Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны Страница 59

— Да, — подал голос Эндрю, — это я. Что же вы, входите! Боюсь, что не могу предложить вам ничего, кроме вот этого стула. Должен сознаться, что запамятовал ваше имя. У меня неважная память на имена.

— Абониту. Вы говорили, что станете называть меня Або. — Гость улыбнулся. — Я только потом узнал, что так кличут австралийских аборигенов.

— Теперь помню. Несколько рюмок виски и бутылка бургундского.

— Бордо, — уточнил Абониту. — «Латур».

— У вас отличная память, — восхищенно произнес Эндрю. — Просто я обычно пил бургундское.

— А в тот раз нам порекомендовали именно эту марку. Я хорошо помню этот вечер. Хотите выпить сейчас?

— В последнее время я как–то воздерживаюсь от спиртного.

— Прошу вас! Мне надо с вами поговорить. Разговор пойдет лучше, если у нас будет что выпить.

— Спасибо, — решился Эндрю. — Только чтобы место было не слишком шикарным. У меня неподходящий вид для порядочного бара.

— Я позабочусь об этом, — пообещал Абониту.

Выйдя на свет, они почти не разговаривали. Такси довезло их до бара на набережной. Это было новое заведение с окошками в форме иллюминаторов, интимным освещением и толстым ковром на полу. В холле молоденькая итальянка сняла с них обувь и предложила взамен расшитые золотой тесьмой небесно–голубые тапочки.

— У них осталось шотландское виски, — сообщил Абониту. — Составите мне компанию?

— С радостью, — ответил Эндрю.

Они уселись в алькове. Абониту поднял рюмку.

— За вас, Эндрю! — провозгласил он. — За ваши будущие успехи!

— Да. И за ваши!

— Вам они нужнее. — Нигериец улыбнулся. — Я видел ваше интервью на студийном просмотре.

— Я так и подумал, что ваш визит связан с моим появлением на телеэкране. — Эндрю пригубил виски, ощущая на языке знакомое, но основательно забытое пощипывание. — Весьма вам благодарен.

— Дружище, я не поверил своим глазам! — Абониту не смог сдержать смеха. — Чтобы Эндрю Лидон покупал обезьяний член у торговца амулетами!

— Так вот что это было? А они утверждали, что эта вещь приносит счастье…

— Наверное, так оно и есть — в каком–то смысле. — Лицо Абониту обрело свойственное ему выражение заинтересованности и одновременно важности. — Не беспокойтесь, Эндрю. На экран это не попадет. Я начисто вырезал эпизод с вами.

Эндрю пожал плечами:

— Я не стал бы возражать, чтобы он пошел. Теперь, видимо, придется вернуть фунт? Боюсь, он почти полностью растранжирен.

— Эндрю, я весьма опечален, что вы дошли до такого состояния. Поверьте, я говорю правду. Когда я увидел ваше лицо на экране монитора, мне очень захотелось разыскать вас, но одновременно я чувствовал смущение, ибо боялся, что приведу в смущение вас. С этим все ясно?

— Более или менее. Однако вам не следовало волноваться. Смущаться может только тот, кому еще удается держаться на поверхности.

— Я, к примеру? Думаю, вы совершенно правы. Тот вечер, когда вы угостили меня ужином, — для вас, возможно, малозначительный эпизод, для меня же это было необыкновенно важно. ЧтобьГ так запросто отужинать в клубе на Пэлл–Мэлл… Раньше я только читал о такой жизни, вы понимаете меня… Это было чудесно, Эндрю! Я попытался выразить это в своем письме из Африки, но, возможно, не добился цели.

— Я не ответил на ваше письмо. Извините.

— Вам помешали дела. Теперь насчет смущения. В каком–то смысле я был доволен, когда увидел, как низко вы пали. Я достаточно откровенен с вами?

— Даже очень.

— И одновременно мне было неудобно за вас — так оно и есть до сих пор. Мне хотелось бы оказать вам помощь. Вас это не оскорбит?

— Положите денежки на стол, — посоветовал Эндрю, — и отвернитесь Я тихонько улизну.

Абониту поморщился:

— Мне не до шуток. Вам хотелось бы снова работать на телевидении уже здесь, в Лагосе?

— «Белых просят не обращаться». Где я только это не слышал! Но я все равно ходил на студию. Там мне это доходчиво растолковали.

— Мой дядя, — спокойно пояснил Абониту, ~ председатель Совета по телевещанию. Его зовут Оба Мекани Натела. Благодаря ему я стал продюсером. Мне нужен ассистент. Я могу выбрать любого, кто мне понравится.

— Не возникнет ли у вас затруднений, если ваш выбор падет на белого?

— Нигерийцы не имеют ничего против белых, пока их не слишком много и они знают свое место. Вам, наверное, приходилось слышать кое–что из этой оперы?

— Кое–что, — кивнул Эндрю.

— Простите меня. Не следовало так говорить.

— Лучше говорите, Або. Я и бровью не поведу. Вы делаете мне серьезное предложение?

— Совершенно серьезное.

— Принято. — Эндрю протянул через стол руку, и нигериец горячо пожал ее. — Я не стану усугублять ваше смущение, вдаваясь в детали испытываемой мной благодарности.

— Вот и не надо, — поспешно заверил Абониту. — Лучше выпьем еще по одной, чтобы отпраздновать наше будущее сотрудничество. — Он прищелкнул языком, и рядом вырос официант, ожидающий распоряжений. — Снова двойной скотч. В последний раз вы дали нам не «Хейг».

— Простите, сэр. «Хейга» больше не осталось.

Абониту пожал плечами:

— Тогда несите то, что есть. Потеряв Британию, вы лишились дома, — повернулся он к Эндрю, — я же остался без мечты, без мира, которым я не мог наслаждаться, но который радовал меня самим фактом своего существования. Как вы думаете, чья потеря горше?

— Может быть, еще не все потеряно. Кривая Фрателлини…

— Нет, это было бы детским оптимизмом. Я видел последние данные. Интенсивность солнечного излучения перестала снижаться, однако нет ни малейших признаков возврата к старому. Установился новый постоянный уровень, только очень низкий. Возврат ледникового периода. — Он криво усмехнулся. — Белую башню Тауэра и Мраморную арку укроют вечные снега.

Эндрю допил виски.

— Как скоро я и моя… невеста сможем выбраться из этой лачуги?

— Прямо сейчас. Пока не подыщете квартиру, поживете в отеле.

— Она работает уборщицей в больнице. Может быть?..

— Мы заедем за ней, как только выйдем отсюда. Потом вы сможете забрать из хижины все необходимое.

Эндрю помолчал и выговорил:

— Если я не поостерегусь, вам не миновать смущения. Прямо не знаю, как…

Абониту залпом осушил рюмку.

— Давайте возьмем такси, Эндрю, — предложил он.

4

Прожив неделю в гостинице, они переехали в роскошную квартиру в новом фешенебельном доме окнами на море. Приходилось только удивляться, до чего быстро забылись недавние лишения и как запросто человек способен привыкнуть к комфортабельной жизни. Эндрю многое напоминало теперь былые времена: вокруг снова звучал прежний жаргон, он занимался знакомым делом, слышал все те же высказывания и шуточки. Он обнаружил, что в здешнем телевизионном мире публика делится на два класса: на одних, обладавших настоящими способностями, держалось буквально все — к ним принадлежал Абониту; другие же просто получали зарплату и делали вид, что в чем–то смыслят. Однако и в этом не было ничего нового.

Мадлен и он быстро оказались в знакомом кругу. Возможно, их приняли за своих слишком поспешно и нарочито, однако искренность чувств новых приятелей не вызывала сомнений. Кое–какие нюансы не могли не вызывать протеста, но без этого не обходится в любом обществе, так что со временем они перестали их замечать.

Зато сколько удовольствия доставляло им открывать для себя заново чудеса комфорта и маленькой роскоши! Зарплата Эндрю была очень высокой даже по прежним стандартам, а в суматошном лагосском обществе, изнанкой которого оставалась нищета и дремучее невежество, деньги значили буквально все. В городе постоянно открывались новые рестораны, где готовили лучшие европейские повара и где можно было поесть ничуть не хуже, чем когда–то в Лондоне; хотя опасность войны с Южно–Африканским Союзом была излюбленной темой газет и телепередач, перебоев с южноафриканскими винами не наблюдалось. Раньше Эндрю не знал их вкуса, но теперь начинал в них разбираться. Дождливый сезон остался позади, небо очистилось от туч; однако кондиционеры, мирно жужжавшие у них в квартире, на студии и повсюду, где им доводилось бывать, спасали от жары. К их услугам были бесконечные пляжи с мельчайшим белым песком и гольф с утра пораньше или под вечер, когда спадала жара. Но главное удовольствие состояло в том, что Эндрю снова занимался знакомым делом, а также во взаимопонимании с Абониту, который, считаясь его начальником, неизменно прислушивался к его мнению. О лучшей жизни трудно было мечтать.

Однажды на нее попробовала посягнуть Кэрол. Она позвонила в студию, и они договорились о встрече в том же баре, где состоялась знаменательная беседа Эндрю с Абониту. Кэрол дожидалась его за столиком, теребя тонкую сетчатую перчатку. Она улыбнулась, увидев, что Эндрю протягивает ей руку.