Александр Афанасьев - Меч Господа нашего-4 [СИ] Страница 58

Теплов ничего не ответил.

— Расколется, как думаешь?

— Расколется, тащ полковник… — Теплов в этом не был так уверен, но о другом думать не хотелось. Иначе — все зря.

Несколько старых телевизоров, раздобытых по окрестностям — были подключены к системе наблюдения и выведены вместе с пультом в кабинет полковника Лиховидова. Лиховидов — маленький, неприметный, с короткой седой бородой — начинал еще в Афганистане, в отряде Каскад. За его голову — давали сто тысяч афганей.

Чеченца, которого они притащили, бросили в камеру. Один из них вышел, снял трубку телефона. Прозвенело — как раз наверху, в маленьком кабинете, где вернувшиеся с поля отогревались чаем.

— Доставили, тащ полковник. Что с ним делать то?

Лиховидов посмотрел на Теплова, потом на Гурдаева. Гурдаев отрицательно покачал головой.

— Ничего не делать. Закрой дверь и уходи!

Лиховидов протянул руку, выключил экран….

— Кто пойдет?

Гурдаев хлопнул папкой — в ней была оперативная информация на этого ублюдка. Папка была тощей… родился… учился… конечно же ФЗУ, потом, как перестал быть Советский союз и стала демократия — бандформирование. К Лабазанову не взяли, потому что в зоне упорол какой-то косяк — у Лабазанова были уголовники, они прекрасно помнили, кто был кто в зоне, косореза могли опустить или пристрелить. Попал в Президентскую гвардию — место для отстоя и лузеров. Те, за кем были сильные родственники, авторитетные тейпы — шли к своим. Уголовники — к Лабазанову. Дудаев — собирал к себе всякую мелкородную шваль, у него сильного тейпа не было и в президентской гвардии — кого только не было, даже русские были. Грузины еще были, которые с Гамсахурдиа пришли, осетины — эти были христиане, им к мусульманам нельзя.

Справка, в которой подводился краткий итог жизни «изъятого» на сей момент — сообщала скупые факты, но не говорила самого главного. Она не рассказывала о том, как в общем то обычный сельский парень, который в другой жизни стал бы комбайнером или токарем в местной МТС — стал бандитом. Вот так — прямо взял и стал? Она не рассказывала — как в детстве этот пацан и другие чеченские пацаны — читали в учебниках родного языка о том, что надо убивать русских[40]. Она не рассказывала о том, как отцы выводили сыновей в глухие ущелья и учили их устраивать засады — а через несколько дней эти же отцы шли на первомайской демонстрации или драли глотку на партсобраниях. Она не рассказывала о том, как в восемьдесят девятом году к советскому генералу Дудаеву, вполне даже лояльному — пришла женщина из Межрегиональной депутатской группы, одновременно — осведомитель MI-6 — и предложила ему поехать себе на родину и поднять вооруженный сепаратистский мятеж. Она не рассказывала о том, как в конце девяносто первого русские и никем еще не воспринимаемые всерьез чеченские власти — заключили соглашение, по которому чеченцы устроили для некоторых русских чиновников «черную дыру» — регион, в котором пропадает все, что туда было направлено: деньги, оружие, материальные ценности, составы с товарами, люди. Нашумевшее дело с чеченскими авизовками — вы думаете, что это горные джигиты с восемью классами образования придумали, как обмануть банковскую систему и получить миллиарды? Ой, не смешите мои тапочки. Придумали это все люди, которые годами и десятилетиями работали в советской банковской системе и знали, как она работает и как ее можно обмануть. А Чечня тут только для того, что надо было скрыть концы и скрыть их там, куда никто не поедет искать. Вот и отстегнули потом в твердой сумме… говорят, Дудаев потом долго матерился и сделал выводы… начал не брать за крышу, а падать в долю. А русские чиновники посчитали-посчитали, да и решили, что чем платить — проще грохнуть. Вот и началась — первая чеченская…

Теперь ее надо было прекращать.

Иса Гурдаев спустился вниз, прошел по сырому, темному коридору к камерам — где содержится пленный, можно было узнать, лишь бросив взгляд — два солдата стояли возле этой камеры с орудиями своего труда — резиновыми сельскохозяйственными шлангами, удар которым очень болезненный, но не калечит и не ломает кости. Стояли, готовые работать. Один из солдат — отодвинул засов и Гурдаев вошел в камеру…

— Салам алейкум, Асланчик… — сказал он, — гдукхаш мука ду[41]?

— Говори по-русски, на языке своих хозяев, псина… — сказал лежащий на груде старой соломы в углу бандит. До сих пор — его никто и пальцем не тронул.

— Псина… — Гурдаев прошелся по камере, три шага до стены, три обратно, — а если даже и так. Я и есть пес, волком мне не стать, признаю. Пес-волкодав. Скажи — ты бы стал пасти стадо, принадлежащее твоему отцу, без собаки?

Бандит ничего не ответил.

— Вот скажи, Аслан — ты то зачем на это пошел? Ты же в авторитете был. Ломом подпоясанный. Разве воры в политику лезут?

— Я больше не вор.

Гурдаев с ноги сбился.

— Повтори.

— Я больше не вор…

Небольшой диктофон в кармане — прилежно мотал пленку. Того, что сказал Аслан, было достаточно, чтобы на любой зоне его опустили.

— А кто ты есть?

— Аллах Акбар, — коротко и исчерпывающе ответил чеченец.

— Верующий, значит. А зачем ты людей в Грозном грабил? Разве Аллах не запрещает брать чужое, а?

— То были не люди.

— Интересно… а кто?

— Неверные. Жизнь неверного разрешена и все его имущество разрешено. Я не взял ничего из того, что Аллах запрещает брать…

— А как же твои сокамерники? Те, кто с Лабазановым.

— Они идут против Аллаха! Кара Аллаха настигнет их.

— В лицо им скажешь? Что же ты их за глаза то опускаешь? А еще правильным отрицалой считался, в СИЗО хату держал.

— Фуфло все это! — выкрикнул бывший вор — нет Бога кроме Аллаха!

Если бы это не было так жутко, возможно, это было бы даже смешно.

— Значит, ты у нас теперь правоверный гоп-стопник, так?

Чеченец тяжело вздохнул.

— Встретились бы мы на воле, мусор…

Бывший мент хлопнул в ладоши.

— Не вопрос, Асланчик. Вставай.

Бывший грабитель, успевший намотать одиннадцать лет тюремного стажа — не пошевелился и мент поддел его ногой.

— Вставай, вставай… Выметайся отсюда. Освобождай жилплощадь!

Бывший бандит неловко встал.

— Пошел к двери!

— В спину стрелять хочешь, да? Стреляй в лицо, мусор!

Мент рассмеялся — искренне и оскорбительно для Аслана.

— На … ты мне нужен. Я думал, ты правильный отрицала, ломом подпоясанный, а ты… Давай, давай, пшел отсюда! Пшел!

Вор, немного помявшись, покинул свое временное пристанище. Солдаты молча смотрели на него.

— Давай к лестнице! Шевелись! Пошел!

Они прошли лестницу, потом — одну за другой две двери. Вышли во дворик.

— Ну, что встал! Давай, двигай отсюда! То, что ты за вора отрекся — это, конечно, вся братва узнает, благо прогоны твои гнилые в их адрес я записал. Но теперь же теперь до них пофигу, ты же теперь при делах, так? Пшел отсюда!

Бывший вор заскрипел зубами — он был недалекого ума и только теперь, когда свобода была перед ним, совсем рядом, только шагни — он понял, в какую ловушку он сам себя загнал. Если он пропал на несколько дней, а потом появился — сразу подумают, что его схватило ФСБ, а потом отпустило. Если его никто не был, не выбили ему зубы — значит, он всех сдал, согласился стучать. Или — уже давно стучит. А наказание за это — только одно. Если же он попытается уйти на зону и спрятаться там — рано или поздно этот мусор козырнет своей проклятой кассетой, где записано, как козырный фраер Бесила отрекается от воровских понятий и парафинит братву. Минимум, что за это полагается — опустят, загонят под шконку, сделают женщиной…

— Ы-ы-ы-ы…

С полувсхлипом, полувизгом бывший вор и нынешний боевик Бесила бросился на мента — но тот с обидной легкостью отбросил его в сторону. Щелкнула челюсть…

— Бесила, Бесила…

Бывший майор грозненского уголовного розыска присел на корточки рядом с тяжело приходящим в себя блатным.

— Раз выбрал масть, так и не меняй ее, — наставительно сказал он, — иначе ты парашник и никто более. Теперь быстро — где пахан?

— Какой… пахан?

— Дударик, пахан ваш! Это ты ему дела с эстонскими рублями устраивал, так? Колись, с…а, глаз высосу!

Блатной заплакал…

Тьфу!

Дудаев

Район н.п. Ялхарой

Апрель 1996 года

Заросший неопрятной седой щетиной человек в старом, пропахшем потом камуфляже — лежал на топчане в подвале капитального кирпичного дома и смотрел в потолок. Точнее — он смотрел на лампочку, которая раскачивалась непонятно почему, вероятно под воздействием потоков воздуха из устроенной хозяином этого дома вентиляции подвала. Лампочка раскачивалась как маятник в руках опытного гипнотизера, словно повторяя дыхание лежащего на топчане человека.