Тринадцатый апостол. Том II - Алексей Викторович Вязовский Страница 58

доверить прорастить кофейные зерна — терапевтам. Скажу Рафаилу, что это лечебные растения. Есть небольшие хитрости в их выращивании, но я про них читал — твердую оболочку зерна нужно сначала осторожно надпилить, а потом замочить его ненадолго в теплой воде. Только если зерна все же прорастут, тут же встает другой вопрос — а где тогда закладывать плантацию? Кофе, например, прекрасно растет в Африке, даже на побережье Лужи. Да и во многих регионах Азии он неплохо себя чувствует. Но где его выгоднее и безопаснее выращивать?

Ладно… будем решать вопросы по мере их поступления. Плодоносить кофейное дерево начинает на 3–4 год — время в запасе у меня точно есть. Сначала еще моду на кофе нужно в Риме ввести. Но мысль, что сам я без него теперь уж точно не останусь — греет…!

Кстати, в приобщении римлян к кофе есть один тонкий момент. В отличие от меня, горький вкус нового напитка им точно не понравится. Они любят все сладкое — мед пихают куда надо и не надо. Но по вкусу мед и кофе совершенно не сочетаются, весь цимус пропадает. А значит, к кофе нужен сахар. И как ни странно, коричневый тростниковый здесь уже есть, только возят его в основном из Индии, и поэтому стоит он до хрена. Вроде бы египтяне тоже завезли к себе сахарный тростник и с успехом выращивают его, только их сахар все равно дорог, поскольку производство его — процесс трудоемкий. Но я-то знаю, как этот процесс усовершенствовать! И знаю, что сахарный сироп можно даже из финиковой пальмы получать — это, вероятно, еще выгоднее будет, чем из тростника. Посадил один раз плантацию, и потом только успевай финики собирать и сок сцеживать — читал, что до 200 литров в год с одной пальмы берут. Еще можно получать сахар из некоторых видов сорго и свеклы. Но там сначала нужно разбираться — не каждый вид этих растений дает большой выход сахара.

Эх, что-то я совсем размечтался… а пора спуститься с небес на землю и заняться первоочередными делами.

Глава 14

В этот раз от угощения в доме Абанта мы отказываться не стали, и поэтому смогли почувствовать на себе всю мощь египетского гостеприимства. Стол ломился от яств, и если бы не срочные дела, то зависли бы мы в гостях у ювелира до самого вечера. Он оказался очень приятным и радушным человеком, чем дальше, тем больше я проникался к нему уважением и доверием. Но что мне особенно в Абанте нравилось — он не опускался до того, чтобы лебезить перед высокими гостями, и держался с нами с удивительным достоинством. А ведь этот египтянин знает, что я Хранитель и внук Октавиана Августа.

Что еще меня немного удивило — девушек, невзирая на их статус моих воспитанниц, хозяева тактично, но настойчиво пригласили отобедать на женской половине дома. Мол, таковы наши египетские традиции — девушкам будет удобнее в женской компании. И это правильно — нечего им за общим столом свои ушки греть. У женщин свои разговоры, у мужчин свои.

Увидев мешок в руках Маду, Сенека тут же засунул туда свой любопытный нос.

— А это что ты такое странное купил?

— Вечером увидишь — загадочно ухожу я от ответа — и может, даже попробуешь на вкус.

После застолья переходим к делам и возвращаемся в мастерскую. Абант показывает мне, что они успели сделать за сутки. Мне предъявляют на выбор два серебряных карандаша. Один получился… ну, так себе. Коротковат, слишком тонкий для пальцев, привыкших к оружию, а линия получилась жирной — нужно заточить «грифель» поострее. Второй же карандаш просто безупречен — ловко ложится в руку, оставляет на папирусе линию нужного размера, и своим внешним видом до боли напоминает мне родной карандаш. Даже сердце чуток защемило… Прошу Абанта изготовить для меня еще парочку точно таких же. Друг Луций тоже быстро оценил их преимущество перед обычными стилусами — не утерпел, конечно, и себе заказал парочку.

Маду же достаются карандаши, изготовленные из олова, и он наоборот, доволен тем, что все они немного разные. Перебирает их, пробует, как все они рисуют по папирусу, ну а то, что линии, оставленные оловянным стержнем, легко стираются, для художника лишь плюс. Оловянные карандаши приводят его в детский восторг.

Потом Абант показывает мне пробную партию крестиков, отлитую нынешним утром. Они практически ничем не отличаются от иерусалимского образца, и я с легким сердцем даю Абанту добро на изготовление следующей партии. Столовые приборы тоже ничего так получились. Попросил только мастера посильнее выгнуть зубцы у вилки и основание черенка, придав ей более современный для меня вид. Нож достаточно тонкий, ложки вполне удобные. Хорошо, что я не стал изгаляться и рисовать черенки столовых приборов совсем уж по-женски изящными — в моей мужской руке это смотрелось бы нелепо.

Готова у Абанта и первая гипсовая модель нового сигнума, но там еще работать и работать. Страшный змей на модели выглядит почему-то совсем уж игрушечным. Когда я руками показываю присутствующим, какого размера на самом деле был гад в храме Сета, в мастерской воцаряется тишина. Все в шоке. И хорошо еще, что в этот момент девчонок с нами нет — Зэма бы обязательно сейчас расплакалась. Пока все приходят в себя, у меня возникает мысль использовать в новом сигнуме в качестве навершия копье Лонгина — как-никак оно теперь стало настоящей христианской святыней. Заодно это копье напомнит легионерам о христианском смирении и смертном грехе под названием гордыня. А то некоторые товарищи у нас чересчур возгордились своим новым статусом и начали потихоньку задирать нос. Пора всем нам вспомнить заповеди Христа.

Подходим к самому главному, и я с надеждой спрашиваю ювелира.

— А что с камнем для кольца?

Абант печально разводит руками.

— Никто уже давно не слышал о таких камнях, не продают даже оправленные в золото или украшающие ожерелья и кольца. Это действительно очень большая редкость.

— Но ведь у кого-то они должны сохраниться, хотя бы и в качестве украшений? Я куплю их по любой цене…

— Остались, конечно. Но хранятся где-нибудь в сокровищницах царей или богатых храмов. Может, и семьи с древней