Олег Авраменко - Принц Галлии Страница 59

Александр резко вскочил на ноги и в растерянности заходил по комнате. На лице его застыло выражение глубокого отчаяния, а глаза лихорадочно блестели, излучая бессильную ярость. Он нервно сжимал и разжимал кулаки.

— Черт, черт, черт! Что же мне делать?! Что?..

— Оставь это, Сандро. Зачем даром мучить себя? Что было, то сплыло, прошлого не вернешь.

— Ну да, конечно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты только и мечтаешь об этом. Еще бы! Маргарита тебе за сестру, дядя — папочка. Он удочерил тебя, вернул титул принцессы Наваррской, так что ты не осталась в накладе.

— Прекрати язвить! — неожиданно резко ответила Жоанна. — Грех упрекать меня за то, что я называю его отцом. Я ведь очень смутно помню наших родителей, а дядя всегда относился ко мне как отец. И вообще, причем здесь титул принцессы? В конце концов, я и так принцесса — по рождению.

— Но меня раздражает...

— Да, тебя раздражает дядина доброта ко мне, раздражает его готовность примириться с тобой, если ты откажешься от своих претензий. Это раздражает тебя, потому что не отвечает твоим представлениям о нем, как о жестоком, бесчестном узурпаторе; потому что тебе будет гораздо труднее ненавидеть его, когда ты признаешь, что в сущности он хороший человек. А между тем, из ненависти к нему ты черпаешь свои силы; жажда мести стала смыслом всей твоей жизни... Разве можно так, Сандро? Если ты не веришь в бессмертие души, подумай хоть о земном существовании. Ведь ты попусту тратишь свою жизнь, гоняясь за химерами. Разве ты терпишь лишения? Разве ты испытываешь стеснение в средства? Нет, у тебя всего вдоволь и ты можешь иметь все, что пожелаешь. Так чего, чего же тебе еще не хватает?

Граф остановился и устремил на сестру пронзительный взгляд.

— Чего мне еще не хватает, спрашиваешь? Власти! Вот что я хочу — никем и ничем не ограниченной власти! — произнес он в каком-то жутком исступлении. — И чтобы заполучить ее, я готов на все — даже целовать задницу Инморте...

— Инморте! — испуганно воскликнула Жоанна. — Сандро, милый, опомнись! Ведь иезуиты грешники, еретики, они продали свои души дьяволу.

— Так утверждает наш епископ, — невозмутимо заметил Александр. — Поверь, малышка, он преувеличивает. Впрочем, я тоже еретик и охотно продал бы свою душу дьяволу, да вот беда — лукавый явно не спешит ее покупать... И кстати, о грешниках. Что сказал бы монсеньор Франциско, узнай он о наших отношениях?

Жоанна тихо заплакала.

— Я каждый день молю Бога, чтобы он простил нас, — сквозь слезы произнесла она. — Грех наш велик, но Господь милостив... Да разве только мы грешники?! Может, Маргарита праведница? Или тот же Красавчик? Или Бланка?..

— Да-а, — вздохнул граф. — Нечего сказать, благочестивая компашка собралась. Что ни человек, то настоящее вместилище добродетели и кладезь целомудрия... Между прочим, ты напомнила мне еще об одной грешнице — о моей так называемой жене. Говорят, она обнаглела до крайности. Завела себе любовника, рисуется с ним на людях, точно с законным мужем...

— Сандро! — укоризненно отозвалась Жоанна. — Как ты можешь! Кому-кому, но не тебе упрекать ее в этом.

— Совершенно верно, дорогая. Меня огорчает не то, что она завела любовника, но кого она взяла себе в любовники! Нищего дворянчика, которому не хватает собственных средств даже на приличную одежду.

— Это правда, Бланка содержит его. Но не беспокойся, не из твоего кармана.

— Да знаю, знаю. Она скорее умрет, чем примет от меня хоть динар. — Граф горько усмехнулся. — И опять же, не об этом речь. Неужели ты не понимаешь, что ее выбор унижает меня в глазах двора? Это она так мстит мне — тонко, изощренно... Пойду-ка я потолкую с ней по душам.

— Прямо сейчас?

— Именно сейчас. Я хочу застать ее в постели с этим добрым молодцем, так она будет поуступчивее. Надеюсь, они еще не уснули. А ты, сестренка, ступай спать, поздно уже... — Будто в подтверждение его слов, глухо пробили часы на главной башне дворца. — Вот черт! Мне нужно идти к... Впрочем, пусть он подождет.

— Кто это — он? — встревожилась Жоанна.

— Будешь много знать, скоро состаришься, — ответил Александр и, ласково взглянув на сестру, добавил: — Не волнуйся, не Инморте.

ГЛАВА XXVIII. СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ, ИЛИ О ТОМ, КАК ГРАФ ВООЧИЮ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ЕСЛИ ЖЕНА НЕ СПИТ СО СВОИМ МУЖЕМ, ЗНАЧИТ, ОНА СПИТ С ЛЮБОВНИКОМ

Александр не ошибался, рассчитывая застать Бланку в объятиях Монтини; не ошибался он и в том, что час ночи она еще не спит. По обычаю кастильского двора Бланка ложилась в постель очень поздно и просыпала около десяти утра. В первые месяцы после переезда в Памплону, где не было такого милого обычая, она, расставшись с Маргаритой, возвращалась в свои покои и еще два-три часа скучала в обществе сонных фрейлин или же вызывала своего канцлера и обсуждала с ним текущие дела в Нарбоннском графстве.

Однако, начиная с июля, привычки Бланки несколько изменились. Хотя, как и прежде, она засыпала во втором часу, обычно еще до полуночи Монтини уводил ее в спальню. Этьен был очень милый парень и, несмотря на столь нежный возраст, имел богатый опыт в любви. С ним Бланка сделала для себя неожиданно приятное открытие, основательно поколебавшее внушенную ей с детства уверенность, что физическая близость есть не что иное, как естественный способ удовлетворения животной похоти, которой Господь покарал человечество за грехи их прародителей — Адама и Евы, сделав ее непременным и прискорбным спутником любви и брака.

От природы пылкая и страстная, Бланка была воспитана в худших традициях монашеского ордена Святой Кармелии, чьим сестрам кастильский король доверил после смерти жены опеку над обеими малолетними дочерьми. Как и всякий закоренелый святоша, дон Фернандо был искренне убежден, что строгое пуританство и ханжеская мораль пойдут лишь на пользу добродетели юных принцесс; так что ни о каком их воспитании как будущих женщин и речи быть не могло. Бланке с большим трудом давалось осознание своей женственности, гораздо труднее, чем ее младшей сестре, ибо она, в отличие от Норы, чересчур близко к сердцу принимала всю несусветную чушь о взаимоотношении полов, которую ей втолковывали монахини. Даже сам факт деления человечества на мужчин и женщин доставлял Бланке массу хлопот, вызывая чувство душевного дискомфорта.

Выйдя замуж, она еще не успела разобраться в своих ощущениях, как падкая на деньги горничная Жоанны Наваррской продала ей секрет своей госпожи. Потрясенная до глубины души Бланка утвердилась во мнении, что сестры-воспитательницы были совершенно правы, говоря о греховности всего плотского. Она нашла себе утешение в том, что теперь имеет веские основания не пускать мужа в свою постель, благо монахини, которые всячески замалчивали интимные стороны человеческих отношений, не особенно распространялись о некоторых обязанностях, налагаемых на женщину браком, и не внушили ей должного уважения к супружескому ложу. Последнее было большим счастьем для Бланки. Ведь мало того, что она возненавидела мужа; ей становилось тошно при одной только мысли о возможной близости с ним. Вдобавок Бланка прониклась отвращением и к собственному телу, «похотливому и греховному», и поначалу решила было очиститься целомудрием в замужестве, отнеся, таким образом, отказ жить с мужем, как полагается супругам, к числу своих добродетелей.

Однако с течением времени этот благочестивый замысел мало-помалу терял свою первоначальную привлекательность. Бланка уже не была девственницей, не была она также холодной и бесчувственной, и ее женское естество все настойчивее требовало своего. Бланку приводили в отчаяние ее «дикие желания», она вела ожесточенную и бескомпромиссную борьбу со своими «низменными страстями», но все ее благие усилия пропадали втуне — воспоминания о ночах, проведенных с мужем, никак не давали ей покоя. И что хуже всего, тогда она, вперемешку с омерзением, испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение!.. Все чаще и чаще внутренний голос вкрадчиво нашептывал ей, что как горький привкус во рту запивают глотком доброго вина, так и неприятный осадок тех ночей можно без следа растворить в других ночах, заглушить потоком новых воспоминаний, лишенных горечи предыдущих...

Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная дружба — но только любовь. И бессознательно она уже была готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей молодого человека привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в общении. К счастью, таковым оказался Монтини — хоть и распущенный, но весьма порядочный парень.

Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные коррективы в перечень всех смертных грехов. Если главным оружием Норы в борьбе со своим ханжеством были легкомыслие и полная неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что супружеская измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым человеком и мужу, недостойному верности.