Александр Шуваев - ГНОМ Страница 57

— Ты что, призрака увидел?

Но он только отмахивался, явно не желая говорить дело. Рассказ его слишком легко было объявить паническими слухами, и он прекрасно это понимал. Только вечером, со своими, с теми, на кого можно положиться, он, как во времена оны, развязал язык:

— Русские у нас вот-вот начнут. День-два, и привет.

— Брось! Им не до того. Манштейн на Украине крепко им поддал. Говорят, — вот-вот возьмет назад Киев. Уже третий день наступления, говорят, такой силы у нас не было больше года. Новые танки, которые нельзя подбить.

Эти, и подобные резоны ему приводили неоднократно, но он только крутил головой и твердил свое:

— Не знаю, что на Украине. Не знаю, возьмут Киев, или нет. А только здесь начнется вот-вот.

— Да с чего ты взял? Жуков рассказал по дружбе?

— Знакомых в лесу встретил, — нехотя проговорил Цейцер, — зимних еще. Из-под Ростова.

— Кто такие?

— Серый Сброд. Отмороженные убийцы. Психи еще похлеще, чем наши эсэсманы в 41-м…

— А, это не те, что бабы с пацанами? Слышал что-то, думал – вранье…

Цейцер молчал. Он не знал, что ему сказать, и как объяснить тем, что вовсе без понятия и поэтому ничему не верят.

— Думай, как хочешь, — равнодушно отмахнулся он, — только нам под Батайском было не очень весело…

— С нами все равно не сравнить. Всю зиму, всю зиму нас клевал не кто-нибудь, сам Жуков! Мы ни разу не спали больше четырех часов в сутки. Каждый день тебя атакуют, а следом надо атаковать самому. По этим клятым лесам, в этих проклятых снегах, в земле мерзлой, в болотах по пояс, — знаешь, что это такое?

— Тяжело, наверное, — с прежним равнодушием ответил унтер, как будто ему лень говорить, — жалко вас. Я ничего не говорю, нас мало было, тыловики да гарнизон тыловой, а их пятьдесят тысяч. Поэтому Серый Сброд нас быстро зарезал, почти не больно. Недолго мучились. Поэтому – сочувствую…

— В числе первых драпал?

— Наверное. Потому что те, кто отстали, — ни один не выжил.

— Все вы, кто с юга, трусы. Все отдали, все просрали. Штаны потеряли.

— Послушай. Вы тут героически, но отдали Смоленск. Так что какая разница?

— Сравнил!

— Не сравнивал. Но сравню еще. И тебе придется. Может быть, хоть тогда до тебя дойдет, что везде свои трудности. И не зря отступили такие же немцы, как ты.

Умный все-таки был мужик. Его начальству, которому, разумеется, было немедленно доложено, делать правильные выводы мешала куда большая осведомленность.

На южном фасе огромной дуги ОКВ сосредоточило восемнадцать пехотных и одиннадцать танковых дивизий, включая сюда эсэсовские "Рейх", "Мертвая Голова", переброшенную из группы армий "Центр" и вновь укомплектованную по высшему разряду лучшую дивизию вермахта "Великая Германия", а также спешно прибывшую из Франции очень сильную по составу 25-ю танковую дивизию: в этой колоде прекрасно смотрелись бы "Викинг" и лейб-штандарт "Адольф Гитлер", но чего не было – того не было. Проклятые твари безвестно сгинули вместе со штандартами, регалиями и большинством командиров на ободранном ветрами морском берегу под Новороссийском.

При этом во втором эшелоне находилось только три дивизии, а в резерве группы армий – вообще только две танковых дивизии. Пан или пропал. Манштейн, координируя всю операцию целиком, взял на себя командование южной ударной группировкой, поскольку считал это направление решающим.

На севере роль "наковальни" были призваны сыграть двадцать пехотных и восемь танковых дивизий вермахта.

Итого пятьдесят семь полностью укомплектованных, снабженных по первому классу, обмундированных "до последней пуговицы последнего солдата" дивизий.

Больше миллиона человек, две тысячи шестьсот танков и штурмовых орудий, включая новейшие "Тигр" и "Пантера", на которые фюрер германского народа рассчитывал особенно.

Ободрав и оголив все, перебросив даже часть самолетов ПВО самой Германии, собрали три тысячи сто самолетов. Цейтцлер и Манштейн, хорошенько обсудив сложившиеся обстоятельства, пришли к мнению, что, по достижении успеха, авиацию можно будет и вернуть по месту назначения, а если успех не будет достигнут за десять-пятнадцать дней, то и авиация будет, в общем, без надобности, и им самим будет все равно.

Как будто, все было сделано правильно, но Манштейна не то, что расстраивало, а буквально угнетало одно обстоятельство: он практически ничего не мог узнать о противостоящем противнике, тогда как огромные "черные коровы", как называли их летчики, буквально висели и над его передним краем, и над тылами, включая довольно глубокие. И с этим он не мог поделать ничего. Специалисты по радио говорили, что они, помимо всего прочего, якобы испускают локаторное излучение, но и оно использует слишком короткие волны, они не могут его заглушить. Оставалось рассчитывать только на грубую силу, мастерство командиров тактического звена и исключительную доблесть германских солдат. Теперь, после минувшей зимы, они очень ясно осознавали, что будет, если они дрогнут.

Пауза… настораживала, но, к сожалению, в тех условиях была совершенно необходимой. Да, русские с упорством муравьев зарываются в землю, гонят на фронт все новые стада пушечного мяса и стальные стаи танков, но вот раньше собрать ударный кулак после весны было, разумеется, совершенно невозможно. Риск, конечно, но вот надежного решения у них, к сожалению, не было.

Командовать на северном фасе был назначен Вальтер Модель. Он не высказывал своего мнения, но "вся эта затея" ему откровенно не нравилась. Он не смог бы объяснить, — почему. Величайший мастер стратегической обороны, среди своих он любил говорить, что у него нервная спина: всегда-де безошибочно чувствует, когда кто-нибудь в нее целится или даже просто смотрит слишком пристально. Так вот сейчас – целились, и он никак не мог сообразить: кто именно и откуда? Что-то было не так даже и помимо явно авантюрного характера наступления против самого сильного места обороны противника, — да какого там "противника", безжалостного и беспощадного врага, который этого наступления ждет. Он не пытался спорить только по причине того, что отчетливо понимал: единственной реальной альтернативой такой попытки были переговоры о мире. А поскольку договариваться не станут, то, соответственно, — капитуляция. Таких вопросов он не решал и решать не хотел, поэтому оставался один вариант. Он – не понимал.

Понимал фюрер. Не то, что понимал, а всем существом ощущал глубочайший смысл и исключительное значение предстоящего. Но, может быть, именно поэтому носитель величайшего понта со времен Наполеона не смог бы объяснить этого своего понимания. Даже при всем своем ораторском даре. Он лучше всех в мире знал и чувствовал и все тончайшие нюансы, и все невероятное могущество наглого нахрапа. Это, действительно, совершенно необходимый компонент и эффективной политики, и победоносного военного дела. Вот только не единственный.

Понимал Манштейн, но вовсе по-другому, как чуждое, находящееся вовне и наблюдаемое со стороны явление. Поэтому мог объяснить: существовала некоторая надежда страшным, адским, никогда не слыханным ударом сломить дух Красной Армии, как это получалось и в 41-м, и в 42-м. Чтобы, наконец, отчаялись и впали в уныние, проиграв в очередной раз. Без железа, числа и выучки не победить, факт, но без готовности сдохнуть для выполнения дела ТАКОГО врага не победить тем более. Тот, кто абсолютизирует "большие батальоны", ничего не понимает в искусстве войны. У него были самые лучшие солдаты всех времен и народов, потому что готовность эта у них присутствовала всегда и вопреки всему. Русские были не столь предсказуемы, в этом была их сила, но и не меньшая слабость. Потому что "непредсказуемость" — это, конечно, и неожиданность, но и ненадежность тоже. В определенных рамках, к сожалению. Не сломаются ведь.

Понимал Сталин. Понимал постольку, поскольку понял Гитлера и настолько, насколько его понял: он готов усраться для того, чтобы доказать свою крутость, потому что принципиально не способен быть никем, кроме Героя и Победоносного Вождя. Это его, персональная ловушка, из которой он никуда не денется. Поэтому его поведение легко предсказать.

А вот Модель не понимал. С чисто военной, штабной точки зрения это был откровенно слабый план.

Вечером двадцать девятого мая перебежчик, капрал Мрожек, из одной из тыловых служб дивизии "Великая Германия", показал, что поступившую на склад повышенную порцию шнапса предстоит выдать всем войскам первого эшелона ночью на 1-е июня. У него все родные погибли в деревне, некогда называвшейся Лидице, и поэтому он рассказал про шнапс и еще ряд интересных подробностей.

Собственно говоря, было очень похоже на правду, по штабным прикидкам тоже получалось с двадцать девятого – по третье, но перебежчикам традиционно не верили: это был еще более древний трюк, чем труп "штабного офицера" с подробным планом наступления в планшете: о чем-то таком писал уже Гомер.