Влад Савин - Лениград - 43 Страница 55

Графиня сама вела маленький «ситроен», «мерседес» с Тиле, адъютантом, и двумя охранниками от СД ехал следом. Ехать и в самом деле оказалось недалеко, центр города, фешенебельный район, апартаменты графини занимали целый этаж старого дома — это рассказал адмиралу один из офицеров-охранников, там уже бывавший. Тремя кварталами дальше находилось гестапо, по улице мимо прошел немецкий патруль — сама мысль о нападении макизаров казалась невероятной, однако же, как положено по инструкции, двое телохранителей поднялись в дом первыми, чтобы убедиться в отсутствии любой угрозы, и подозрительных лиц — вернувшись, доложили, все чисто. Графиня рассмеялась — ах, герр адмирал, неужели вы думали, что я связана с маки? Меня же знает весь Тулон, уже столько лет! И поверьте, мне здесь ну совершенно не нужны проблемы!

У тебя будут проблемы, курица, если ты не замолчишь! — подумал Тиле, на время отпустив охранников (не хватало еще чтобы они торчали за дверьми). И мне не интересны твои рассуждения про импрессионизм, или как там называется эта мазня, что развешана по стенам? Предлагаешь пройти в гостиную, где уже сервирован стол? Вино, фрукты, прибор на двоих — но я, после ресторана, сыт уже! И мне надо совсем другое — спальня где?

Меч путался в ногах. Настоящий самурайский меч, который все же вручил ему Мори Танабэ — меч, принадлежащий одному из пилотов, «вопреки обычаю, он ушел на вылет без клинка, несущего удачу, и не вернулся». Японский меч-катана был мало похож на саблю, полагающуюся офицерам кригсмарине при полной парадной форме, а уж носить его вместе с кортиком не укладывалось ни в какой порядок — но кто будет указывать адмиралу, да еще герою, с такой репутацией; отчего Тиле пристегнул меч, отправляясь на торжество, не знал он и сам — может быть, из-за иррациональной веры, что японец прав, и Меч действительно дарует владельцу какую-то способность, или просто удачу. Рукоять, приятная на ощупь, удобно лежала в ладони, а тонкий, слегка изогнутый клинок казалось, сам просил крови — взяв меч в руку, хотелось прочувствовать, как он рассекает плоть; сейчас Тиле отлично понимал самураев, проверявших новый меч на первом встреченном путнике, а также считавших, что если клинок долго не пил кровь, он теряет не только остроту, но и Силу, даваемую владельцу.

Захотелось вдруг выхватить меч и ударить эту курицу, как учил Танабэ-сан, сверху вниз, «опусканием журавля». Желание было таким сильным, что Тиле даже убрал руку с эфеса, боясь не сдержаться. Да не хочу я сейчас твоего вина — а, вот это кажется, спальня! Что за беспорядок, все разбросано, какой-то чемодан посреди, и свернутая трубкой картина, вынутая из рамы? Курица пищит, что только приехала, не успела распаковаться? А вот на кровать тебя — воистину, королевских размеров, с пологом поверх!

Он взял ее, грубо, как матрос, год не видевший берега. Даже разорвал на ней платье, не дожидаясь, пока она его снимет. Она что-то пищала, ему же хотелось ее придушить. Что у вас есть хорошего, французики, кроме ваших женщин? И лучшие женщины должны принадлежать победителю, во все времена, разве это не так? Ему не было дела до ее чувств, и даже — жива ли она вообще. Он хотел получить удовольствие и снять напряжение, все остальное было неважно.

А когда все закончилось, и он, одевшись, пристегивал меч, то снова отчего-то захотел опробовать клинок на этой курице, но сдержался. Потому что он снова придет в этот дом, когда захочет, и без всякого приглашения — он здесь хозяин, и в его власти отправить эту даму, и всех ее знакомых, в гестапо. Напряжение почти исчезло, какое-то едва заметное беспокойство еще сидело на самом краю его сознания, но он не стал задумываться, не о того. Можно теперь и выпить вина. А затем — повторить.

И когда он уже поднес бокал ко рту, в голове его вдруг все стало четким и ясным, как во время боя, когда Полярный Демон касался его сознания.

Она только приехала? Беспорядок в комнате — при собранном чемодане? И нет следов пыли — может, убирает прислуга? И стол, накрытый на двоих — значит, она заранее знала, что я буду здесь? Или она собралась немедленно уехать, сразу после того, как я уйду?

Но он успел проглотить содержимое бокала. И почувствовал, как качается под ногами пол. А графиня смотрела с усмешкой, взглядом умным и жестоким — глазами врага. Ты меня отравила, тварь?!

Рукоятка меча будто сама ткнулась в ладонь. Но в глазах уже все плыло, и не было сил. Кажется, он успел еще выбросить клинок вперед, целясь прямо в ненавистное красивое лицо женщины, и услышал вскрик. Затем паркет стал вертикальным, и сознание померкло.

Он пришел в себя… сколько прошло времени, неизвестно. В той же самой комнате, посаженный в кресло посредине. Еще здесь были двое, в штатском, один молодой, второй постарше. На краю стола лежала медицинская сумка, шприц, ампулы, а тарелки были сдвинуты все в сторону.

— Вы все видите, слышите, находитесь в полном сознании — сказал пожилой — но не можете пошевелить и пальцем. Новейший препарат, разработанный УСО. Как судья, я сейчас зачитаю ваш приговор — ну а после, как доктор медицины, удостоверюсь в вашей смерти, и подпишу документ. Эти британцы такие законники — нет бы просто, пристрелить или взорвать! Но стрельбу на улице сочли слишком шумной, не меньше десяти человек бы потребовалось, с автоматическим оружием, и несколько автомобилей. Так что проще и дешевле — вот так, заодно и суд по всей форме проведем. За прокурора выступит мсье Гастон — ну а адвоката вы себя лишили сами!

Молодой человек подошел к Тиле и с размаху ударил его по лицу. Странно, но адмирал ничего не почувствовал, лишь голова сильно мотнулась назад.

— Немецкая свинья! — прошипел Гастон — та женщина, которую ты изнасиловал, и изуродовал, это моя жена! Сейчас я тебе отрежу нос, уши, выну глаза. Чтобы было как в Библии, око за око, зуб за зуб!

— Не надо — сказал доктор — он все равно ничего не почувствует, этот препарат работает еще и как анестетик. И через час нас не должно быть в Тулоне. Итак, Август Тиле, родившийся в 1893 году, в Шарлотенбурге, обвиняется в военных преступлениях, как то: в убийстве пятнадцати тысяч человек пассажиров и экипажа лайнера «Куин Элизабет», двух тысяч человек экипажа линкора «Айова», а также еще, в общей сумме двенадцати тысяч человек, терпящих бедствие на море. В нарушении правил и обычаев войны, никак не вызванных военной необходимостью. В расправе с особой жестокостью с беззащитными людьми, гражданами Великобритании и Соединенных Штатов. Факт преступления и вина подсудимого доказаны достоверно. Приговор — смерть! Приведен в исполнение 6 декабря 1943 года. Протокол составлен, подписи, доктор медицины Анри Брокар и лейтенант французского флота Гастон Сенжье. Мадам Сенжье выйти не может, вы изуродовали ее, рассекли лицо, для женщины это хуже, чем если бы мне отрезать руку или ногу — но ее супруг имеет право подписи за нее.

Тиле хотелось взвыть. Не только затем, чтобы его услышал на улице патруль. Он не раз представлял себе русского адмирала, одержимого Полярным Ужасом, или даже управляющего им — без всякого сомнения, это был беспощадный ледяной великан, истинно арийской внешности, живое воплощение скандинавского бога Тора — однако же, смерть в бою с таким врагом, это не позор, а даже почет, в какой-то мере! Но этот старый, толстый, низенький француз (интересно, как он убегал от нас в сороковом!), презренный унтерменш, грязь на арийском сапоге — как он смеет посягнуть на него, своего господина! Франция, эта европейская подстилка, может лишь подло бить из-за угла, а не сражаться честно! Или служить шавкой для других, более сильных — пока мы были сильнее, склонились перед нами, стоило же весам качнуться, переметнулись на сторону англичан! И вы за все заплатите, вы и ваша ублюдочная страна — мне не придется объяснять фюреру, отчего я не победил, теперь это с охотой сделают другие, сказав: из-за измены, предательства лягушатников! Что после будет с Францией, страшно и представить!

Вот только ему это, здесь и сейчас, не поможет никак. Мысли метались лихорадочно, пытаясь найти выход. И не находили.

— Однако, герр Тиле, у нас времени мало — сказал доктор, и достал фотоаппарат-«лейку» — это, чтобы в доказательство запечатлеть ваш труп. Ну что, Гастон, справимся сами, или кого-нибудь с постов позвать?

— Что вы, мсье, я эту работу за честь сочту! — усмехнулся Гастон — мы тебя на британский манер казним, свинья! Ты у нас попляшешь, как на рее. Жаль, что ты не прочувствуешь — чертов препарат!

Они накинули на шею Тиле петлю, прямо в кресле — веревка была уже пропущена через крюк от люстры на потолке. И вместе, дружно, потянули за свободный конец. Адмирал захрипел, боли не было, но перехватило горло, и стало нельзя дышать. Затем в глазах поплыли красные круги, как у утопленника.

И наступила тьма.

Берлин, Рейхканцелярия. Следующий день