Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку Страница 56

Так и получилось. Мотоцикл старшины буквально влетел в следующий взрыв. Его швырнуло в сторону, поволокло боком, однако осколки никого не задели. Швец сумел выровнять руль, еще прибавил газу и, высмотрев справа какой-то просвет, на полной скорости проломился через кусты и скрылся за деревьями.

Им с лейтенантом еще раз повезло, и Воронцов от души пожелал, чтоб везло и дальше.

Наверное, они добрались потом до своих, но знать это Воронцов уже не мог.

А сам он по-прежнему оставался на бесконечной и отвратительной прямой дороге. Позади появился второй танк, теперь они били по броневику из двух стволов и все-таки никак не могли попасть. Или Воронцова хранила всегда благосклонная к нему фортуна, или Наташа с форзейлями вовремя отклоняли траектории снарядов. Скорее всего — без мистики — и калибр танковых пушек был маловат, тридцать семь миллиметров, и требовалось обязательно прямое попадание, и наводчики у немцев не слишком умели стрелять по малоразмерной движущейся цели.

Однако разрывы ложились рядом, по броне гремели осколки и камни, и Воронцов, вдавив педаль акселератора до пола, бросал броневик от одной обочины к другой, каждую секунду ожидая последней, смертельной вспышки перед глазами или сокрушительного удара сзади, которого и почувствовать не успеет.

Ошибкой немцев было еще и то, что стреляли беглым огнем оба танка сразу, наводчики путали разрывы и не могли корректировать установки прицелов. Из одного ствола они бы попали быстрее.

Воронцов увидел слева заросшую бурьяном не то просеку, не то тропу и, не задумываясь, вывернул руль. Броневик подбросило так, что Дмитрий чуть не выпал в открытую дверцу, под днищем заскрипело и заскрежетало. Воронцов с ужасом представил, что сейчас оторвется кардан или камнями пропорет передачу с третьей на первую. Трясясь и подпрыгивая, ломая колесами валежник, возмущенно рыча мотором, броневик вынес его из-под огня.

Примерно через километр Воронцов проскочил по трухлявому мостику заболоченный ручей и оглянулся. Лес позади стоял стеной, и было даже непонятно, как он сумел через него проехать.

Дмитрий выключил зажигание и откинулся на сиденье. Он весь был мокрый, и сердце колотилось так, будто не ехал он, а толкал двухтонную машину перед собой.

Он вылез наружу, откинул броневую крышку капота и отвернул пробку радиатора. Столбом ударил перегретый пар. Теперь нужно ждать минут двадцать, пока двигатель чуть остынет, залить свежую воду и только потом ехать дальше.

А в лесу было тихо.

Нет, конечно, с дороги доносился гул моторов и лязг танковых гусениц, пулеметные трассы еще секли верхушки деревьев, но все это уже было далеко и Воронцова словно не касалось. Сюда немцы соваться не рискнут, да и не нужно им это. Не то время, чтобы за каждым русским солдатом поодиночке гоняться. На сегодня все закончилось. День почти угас, небо из голубого стало золотисто-зеленым, из глубины леса потянуло прохладой и сыростью, неожиданно громко вдруг заквакали лягушки в ручье.

Дмитрий сориентировался по карте. До цели оставалось не так далеко.

В шею впился с омерзительным визгом крупный комар.

— Вот сволочь, пятая колонна! — Воронцов прихлопнул вампира и вытер платком окровавленные пальцы. Захлопнул дверцу. Осторожно тронул машину. Судя по пунктирной линии на карте, тропа должна была вывести его почти точно на место.

Больше в этой глуши ему не встретилось ни своих, ни чужих.

Детектор ожил ранним утром. Едва успело встать солнце. Воронцов как раз умылся в ручье, сжевал пару бутербродов, запил остатками остывающего кофе из термоса и услышал зуммер оформленного под ручные часы прибора.

На циферблате светился индикатор, и стрелка показывала направление. Значит, вот как раз сейчас и открывался контейнер.

Направление стрелки в основном совпадало с отмеченным на карте грейдером. Километров через восемь дорога пересекла мелкую прозрачную речку. Тут все и произошло.

…Разведка немцев застигла их на месте ночевки. Чуть в стороне от брода.

Опрокинутая и раздавленная гусеницами крестьянская телега с обыкновенным для такого случая имуществом — узлами, одеялами, вспоротыми мешками с мукой и картошкой, вмятым в землю самоваром.

Брошенный на бок возле догорающего костра закопченный чугунный казан, на холщовой скатерке нарезанные куски хлеба, несколько луковиц, деревянные ложки, нож, небольшой шматок желтоватого сала.

Кони, очевидно, разбежались, а людей немцы расстреляли из пулеметов.

Шагах в пяти от телеги лицом вниз лежал маленький, совершенно седой старик в расстегнутом суконном бушлате.

Еще трое немолодых, но крепких мужчин в разных позах, как кого застала смерть, лежали по разные стороны костра.

Пятого, богатырского сложения человека, очередь достала на берегу, когда он уже успел скрыться в плотно окружавших поляну кустах. Левой вытянутой рукой он вцепился в траву, рядом с правой валялся вспоротый ножом или штыком потрескавшийся, очень старый кожаный саквояж с медными застежками. В нем, очевидно, и хранился контейнер.

Отвернувшись, Воронцов торопливо выкурил папиросу. Тут же зажег от окурка вторую. Он уже начал привыкать к виду внезапно убитых людей, но все равно было тяжело. Тем более что сейчас присоединился и личный фактор. Многовато всего выпало ему за последние сутки.

Он снял фуражку и, держа ее на сгибе левой руки, прошел к центру поляны.

Этот старик, наверное, и есть Хранитель. Остальные… Охрана — или как их еще назвать? Ассистенты, послушники, младшие жрецы?

«А если бы я не задержался, догнал их вчера? — думал Воронцов. — Могло бы получиться по-другому? Нет, вряд ли. Они меня просто не стали бы слушать. И от немцев я бы их не защитил. Ручной пулемет и картонный броневик против танков…» Он совершенно упустил из виду, что до тех пор, пока немцы не вскрыли контейнер, он просто не смог бы обнаружить этих людей, даже находясь рядом с ними.

С некоторым душевным трепетом Дмитрий наклонился над стариком. Нет, ничего общего с тем бравым есаулом, что он видел на фотографии. Дело не в разнице возрастов, это был совершенно другой человек, и, значит, деда своего он не увидел даже мертвым.

Но зато Воронцов увидел другое. Люди на поляне не были просто беспомощными жертвами. Они попытались оказать вооруженное сопротивление, несмотря на внезапность нападения. В подвернутой под грудь руке старик сжимал вытертый до белизны офицерский наган. Дмитрий осторожно разжал пальцы худой, еще теплой руки. В барабане остался всего один патрон, а из ствола ощутимо тянуло сгоревшим порохом.

А рядом с убитым на краю поляны Воронцов обнаружил в траве отлетевший при падении обрез трехлинейной винтовки. Из него был сделан один выстрел, оно и понятно — на бегу, с саквояжем в другой руке затвора не передернешь…

Дмитрий вздохнул, еще немного походил по поляне, разбирая следы. Судя по ним, немцев было много. Танкетка или легкий танк с узкими гусеницами, несколько мотоциклов. Обнаружили беженцев на привале, решили допросить и обыскать, а те вдруг открыли огонь… Хотя могло быть и по-другому. Но в любом случае саквояж привлек их внимание. Расстреляв людей, немцы выпотрошили его, надеясь обнаружить нечто важное. Или ценное. Контейнер показался им заслуживающим внимания. Они забрали его и отправились дальше. И сейчас находятся совсем недалеко, вон как разгорелся индикатор, и стрелка даже не вздрагивает, показывая направление.

Воронцов выкопал могилу на краю поляны. Заворачивая в брезент тело старика, увидел под расстегнутым воротом рубахи золотой нательный крест. Не простой, значит, крестьянин, действительно скорее всего из казаков-офицеров.

Топором он вырубил две подходящие жердины, проволокой туго стянул накрест. На гладком белом затесе написал химическим карандашом: «5 неизвестных казаков». Подумал и прибавил еще черточку: «запорожцев». Помолчал и надел фуражку.

Вот и все, чем мог пришелец из будущих времен почтить память своих предполагаемых сородичей.

…Воронцов аккуратно съехал с дороги в лес. Дальше придется пешком. На здешних разъезженных колеях мотор гудит слишком громко. Он взял автомат, сумку с запасными дисками и другую, с гранатами. План действий он себе составил почти безупречный. Если только опять не случится непредвиденного. Слишком много его уже случалось. Или так всегда на войне?

Если бы ему пришлось ответить сейчас, ради чего он ставит на кон свою голову, Дмитрий не нашел бы что сказать. Такие вещи, очевидно, просто невозможно выразить однозначно. Все сказанное было бы правдой и одновременно так же далеко от нее, как и прямая ложь. Совсем как у Тютчева в известном стихотворении.

…Вначале он уловил запах дыма от сухих дров и жарящегося мяса, а потом услышал и голоса.