражение.

  Второй день. Строительство основных редутов было окончено, а под вражеским лагерем снова всю ночь гуляли пластуны и самые говорливые казаки и крестьяне. В этот раз агитация принесла успех. К утру в расположение наших войск перебежало около полусотни человек, в основном обозники и раненые, которые не принимали участие в издевательствах над пленными. Их опросили, и они подтвердили, что в лагере царской армии голодно, а самое главное, не запасено дров для костров, люди мерзнут и многие тяжелораненые умирают от переохлаждения. После этого, перебежчиков отправили в Воронеж, куда начали возвращаться выжившие горожане. Было решено, что прежде чем встать в строй наших частей, им предстоит доказать свою лояльность трудом и отстроить разрушенный город.

  Наступил третий день. Работы на редутах продолжаются, и Долгорукому с Боуром уже не вырваться. Было замечено, что из вражеского лагеря несет запахом паленой ткани, наверное, на костры пошли палатки и шатры. Кроме того, несколько человек пытались переправиться на левый берег Усмани, но у них ничего не вышло. Смельчаков встретили меткие выстрелы лучших стрелков Павлова и коварное речное течение, так что обратно в лагерь Долгорукого вернулся только один, да и того, за попытку дезертирства, расстреляли на вершине оборонительного рва, ввиду наших и своих войск. Вечером того же дня пришло известие от Кумшацкого, который не смог разгромить Иртеньева, тот оказался слишком ловок. Но наш атаман нанес ему ощутимые потери и отбросил полковника к Грязям.

  Четвертую ночь мы не спали. Часть наших войск гуляла и отмечала победу Кумшацкого, а другая часть ждала того, что противник пойдет на прорыв. Однако командиры царя Петра рисковать не стали, хотя постоянно прибывающие к нам дезертиры говорили о том, что положение царевых войск все более затруднительно. Имеется мясо, но готовить его не на чем, есть вода, но ее требуется перекипятить, а дровишек опять таки нет, и от сырой нечистой воды у людей пучит животы и начинается дизентерия.

  И вот, еще одно утро. Наши казаки и пехота по-прежнему ожидали прорыва и, наконец-то, Долгорукий и Боур на него решились. Сначала, над вражеским лагерем повисла несвойственная ему тишина, а затем, одновременно, ударило несколько десятков барабанов, и через узкие проходы между рвами в поле повалила огромная масса вражеских солдат. Наши воины к этому были готовы, схватились за оружие, заняли свои заранее отмеченные места, и когда царская пехота подошла к редутам, встретили их дружными залпами.

  Все бы ничего, так бы солдаты назад и откатились, но в атаку на врага, без команды ринулось несколько сотен человек, которые оставили свои позиции.

  В поле перед пустыми редутами завязалась жестокая рукопашная схватка. Как позже выяснилось, пошедшие в атаку сотни были укомплектованы воронежцами, и их горячность была оправдана. Однако этот их поступок открыл один из редутов, и полководцы царя это поняли сразу, так как кинули на помощь своим штурмовым колоннам все имеющиеся в наличии резервы.

  - Никифор, - окликнул меня тогда отец. - Скачи на левый фланг, и скажи атаману Беловоду, чтобы оказал помощь голытьбе.

  - Понял, батя!

  Я вскочил на своего верного быстрого Будина, и уже через десять минут передал приказ войскового атамана Беловоду.

  - Эй, панове! - окликнул своих воинов Беловод. - А что, посчитаемся с помещиками и их псами за кровушку казацкую!? Отобьем лошадок наших, под Крутиково потерянных!?

  Запорожцы, которые только и ждали приказа ринуться в бой, откликнулись без промедления:

  - Веди, батько!

  - Не медли!

  - Порубаем вражин!

  Атаман поправил два пистоля за кушаком, вскинул над головой саблю и взмахнул ею в направлении редута, на который отступали рассеянные метким вражеским огнем и сильной штыковой контратакой воронежцы.

  - Тогда вперед, молодцы!

  Толпа запорожцев, среди которых было немало низовых казаков, обнажив оружие, рванулась на выручку голытьбе, и я, несмотря на то, что считал себя спокойным и продуманным человеком, тоже увлекся их порывом, оставил коня на привале, и помчался за ними следом. Успел вовремя, и когда казаки ударили во фланг солдатской штурмовой колонны, как раз в самую гущу боя влетел. Пистолеты мои были не заряжены, но при мне имелся отличный кавказский кинжал, подаренный дядькой Петром и черкесская шашка из отцовских запасов, так что пришлось действовать холодным оружием.

  Впереди меня рубился Беловод. И так он мастерски и красиво орудовал саблей, что любо-дорого было посмотреть. Шир-хх! Росчерк клинка, и умирает царский солдат, которому вскрыли горло. Шир-хх! Еще взмах, и еще один падает наземь. Видно, что атаман запорожцев редкий мастер.

  Но наблюдать за Беловодом и его работой долго не пришлось. Движение людей вынесло меня на передний край схватки, и передо мной оказался крепкий курчавый парень в солдатском мундире и с ружьем, штык которого был направлен прямо в мой живот. Взгляд у солдатика был шалый, и складывалось впечатление, что сейчас он мало что соображает. Противник ударил меня штыком. На миг, пронеслась в голове мысль, что все, сейчас я умру, а тело действовало так, как было должно. Я подпрыгнул вверх, и немного навстречу противнику. Стальное жало штыка проносится подо мной, а я валюсь на солдата, бью его рукоятью шашки в переносицу, быстро поднимаюсь и рассекаю ему клинком голову.

  Без вздоха и вскрика, мой первый настоящий противник умирает, и даже не понимает этого. Я оказываюсь в самой гуще врагов, и чтобы взбодрить себя, кричу так, как некогда кричал Богданов, будучи простым заключенным Лагеря Особого Назначения, который впервые схватился с урками:

  - А-а-а, суки! Попишу-порежу! Давай, налетай!

  И одновременно с этим, сталь моего клинка проходит по кругу. Пару человек задел, этим отыграл пару секунд, и следом за мной в строй врага вламываются казаки.

  - Назад, хлопчик!

  Справный казачина с чубом на голове, отталкивает меня за спину. Я порываюсь снова рвануться в бой. Но меня, как какой-то предмет, отодвигают все дальше назад, и вскоре я оказываюсь в тылу. И пока все это происходит, бой затихает. Солдаты откатываются от редута, и я, видя, что в моей помощи здесь никто не нуждается, прихожу в себя и возвращаюсь к своему коню.

  Будин чует, что от меня пахнет кровью и смертью. Он пару раз нервно всхрапывает, но я успокаиваю его, и еду к ставке Кондрата.

  Кажется, что с момента, как я получил задание передать приказ Беловоду, прошло минут двадцать, а на деле минуло почти полтора часа, так что когда я добрался к высокому взгорку, на котором расположился штаб нашей армии, битва была окончена.

  Мы выиграли сражение. Основное внимание противника было сосредоточено на воронежцах и запорожцах, и пока Долгорукий с Боуром кидали на этот участок все свои резервы, верховские казаки Мечетина и бурлаки Павлова атаковали их по флангу, заняли один из проходов в лагерь царских войск и вломились внутрь. Сил у нас было больше, народ не голодал и чувствовал себя уверенно, а потому лагерь противника наши воины взяли без особо напряжения сил. После этого с вражеской стороны продолжали сражаться только те, кому терять было нечего, то есть палачи, слобожане и дворяне со своими холопами. Но таких задавили быстро.

  Шум сражения затих окончательно. И как по велению высших сил, над полем боя взошло солнце.

  - Ура-а-а! - выкрикнул Кондрат, заметив, как на оборонительных валах чужого лагеря появились красные знамена, и все кто был вокруг, поддержали его.

  Победа пьянила всех и каждого, хотелось веселиться и радоваться, и даже на пленных солдат и драгун многие наши казаки смотрели снисходительно и без злобы. И только одно обстоятельство несколько омрачало это радостное событие. Нам не удалось захватить князя Долгорукого, который предпочел смерть плену, и застрелился. Впрочем, был взят в плен генерал-поручик Боур, а это тоже чин немалый, и он ответит не только за себя, но и за своего товарища покойного князя Василия.