Михаил Королюк - Квинт Лициний 2 Страница 58

Но сейчас Канторович не спал, хоть и привычно смежил веки. В уши ровно втекал доклад о существовании фазового перехода в решетчатой модели типа Изинга. Хорошее, качественное выступление. Только стремительная мысль Леонида Викторовича уже давно упредила докладчика, успевшего пока лишь ввести понятие гиббсовского случайного поля и наметить систему дальнейшей аргументации. Упредила и пришла к финишу, с удовлетворением оценив и элегантность еще не озвученного решения, и новизну предполагаемых выводов.

Он запас пару вопросов на случай, если придется вдруг придавать живость дискуссии, и мысль его соскользнула к другой, более важной и волнующей теме – к полученной сегодня статье.

Утром, раскидав лопатой вокруг дачи снег и прихватив в кабинет термос с кофе, он сел разгребать накопившийся за последнюю неделю завал корреспонденции. Привычно рассортировал солидную кучу на три стопки: формальные поздравления на открытках, не нуждающиеся, к счастью, в ответах; тонкие конверты с письмами от хороших знакомых, которым он обязательно ответит, подумав; бандероли и заказные письма с диссертациями и статьями – увы, обязательная программа академика и главного редактора крупного журнала.

Уже ближе к концу, устав бороться с грудой тусклых слов, он без всякого энтузиазма взялся за очередной не очень толстый пакет от неизвестного ему отправителя из Ленинграда. Для начала стопочка сероватой бумаги порадовала удобной формой подачи материала – короткое резюме на три с половиной страницы и два десятка страниц собственно статьи. А затем… Затем он с головой провалился в текст.

Было захватывающе интересно вместо привычного спуска по вершинам многогранника допустимых решений сжимать внутри фигуры эллипс, быстро сходящийся к искомой внутренней точке. Да еще и погрешности вычисления не накапливаются, самокорректируясь на каждом последующем шаге в конусе центрального пути! Прелесть, просто прелесть этот новый алгоритм! Что-то подобное пытался делать Дикин лет десять тому назад, но подход, предложенный в письме, был куда как более зрелым.

Решение развертывалось перед внутренним взором Канторовича в разных, в том числе и не описанных автором вариациях до тех пор, пока встревоженная затянувшейся тишиной жена не проникла в кабинет с тарелкой бутербродов. Чесночный запах домашней буженины ненадолго потеснил любимый функциональный анализ. Он торопливо вытер замаслившиеся пальцы о полотняное полотенце и взялся за еще непрочитанную страницу с подзаголовком «основная теорема».

«О как! – дочитав, встал и взволновано заходил вокруг стола. – О как! А вот это… Это – уже принципиально. Число операций растет не быстрее, чем полином от объема входных данных. Так-так-так. Нет, ну не обязательно все будет так гладко», – попробовал он остудить свой восторг, – «алгоритм, имеющий лучшую верхнюю оценку сложности, вовсе не обязательно будет наиболее удачен для практической реализации. Симплекс-метод в наихудшем случае экспоненциален, однако для обычных входных данных работает хорошо. Здесь же доказанная полиномиальность в худшем случае. Да, будет очень интересно сравнить практическую эффективность методов. Но, всяко, хорошая гарантированная оценка объема вычислений в ряде случаев очень важна. К примеру, у военных или в космосе в темпе реального времени, когда важно заранее знать максимальное время получения решения с требуемой точностью».

И дальше весь день его мысли, словно магнитом, все время притягивало к этой статье.

«Ах, как обидно, – с досадой восклицал он про себя, – решение валялось у всех на виду как минимум лет тридцать, и толпы математиков дружно промаршировали мимо. А надо было лишь взглянуть под иным углом. Хм… А ведь теперь все линейное программирование стало относиться к классу полиномиально разрешимых задач. А вот это – фундаментально. Это сразу ставит результат в ряд немногочисленных классических.»

Докладчик на трибуне повысил голос, приближаясь к выводам. Леонид Викторович пошевелился, разминая затекшие ноги, и приоткрыл глаза, прислушиваясь. Да, всё так, как он и предположил в начале выступления. Хорошее исследование, крепкое. Но не блестящее. Не то, что утренняя статья…

«Кто там автор? Соколов… Новая фамилия, кто-то из следующего поколения прорезался», – академик хорошо знал ленинградскую школу функционального анализа – в конце концов, это его с Фихтенгольцем детище – но такого не помнил. – «Странно, что место работы не обозначено. Матмех? Стекловка? И что еще более странно – нет обычной сопроводиловки от научного руководителя. Ну, да ладно, все постепенно выяснится. А работа – чудо как хороша».

Он вытащил из дипломата лист бумаги и, вполуха прислушиваясь к завязывающейся дискуссии, начал писать:

«Уважаемый Андрей Владимирович! Я с большим интересом и удовольствием ознакомился с Вашей работой…»

Глава 11

Пятница, 13 января 1978 года, день.

Ленинград, Московский парк Победы

Что ни говори, а этот зимний парк, если в него углубиться, зрелище унылое: ряды тощих елей вдоль засыпанных снегом аллей и престарелые тополя, отвратительные в своей наготе. Безлюдные аллеи, нелепый шахматный павильон… Вдали, словно напоминая о жутковатой истории места, гигантским бетонным скелетом нависает замершая на несколько лет стройка.

Я еще раз повернулся, старательно осматриваясь: никого, только под завывание ветра зябко жмутся друг к другу две гипсовые спортсменки в легкомысленных летних нарядах; летом их покрасили под бронзу, и теперь, присыпанные снегом, они наводят на мысль о студентках из дружественной африканской страны, что спьяну промахнулись мимо своей общаги.

Подходящее место.

Несколькими ударами носка я пробил в плотном сугробе дыру поглубже. Затем заложил туда две алюминиевые баночки из-под диафильмов. Повезло – кто-то выкинул целую коллекцию, и теперь у меня голова не болит, во что упаковывать отснятые пленки. Притоптал сверху, похлопал перчаткой, затирая следы, и присыпал все снегом. Отошел, критически разглядывая.

Нормально, ничего им криминалистика нового не даст.

Еще раз перепроверился: скамейка справа от спортсменок, напротив левой пары ножек. Так и напишу.

Довольно насвистывая, я пошел в сторону метро, оставляя за спиной закладку с совсем недетским содержимым: подробной схемой двухсторонней конспиративной связи и обзорами, выстраданными за последние две недели.

Теперь можно со спокойной совестью поразвлечься. С этой мыслью я и поехал на Галёру за заказом.

Тот же день, вечер.

Ленинград, ул. Егорова, общежитие института инженеров железнодорожного транспорта.

Длиннющий коридор словно прострелил старое здание насквозь, оставив в стенах по входному и выходному отверстию – по окну на торцах, мутноватым от осевшей пыли. Двери, двери, двери – бесконечные двери по обе стороны, застарелый запах мастики и потрескивание рассохшегося паркета елочкой под ногами.

Нашел нужный номер и замер, прислушиваясь. Я был готов ко всему, включая веселый рёгот из уже пьяных глоток – все-таки старый новый год. Но было тихо.

На мой стук из-за приоткрывшейся двери сначала осторожно выглянул один глаз. Идущий откуда-то сзади рассеянный свет окрасил его в загадочный темно-синий, почти кобальтовый, цвет.

– Ты?! – поразилась она, распахивая дверь настежь.

Стало светлей, и в глаза девушки вернулась приметная голубизна. Выражение крайнего недоумения на ее лице сразу окупило потраченное время.

– Я… Привет. Пустишь? – и протянул вперед здоровенную коробку из «Севера».

– Ох, моя любовь – «Фигурный»! – ее брови радостно взметнулись вверх, и я был энергично вдернут в комнату.

Софья, опершись на косяк, наклонилась мимо меня в коридор и повертела головой, оглядываясь. Я судорожно выдохнул сквозь зубы – близко, слишком близко, аж теплом прошлось по лицу…

– За репутацию беспокоишься? – усмехнулся через силу и опустил на пол сумку.

– Да что мне та репутация, – отмахнулась, прикрывая дверь, и небрежно дунула вверх, прогоняя свалившуюся на глаз прядь светлых волос, – да и чем ты ей можешь навредить?

– Ну, вот и славно, – легко согласился я, передавая торт, – а чай в этом доме найдется?

В животе у нее протяжно заурчало, и она ойкнула – негромко и смущенно.

– Брось, – махнул я рукой и наклонился, расстегивая молнии на сапогах, – между нами, врачами, говоря, что естественно – то не безобразно.

– А это в честь чего вообще? – Софья демонстративно покачала тортиком.

– Пятница тринадцатое, – меланхолично пожал я плечами, распрямляясь, – порой в такие вечера творятся страшные злодейства и великие непотребства.

Она неожиданно зло прищурилась: