Владимир Поселягин - Я - истребитель Страница 6

Первым я занялся наганом. Достав поблескивающий черным воронением револьвер, ласково провел пальцами по стволу и стал разряжать его. В принципе, из нагана не стреляли, но я все равно его почистил, после чего убрал в кобуру, ремень с которой застегнул на поясе.

После чистки оружия посмотрел на небо, стараясь определить время, и понял, что уже вечер — время пролетело незаметно.

«Опять на лапнике ночевать!» — со вздохом подумал я.

Устроившись поудобнее на постели и заложив руки за затылок, я смотрел на пока еще светлое небо и размышлял о своем попадалове.

«Странное все это. Ладно попал, да я даже не знаю куда! Выяснил только, что неподалеку от Брестской крепости, но какой сейчас год? Какое время? Ну побегу я сейчас с криком: „Я из будущего, я все знаю, ведите меня к Сталину!“ — И что? Поведут? Сильно сомневаюсь. Так что делать? Блин, да ЧТО ДЕЛАТЬ?!»

Решив последовать своей любимой теперь поговорке «утро вечера мудренее», я закрыл глаза и спокойно заснул. Быстро, даже как-то не ожидал от себя.

Разбудил меня назойливый писк, который перерос в гул авиационный. Открыв глаза, я протер их и посмотрел на еще ночное небо. По мере того как гул приближался, мое недоумение рассеивалось. Я теперь точно знал, какое сегодня число. Вскочив на ноги, я побежал на опушку — через кроны деревьев было плохо видно.

Сбивая росу с травы и громко топая слегка великоватыми для меня сапогами, я выбежал на пшеничное поле, запрокинул голову и жадно уставился на небо, где шли три дюжины немецких бомбардировщиков.

«Лаптежники!» — сразу же определил я тип самолетов.

Чуть сбоку и выше скользили тоненькие черточки «мессеров», охранявших бомбовозы.

«Да что я мог сделать?! Не успел бы!» — мысленно простонал я, вспоминая, что вчера поленился идти дальше.

— Оп-па, а это еще что?

Навстречу немцам шли советские истребители, в которых не без труда удалось опознать «ишачки» — слишком высоко они шли для невооруженного взгляда.

Командир полка, что вел три эскадрильи истребителей на врага, вторгшегося на землю их страны, повел ястребки в лоб.

— Куда, мудак?! Одну эскадрилью на набор высоты — пусть они вас от «мессеров» прикрывают, а на бомберы с флангов… — рычал я от бессилия.

Начавшийся воздушный бой шел практически у меня над головой. Я не думал, что могу угодить под случайную очередь, я целиком погрузился в мельтешение таких далеких точек на небе.

Восьмерка «мессеров», что прикрывала бомбовозы, разбилась на пары и непрерывно атаковала, не пуская наших ястребков к лаптежникам. В том, как они действовали, была отчетливо видна слетанность пар на высоте, как и боевой опыт.

Вот, дымя, понесся вниз первый сбитый советский краснозвездный истребитель, второй… но наши летчики тоже были не так просты. Вдруг клюнул носом один из «мессеров» и, чадя начавшим гореть мотором, тоже полетел вниз. Не знаю, кто командовал «ишачками», но его лобовая атака сработала, одна из эскадрилий, разбившись на тройки, ворвалась в строй лаптежников, полосуя их длинными пулеметными очередями. Но и бомбардировщики оказались вовсе не беспомощными, их ответ был достаточно жесток — за четыре сбитых своих немцы свалили два наших ястребка. Один камнем ухнул вниз, другой же, густо дымя, стал уходить в сторону аэродрома. Воздушный бой смещался все дальше в сторону, я заметил, что врагам на помощь шла еще одна четверка «мессеров», однако их почему-то встретил одиночный «ишачок», остальные мелькали среди лаптежников, откуда вываливались то дымные, то огненные комки, падающие на землю.

Дальше я перестал следить, просто уже не видел. Однако бой одиночного «ишачка» продолжался. Парень на ястребке уже минуту держался против четверки новейших на данный момент истребителей.

Так как сражение шло неподалеку, то я внимательно наблюдал именно за ними, азартно комментируя маневры воздушного бойца или, проще говоря, избиение одиночного советского истребителя.

— …Да куда ты на вертикаль полез?!.. да куда??? Ну все, сбили!.. Бл…!!! — одним словом высказал я все, что думаю об этом бое. Однако после некоторого размышления понял, что пилот ястребка свою задачу выполнил, он сдерживал немцев сколько мог, давая своим товарищам работать с бомберами.

Разглядев, что из «ишачка» вывалился темный комок, который кроме как летчиком никем быть не мог, я с надеждой смотрел на него. Как немецкие летчики изгаляются над нашими сбитыми, которые беспомощно спускаются на парашютах, я знал. Поэтому с толикой страха наблюдал и за летчиком, и за гитлеровцами.

То, что советский летчик еще не знает о неприятной черте немецких асов, я понял сразу, как только он открыл парашют достаточно высоко.

Глядя, как пара «мессеров» заходит на белый парашют, я схватился за голову и, присев на корточки, стал смотреть в землю — на безжалостный расстрел смотреть не хотелось категорически.

Послышался треск пулеметной очереди, я закрыл глаза, не желая видеть, что осталось от летчика.

«Смотри, будь злее. БУДЬ ЗЛЕЕ, ЧЕМ ОНИ!!!» — шептал мне внутренний голос.

Подняв голову, я увидел, что пара немцев дерется с тройкой «ишачков», а парашютист продолжает опускаться. Причем, судя по всему, приземлится неподалеку от меня. Посмотрев с благодарностью на советские ястребки, которые спасли своего товарища, я побежал туда, где, по моему представлению, должен был приземлиться летчик.

Судя по всему, парашютист должен был опуститься на другой стороне поля. Ветер его сносил именно туда.

Прикинув примерное расстояние до кромки леса, где он должен был приземлиться, я побежал прямо через поле, сбивая сапогами верхушки пшеницы. Бежать было трудно, высокие ростки пшеницы цеплялись за ноги, из-за чего я пару раз чуть было не упал. Немного срезав путь, я выбежал на узкую полевую дорогу и рванул уже по ней к видневшемуся парашюту, зацепившемуся за верхушку дерева.

Судя по дерганьям веток и шевелениям купола, приземление прошло успешно, раз летчик пытается сдернуть парашют.

Однако, подбежав ближе, я увидел лежащие на обочине узелки с едой, две лежащие косы и рядом точильный камень. А через сильный шум крови в ушах услышал крики. Кричали на русском — в основном мат — и на польском. Предчувствуя недоброе, я на бегу достал наган и, держа его в руке, вломился в заросли кустарника, приметив с дороги примерное направление.

В просвете деревьев были видны двое поляков в безрукавках на белых рубахах, которые вилами тыкали пилота, пуская ему кровь, нанося небольшие ранки. Висящая плетью рука не давала тому воспользоваться пистолетом.

— Ах вы суки!!! — заорал я на бегу.

Оба немедленно обернулись, при этом кто-то, то ли в испуге, то ли от неожиданности, резко взмахнул вилами. Остановившись, я несколько секунд смотрел на длинные зубья, вошедшие в грудь летчика, после чего перевел взгляд на поляков, от чего один из них испуганно икнул.

Ухмылки уже пропали с их лиц, и они со страхом смотрели на наган в моей опущенной руке.

— Уроды! — сказал я устало.

С чавканьем вилы вышли из тела летчика. Парень, выдернув их, отчего труп закачался на парашютных стропах, замахнулся, явно собираясь метнуть их в меня.

Вскинув наган, я с десяти метров всадил в него четыре пули, после чего, направив ствол револьвера на второго, явно собиравшегося сделать ноги, выпустил по нему остатки барабана. Затем, присев на так удобно подвернувшийся пенек, бросил наган на землю и закрыл лицо ладонями.

«Твари, какие же они твари! Сволочи, их же под корень уничтожать надо!» — думал я в бессильно злобе.

Мои терзания нарушил шелест травы и стон. Недоуменно подняв голову, я с надеждой посмотрел на летчика, но стонал не он, а тот, второй.

— Ах ты сука! Живой, значит! — крикнул я злобно, вскочив, подбежал к вилам, подхватил их и пришпилил недобитка к земле. Навалившись всем телом на черенок, я с ненавистью смотрел на немолодого поляка, который закатил глаза, захрипел, после чего забился и замер.

— Тварь! Собаке собачья смерть! — я плюнул на тело.

Потом встряхнулся, отвесил себе две хлесткие пощечины, чтобы прийти в себя и, подобрав наган, достал из кармашка патроны и перезарядил его. Вернувшись к телу летчика, несколько секунд смотрел в землю, не решаясь взглянуть на него — меня мучила совесть за то, что не успел. Наконец, накачав себя, поднял голову и посмотрел на парня.

«Старший лейтенант», — сразу же отметил я, разглядев кубари в расстегнутом вороте летного комбинезона.

У летчика было располагающее к себе приятное лицо с большими скулами и полными губами. Светловолосый, он ни чем не отличался от тех же поляков, что его убили.

Осмотрев тело, я прикинул, как снять его, после чего влез на дерево и, дотянувшись, перерезал стропы ножом. Спустившись, я осмотрел лейтенанта. Удар был нанесен прямо в сердце, так что парень умер сразу, не мучаясь. Достав из кармана документы, прочитал их: «Старший лейтенант Соломин Эдуард Игоревич, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения. Сто шестнадцатый ИАП. Эх, лейтенант-лейтенант, от немцев ушел, выжил, а тут… эх!» — вздохнул я в такт мыслям, положил удостоверение рядом с планшетом, снятой кобурой с ТТ и случайно обнаруженным третьим магазином; потом подхватил труп под мышки и, двигаясь задом, поволок к дороге.