Александра Ковалевская - Война Моря и Суши Страница 58

«Вера и надежда — вот что работает по-прежнему. Все вокруг верят, и живут своей верой. Зелма верит, что только ей по силам дождаться Марка. Лена верит в новую встречу с Серым. Дружище Марк должно быть, верит и надеется на спасение. Во что верю я? В пятьдесят процентов успеха своего предприятия. И точно так верю в пятьдесят процентов провала: Марк не выживет, Марк откажется… Но верить в математическую вероятность это совсем не то. А другой веры не дано. Есть ещё любовь. Говорят, она рядом с верой и надеждой. Но не рядом со мною.

Будущее за теми, кто сегодня между Морем и Сушей.

Может быть, мне пора поверить Оракулу?»

Новый мир

«Воздух. Он меняется два раза в сутки, потом только слабо подкачивается, поддерживая состав углекислого газа и кислорода.

Мне приходится выходить в клозет и пережидать полминуты, пока продувают камеру, затем с коротким хлопком её заполняют снова.

Сегодня что-то случилось: воздух принёс запах моего кити. Я не мог перепутать запах кошачьего хвостика, тем более, после нескольких месяцев абсолютно стерильной, без единой молекулы ароматов, атмосферы, созданной для персонального тюремного пузыря. Я всегда был чувствителен к запахам, и даже духи в подарок девушкам выбирал сам. Это были дорогие и изысканные благовония из лавки египтянина. По крайней мере, торгаш уверял, что его предки занимались парфюмом ещё со времён фараонов…

Что и говорить: с каким нетерпением я ждал нового продува!

И был вознаграждён.

На этот раз мне прислали аромат, витавший в Эдеме: месте вечного праздника, красивых девушек, музыки, выпивки, всех этих цветов и насекомых, позирующих в зелени листвы… В прекрасных воспоминаниях, вдыхая запах огромных розовых кустов, название которых так и не удосужился узнать, я провёл упоительную ночь.

Дружище, узнаю тебя: только ты мог подарить мне на следующий день неподражаемый запах коктейля „Атомная Антарктида“!»

Теперь бренность наполнилась смыслом.

Я словно медленно разговаривал с Артом. И начали мы, как водится, с воспоминаний.

Через неделю, волшебную неделю, воздух принёс нечто другое: запах бумаг, громоздящихся вдоль стен на бесконечных стеллажах от пола до потолка.

Я насторожился.

Сердце билось учащённо, когда пришло время вдохнуть следующее послание. Это был запах морской поверхности, беспечной юности и свободы.

И я понял, что на планету вернулся мир.

Этот счастливый аромат, с разными вариациями, Арт слал мне дважды. Потом пришёл стерильный воздух: он просил приготовиться.

Следующий, ночной, продув принёс горький запах дыма и пепла. Пахла роба моего отца. Её переслали маме вместе с последним письмом от него. Он сообщал, что пожар на западе Канады укрощён, и нежно прощался с нами. Отец — уникальный специалист по химической защите от пожаров: и на суше, и на море, и рифах.

Был.

Он погиб как герой.

И этот запах — дым неведомой и легендарной родины пра-предков…

Валевский — ты башковитый, отчаянный мужик!

У меня есть выбор: умереть с сознанием того, что послужил человечеству, или пересидеть в узкой щели клозета двенадцать часов, пока автоматика не подаст новую порцию воздуха.

Не сомневайся, я охотно приму смерть в твоём дыхании, дружище. И что-то подсказывает мне, что есть шанс, — один из десяти,

один из ста,

один из тысячи, — пусть!

— открыть глаза и увидеть твою улыбку!..

Связь между ним и Эйджи в момент перехода к мнимой смерти станет особенно тонкой. Откуда это ему известно? Какая разница! Вера движет горы. Арт обдумывал, что ему делать в момент «перехода»? Это могло стать жизненно важным для друга.

Усесться в позу спокойствия, подобно Будде?

Арт не сможет не волноваться.

Сон?

Нет ничего хуже, чем отключиться и плыть в потоке неконтролируемых мыслей и таких же эмоций. Только не спать!

Тогда что?

Музыка — вот что может оказаться наилучшим. Арт любил музыку: инструментал и хороший вокал. Марк предпочитал акапельное пение. Он сам пел акапеллой в ансамбле, и в юности, он признавался, подавал серьёзные надежды. Анна Эйджи здорово доставала его, расписывая будущему инсубу Главного Управления блестящее сценическое будущее. Спасало только вмешательство отца, отвоёвывавшего сына у нежно любящей матушки. Марк рассказывал об этом со смехом; в то, довоенное, время их жизни, когда оба могли хохотать вечер напролёт…

Арт совсем не удивился, когда сразу за решением слушать музыку на глаза ему попалась афиша с концертом Марии Агилар.

Дива, занозой сидевшая в сердце Валевского, даёт парадиз-концерт на побережье Чили. И агент Борджия, должно быть, здорово поднялся, судя по стоимости билетов.

Валевский вспомнил, что агент должен ему один входной. Отбросив в сторону гордость, позвонил: время концерта как раз совпадало с вечерней сменой воздуха в подводной тюрьме Эйджи.

Вместе с ним на концерт Агилар пришла Зелма. Её университетского образования на кафедре химического контроля воздушной среды вполне хватило, чтобы профессионально провести переговоры с одной лабораторией. Дальше Валевский умудрился всё сделать сам, и сегодня должен наступить час Х.

Эти двое волновались.

Концерт был последней возможностью отвлечься и успокоить мятущиеся мысли.

Арт и Зелма сели рядом, держась за руки.

Такими и увидела их Мария Агилар: сероглазый офицер и с ним изящная девушка с обложки журнала. Девушка была бледна, что довершало сходство с фарфоровой статуэткой. Её лицо слегка портила прозрачная маска респиратора, в которую подавалась обеззараживающая смесь, закачанная в баллон-ингалятор. Так делали многие подводники, поднявшиеся на сушу совсем недавно: какое-то время люди не могли расстаться со своей фобией.

У Агилар безнадёжно испортилось настроение.

«Мария! Мария, очнись! Ты всё навоображала, не было и не могло быть ничего между вами! Тогда почему так больно в груди? Потому что ты придумала его. Ты ничего о нём не знаешь, даже женат ли он? Есть ли у него дети? А, может быть, у него чудовищный характер? И ты не знаешь, как пахнет его кожа, вдруг — отвратительно? Или он скучный, желчный и ревнивый…

Но этот мягкий взор не может принадлежать злому человеку. Сердце не врёт. Сердце… Доктор Лу высмеяла бы тебя.

Пора на сцену, Мария. Соберись и перестань думать о невозможном!»

Она поискала глазами Борджия, больше некого: дочка и Лукреция остались в гостинице. И вдруг отметила, что у её агента тоже серые глаза.

«У него не такие глаза, не такие! Он смотрит прицельно, взгляд быстрый, оценивающий, сверкает сталью. И все считают его строгим и подтягиваются при одном его появлении. Я не хочу, чтобы рядом был деспот. Ну, не деспот, но всё равно, властный мужлан. Достаточно того, что он мой агент, вполне достаточно…»

— Мне стало грустно… — неожиданно сказала она стоящему за кулисой Борджия, уткнулась взглядом в верхнюю пуговицу его рубашки и не поднимала ресницы. — Что если я начну концерт с печального «Одиночество вдвоём»?

Проницательный Борджия заметил, как порозовел кончик носа его дивы. Чего доброго, начнёт шмыгать…

— Одиночества вдвоём не бывает, моя крошка. Просто кто-то в паре не видит дальше пуговицы. А под пуговицей маленький пустячок — живой мужчина.

«И даже очень живой, если умудрился до сих пор не засохнуть рядом с тобою!»

Мария подняла удивлённые повлажневшие глаза.

Он назвал её «моя крошка».

Откуда узнал, что именно этого ей всегда хочется: чтобы кто-то приголубил?

А ещё он знает, какие закуски Мария заказывает в ресторане. И дочка не ей, матери, а ему рассказывает свои маленькие дневные истории, когда агент порой заезжает за ними…

— Я хочу домой! — капризно сказала она первое, что взбрело в голову, но взгляд уже сделался лукавым, призывным, и Борджия понял, что сегодня — их ночь.

«Если ты будешь вынуждать меня поститься по два месяца, я долго не протяну, дорогуша, — подумал Кассий. — Но ведь терплю. Вот стервочка! Небось, надула губы, увидев героического офицера рядом с другою. Знала бы, кто та сеньора, что бы ты запела?»

— Я готов, — подыграл он своей диве, — поехали! Прямо сейчас. Чур, уезжаем вместе, значит, вместе выплатим неустойку.

— Что ещё за ерунда? — возмутилась Агилар, поправляя причёску, и он мог поклясться: специально же подняла две руки и выгнулась, чтобы глаза мужчины упали в глубокую ложбинку меж грудей в вырезе её платья…

— У меня работа, сеньор Борджия, не дождётесь! Это, между прочим, мой сольный концерт, и я могу подарить всем незабываемый вечер. И подарю! Всё, пора на сцену.