Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход Страница 57

Это уже был даже не вопрос. Это была лотерея. Можно было начинать растекаться мыслию по древу и наводить тень на плетень, но это автоматом ставило под сомнение предыдущее утверждение.

— Все живыми вернутся, батьку, никто не поляжет. Это было рисковое предположение, но не очень.

В таких операциях либо без потерь, либо никто не возвращается. От случайностей, конечно, никто не застрахован, но народ ехал опытный, глупостей уже наделавший и на чужие глупости насмотревшийся. Так что случайных проколов со стороны исполнителей быть не должно. Все остальное было мной продумано в деталях — еще той ночью, когда выяснял с напильником в руках все мелочи и заставлял вспоминать допрашиваемого казака вещи, на которые он никогда не обращал внимания.

— Смотри, Богдан, думай добре. Ты казак смелый и смерти не боишься, то я добре знаю, но смерть — она разная бывает, — без угрозы, но очень серьезно сказал атаман и продолжил: — Долго у меня душа не лежала десятком, без коней на тот берег плыть. Но остальным-то в душу запало, что ты сказал, вот и склонили они меня втроем на твою сторону, Богдан. В одном вы правы: без того мурзы беда может случиться. А по-другому его добыть нельзя. Но подумай еще раз, время терпит. И добре думай головой своей. Не додумаешь чего, уже думать не сможешь, — простенько, но со вкусом подытожил атаман и ускакал вперед.

Заночевали мы на небольшой поляне и с утра продолжили путь. Ехали еще осторожней, чем вчера. До запланированной встречи оставалось полтора дня. По полученным сведениям, Фарид будет их ждать завтра, с полудня до вечера.

После полудня Сулим из переднего дозора прискакал к атаману и сказал, что, по его разумению, пора выезжать на дорогу. Нужная круча с оговоренным местом должна быть рядом. «Язык» подтвердил, что нужное место рядом, и, расположившись на ближайшей поляне, мы стали ждать, когда атаман, который взял с собой «языка», Сулима, Непыйводу и Ивана, вернется из разведки. Сами тем временем взялись обустраивать лагерь и собирать сушняк. Пока они вернулись, мы успели поставить казаны на костер. Приехал атаман довольный: противоположный берег был пустой, можно было начинать операцию. Отправив молодых, то есть меня, Давида и Демьяна, тоже оказавшегося в числе восьми казаков из нашей деревни, которых выбрал атаман, копать могилу, атаман с остальными казаками, усевшись возле костра, принялись обсуждать, когда и как лучше форсировать Днепр. Когда мы вырыли могилу, атаман велел развязать и привести пленного. Зная, что он не особо может ходить с разбитыми коленями, привел лошадей с носилками к могиле, и мы вдвоем с Давидом вытащили его, размотали веревки и поставили вертикально.

— Становись на колени, казак, и читай молитву: отмучился ты, скоро предстанешь пред светлые очи Отца нашего Небесного, — обратился атаман к пленному.

— Он не может стать на колени, батьку, у него колени разбиты, — объяснил я заминку со стороны пленного.

— Читай стоя, — не стал возражать атаман. Пленный беззвучно, одними губами прочитал «Отче наш» и трижды перекрестился.

— Пусть простит тебе Господь твои грехи, — промолвил атаман и выразительно кивнул мне.

Вот почему-то я был в этом заранее уверен, что из всех стоящих рядом он выберет именно меня. Одним слитным движением я выхватил кинжал и воткнул пленному в пустую глазницу, одновременно протягивая дальним концом клинка вдоль всей затылочной области. С негромким хрипом, уже мертвый, он упал нам под ноги. Не знаю, что за испытания мне атаман устраивает и что он увидеть хочет, но, как говорил один умный человек, не знаешь, как быть, — будь самим собой. Почистив кинжал о жупан покойника и вложив его в ножны, стал ждать дальнейших распоряжений.

— Закопайте его и приходите: каша поспела, — распорядился атаман, в очередной раз с веселым интересом разглядывая меня, и отошел к костру.

Стащив с покойника сапоги и уложив его в яму, я достал из рукава его жупана красную китайку, которую заблаговременно запрятал туда. Руки его были примотаны, так что потерять ее было трудно. Накрыв ему лицо, вылез из ямы и, глядя на неподвижных Демьяна и Давида, посоветовал им идти к костру, тут, мол, сам справлюсь. Давид, очнувшись, начал засыпать, а Демьян сверлил меня ненавидящим взглядом. Несмотря на все мои попытки наладить с ним отношения, он продолжал меня ненавидеть с жаркой, безответной страстью. И чем больше появлялось доказательств, что Оттар получил за дело, тем жарче становились его чувства. Это очень характерно для людей — винить в своих проблемах кого угодно, только не себя. Наконец он не выдержал и злым шипящим голосом негромко сказал:

— Что, понравилось тебе, Богдан, безоружных казаков резать?

— Нет, не понравилось, — коротко, стараясь не вступать в дискуссию, ответил ему.

— А по тебе не скажешь, рожа довольная, что с казака сапоги стащил!

— Он эти сапоги, как и твой друг Оттар, заработал, продавая наших девок татарам в неволю. Что-то больно ты таких казаков жалеешь, Демьян. И что ты мне на ухо шипишь, точно змея? Идем к казакам — скажешь, что у тебя на сердце, пусть товарищество нас рассудит.

— То никого не касается, только нас двоих!

— Забыл ты, видно, что не на гулянке мы с тобой, а в походе, и какая кара за разбрат в походе положена, видно, тоже забыл. Последний раз тебя прошу, Демьян, по-доброму прошу: попридержи свой язык. Следующий раз откроешь свой рот — доложу атаману.

Что-то невнятно шипя себе под нос, Демьян перебрался на другой край ямы, а мне, пока кидал шеломом землю, все не давала покоя мысль. Иисус рекомендовал прощать обиды брату своему, имелось в виду близкому человеку, не семь раз, а семьдесят семь раз. Поэтому никак не мог решить — проходит ли Демьян по этому критерию и как мне со счета не сбиться, чтобы на семьдесят восьмой раз начистить ему рыло, дабы за все семьдесят семь раз хватило.

После раннего ужина, или позднего обеда, атаман велел отдыхать, потому что среди ночи, ближе к утру, начнем переправу. Не успел задремать, как надо было вставать и выдвигаться пешком к берегу Днепра. С собой велено было иметь лук со стрелами, щит и любимое оружие ближнего боя против доспешного воина. Кто брал чекан, кто боевую палицу, я взял короткое копье. Грузились в лодку либо трое больших, либо четверо меньших казаков, затем один переправлял лодку обратно. Если бы не канаты, привязанные к лодке спереди и сзади, то без огней ночью попасть в то же место невозможно. А так у нас был аналог паромной переправы. Когда нужно было тянуть в противоположную сторону, кричали на лодке пугачом и совместными усилиями перетаскивали лодку через реку. За четыре ходки одиннадцать бойцов были переправлены. Демьян остался с лошадьми ждать нас на правом берегу.

Начало светать. Замаскировав свою лодку значительно выше по течению от татарской, которая стояла полностью вытянутой на берег, выдвинулись на место будущей засады. Холмик, на котором любил разбивать свой шатер Фарид, мы нашли без особого труда и начали искать подходящее место для засады. Практически на любом природном холме вы найдете пусть небольшой крутой участок. Как нетрудно догадаться, ни всадник, ни конь в здравом уме на такой участок не попрется, поскольку опасно. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет» — этот принцип пришел к нам из глубокой древности. Поэтому совместно было принято решение разместиться на крутом участке компактной группой. После приезда татар половина движется вверх по склону, вторая огибает склон и выходит в тыл, так чтобы между нашими траекториями выстрелов угол был около девяноста градусов.

Пользуясь свободным временем, каждая группа отработала скрытное передвижение по своему маршруту. Сначала у казаков получалось не очень. Но после разъяснения основных моментов все стало получаться. Каждый из бойцов был охотник, имеющий представление о скрытности. После того как они научились придавать своей согнутой фигуре естественные очертания, гармонирующие с окружающей средой, дело пошло веселей.

После полудня, оставив меня наблюдателем на вершине холма, все остальные собрались в компактную группу на крутом склоне и стали ждать. Фарид оказался человеком пунктуальным и не заставил нас долго томиться в неведении. Не успел я соскучиться в одиночестве, как Богдан уловил не слышные мне далекие инфразвуки и подал сигнал тревоги. Не став ничего проверять, я скатился к казакам и, шепнув «едут», занял место в своей группе, которой командовал Непыйвода. Вскоре сверху по течению Днепра показалась группа всадников, едущих широким фронтом в нашу сторону. Как я и предполагал, осторожный Фарид учтет проколы, допущенные купцом, и обязательно будет прочесывать местность на предмет чужих следов. Два десятка всадников выехали на холм, несколько из них в опасной близости от нашего отряда. Вскоре десяток отправился дальше, вниз по течению, двое поскакали к прибрежному лесу дежурить на берегу, двое — в противоположную сторону, на соседний холм: обозревать степные просторы. Один остался на коне и приглядывал за табуном, а пятеро начали споро разбивать небольшой шатер для пожилого татарина, усевшегося на коврик, который для него постелили, и хлебающего что-то из бурдюка. Указав Непыйводе на табунщика, я объяснил жестами, что пойду его снимать. Получив разрешение, двинулся в его сторону. В основном это совпадало с направлением движения нашей группы, но если им нужно было приблизиться к шатру, то я уходил от них назад в сторону табуна. Приблизившись к нему на расстояние в двадцать пять шагов, прекратил движение и взял его на прицел. Все воины были в сплошном доспехе поэтому заранее было оговорено, что бить либо в лицо, либо по ногам. У меня выбора не было. Взяв на прицел его лицо в кольчужной сетке, ждал сигнала, когда атаман крикнет пугачом. Услышав громкое «пу-гу», тот невольно повернул голову в мою сторону, и стрела, впившись ему под правый глаз, вышибла его из седла. Развернувшись в сторону шатра, увидел, что все кончено. Казаки добивали раненых и вязали двоих, Фарида и его старшего охранника, который, по словам уже покойного «языка», был в теме и знал детали.