Акула пера в СССР - Евгений Капба Страница 59

Я не сразу был такой умный. Сразу я причалил к берегу как раз там, где над кручами виднелись поросшие лютиками и икотником зеленые холмы курганов. Недалеко отсюда уже многие десятки лет спускалось к водопою стадо коров, которое пригоняли нанятые сельчанами пастухи. Копыта животных за долгие годы превратили обрыв в пологий спуск, и это было самое удобное место на несколько километров вниз и вверх по течению, чтобы причалить.

Если, конечно, в реке не прохлаждались коровушки. Мне повезло — сам того не ведая, я прибыл аккурат перед этим праздником жизни и успел вытащить "Ласточку" и все свои пожитки из днепровских мутных вод. Мутные — это я, конечно, погорячился. Мутными они стали, когда черно-белые красавицы, мыча и помахивая хвостами, таки вошли в воду и принялись за гигиенические процедуры…

В общем, я понял, что поиски клада придется перенести, и разбил лагерь на полянке под дубами в стороне от маршрута стада. Можно было потихоньку собирать металлоискатель, ждать, когда вскипит чайник и просто наслаждаться редкой минутой покоя. Костер, палатка, свежий воздух — что еще нужно для счастья?

Вечерело. Над головой носились заполошные чайки, пахло луговым разнотравьем и дымком, слышалось мычание коров, перезвон колокольчиков, щелканье длинных пастушьих хлыстов-пуг. Шоркая явно большими, не по размеру резиновыми сапогами-болотниками, мимо прошли, смоля папиросами, местные рыбаки. Обветренные, бывалые дядьки смеялись и балагурили, закинув на плечи орешниковые удочки.

— Что, турист? Из города? — спросил один из них, завидев мой бивак.

— И вам здравствуйте! Турист, ага, — откликнулся я, — Сбежал от суеты на лоно природы.

— Ну-ну! Хорошее дело! Ты не боись за вещи, если что. У нас не воруют. Вот стал бы на той стороне — там Первомайские, ворье первостатейное, клейма ставить негде. А наши — Переделковские да Моховские — люди с понятием.

— Рад слышать!

Рыбаки прошлепали дальше, а я нагрел себе банку гречки с мясом, сыпанул в чашку щепотку заварки и залил ее кипятком из чайника. Хорошо!

Вылезая утром из палатки, всякий турист-дилетант чувствует себя в равных долях прекрасно и мерзко. Ломит всё тело, трещит голова, вещи частью отсырели, а частью скомканы и находятся в самых причудливых закутках спальника, рюкзака и палатки в целом, и проклинаешь тот день, когда решил выбраться в лес… Но потом разомнешься, вдохнешь свежего, напоенного росой и утренним туманом воздуха, разожжешь костерок, нальешь чашечку чаю, оглядишься — лепота-а-а! И понимаешь — обязательно выберешься еще…

В общем — отдохнул. А к обеду, когда у курганов стало безлюдно, повесил на плечо металлоискатель и вышел на охоту за сокровищами. Прибор весил прилично, ремень натирал спину, я нарезал спирали вокруг знакомой россыпи валунов. Старожилы Моховской археологической экспедиции уверяли: именно под ними Богомольников нашел горшки с серебром. То ли — два, то ли — три, тут мнения разнились, как и их вес. Одни говорили про целый пуд гривен, слитков и монет, другие — про греческую амфору, набитую денариями, третьи — про обычные глиняные горшки, литра на три объемом. Я был склонен верить последним — студенческие байки, как и рыбацкие, стоило делить примерно на два.

Вешки я наделал из деревянных колышков с привязанными к ним кусочками бинта — втыкал в землю, когда тональность писка изменялась максимально, и шел дальше. Не выдержал — и раскопал одну точку, чтобы убедиться, что изделие Езерского функционирует. Буквально на глубине десяти сантиметров — ржавая железная хреновина, похожая то ли на скобу, то ли на застежку для одежды. В общем — работает! Я частым гребнем прочесал территорию, прилегающую к валунам — эдакий неправильный круг диаметром метров тридцать, и вешки у меня закончились — а всего их было двадцать штук.

Кажется, на сегодня работы мне должно было хватить. А потому — металлоисктатель я принялся раскручивать. Придурь? Лучше перебдеть, чем недобдеть. Объясняй потом дядям в погонах, чем я тут занимаюсь… А так, в разобранном виде, спрятанный в чехол для удочек он выглядел вполне себе безобидно.

Вооружившись тонким стальным щупом, саперной лопаткой, и еще одной лопаткой — детской, для песочницы (нашел побрутальнее, тоже металлическую) и еще кое-какой мелочевкой, я принялся за работу, двигаясь от краев круга к центру — тоже по спирали. Дерн вырезал пластами, чтобы потом замаскировать место поисков, потихоньку разрывал лопаткой, тыкал щупом — мало ли!

За сорок минут я оказался счастливым обладателем трех консервных банок из-под немецкой тушенки, ржавого гвоздя, медной монеты неизвестной принадлежности, еще одной скобы-застежки и окислившегося ножичка без рукояти. Может быть — жутко древнего, а может и нет.

Все находки аккуратно заворачивал в оберточную бумагу и складывал в укромном месте — подальше от стоянки. Поколупаться в артефактах, вспомнить археологическую молодость — это было в любом случае интересно. И если заниматься этим не у себя дома — то риск минимальный. А потом можно и в музей занести, почему бы и нет?

Я успел всерьез задолбаться. Пот заливал лицо, на ладонях уже начали появляться предвестники мозолей, и в перспективе замаячил отдых, но, сделав волевое усилие, я решил закончить еще одну вешку. Место было приметное: у вросшего в землю крупного валуна. На нем имелись характерные отметины в виде вкраплений красноватой породы, похожей на пятна крови. Взрезав лопаткой дерн, я отложил квадрат в сторону, щелчком пальца отправил в далекий полет клопа-вонючку, который облюбовал стебелек травы, и принялся орудовать щупом. Вдруг его конец наткнулся на что-то твердое, издав глухой, явно не металлический звук. Неужто — оно? Сердце застучало в ритме хардбасса, я принялся рыть как сумасшедший, пока лопаточка не звякнула о нечто керамическое. Сантиметр за сантиметром я освобождал от гнета земли глиняный сосуд, и, ей-Богу, руки мои колотились.

Золотая лихорадка как она есть! Ну, пусть — серебряная, но я реально весь трясся, когда та самая амфора — объемистый кувшин с двумя ручками — была очищена от слоя грунта и я аккуратно подвел под нее полотно, и, завернув со всех сторон, потащил из ямы. Тащить было тяжеловато — килограмм пять, не меньше!

Дурить не стал — утащил в палатку, вернулся,