Дэвид Даунинг - Московский выбор. Альтернативная история Второй мировой войны Страница 6

3 июля, через 12 дней после начала блицкрига, Сталин обратился к советскому народу. «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» — так начал он речь. Беспрецедентная доверительность обращения советского лидера сильнее всего подчеркивала ту отчаянную ситуацию, в которой оказался СССР. Эти слова возвещали о приходе новой реальности. Реальности, в которой были оккупированные территории, в которой необходимо было формировать народное ополчение и партизанские отряды, в которой земля должна гореть под ногами захватчиков. Реальности всеобщей войны.

Проходил июль, а враг все продолжал наступать. По всему восьмисотмильному фронту, от Балтики до Черноморья, Красная Армия погибала, отступала или брела долгими ломаными колоннами на запад, в немецкие лагеря для военнопленных. Названия городов, упоминаемые в сводках Совинформбюро, постоянно смещались на восток, а за ними следовали сообщения о зверствах, чинимых фашистами на оккупированных территориях.

Но к концу этого страшного месяца непрерывное продвижение, казалось, прекратилось по крайней мере на какой-то момент. В районе Смоленска войска стояли насмерть и жители столицы, в двухстах милях восточнее, нервно и с облегчением вздохнули.

Условия в столице были трудными, но пока еще не суровыми. В середине июня было введено нормирование продуктов, и основные вещи типа продуктов или сигарет стало доставать все труднее, особенно для тех, кто не принадлежал к льготникам. Но рестораны и театры продолжали функционировать, в театрах полным ходом ставились постоянно публиковавшиеся патриотические пьесы и спектакли. Грозная система ПВО Москвы поумерила пыл пилотов люфтваффе, немецких ВВС, совершавших ночные налеты на город, и городу пока что был причинен незначительный ущерб. По ночам многие спали в новом московском метро, а по небу скользили лучи прожекторов и спокойно висели аэростаты.

В Кремле слишком хорошо представляли себе положение дел, чтобы предаваться оптимизму. Ставка Верховного главнокомандования, собиравшаяся в старых залах Кремля, раз за разом получала плохие новости, которых становилось все больше и больше. Красная Армия была захвачена врасплох, у немцев повсеместно было тактическое преимущество, в военном отношении вермахт превосходил Красную Армию и постоянно разбивал ее части. Постоянно получая предупреждения от англичан, от своих собственных командиров, от агентов по всему миру, советское руководство тем не менее в упор не замечало угрозы и, естественно, добилось впечатляющих результатов. ВВС были уничтожены в первые часы, не успев взлететь, целые армии, подобно неповоротливым мамонтам, окружались и методично истреблялись немецкими виртуозами танкового искусства. Когда представлялась возможность атаковать, части Красной Армии устремлялись вперед подобно легкой бригаде прямо на пушки и пулеметы немцев.[8] Бестолковые в обороне, в наступлении же храбрые до безрассудства передовые подразделения Красной Армии стремительно таяли.

Кто был виноват в этой катастрофе? Уж, конечно, не рядовой красноармеец. Хотя у него не хватало того опыта и тактических навыков, которые были у противника, и вооружен он был менее современным оружием, но он сражался и продолжал сражаться с такой яростной храбростью, что немцев это начало повергать в уныние. Равно, как не виноват был фронтовой офицер. Как и его коллеги из Польши или Франции, он не мог себе представить, что внезапно на него обрушится вся мощь танковой войны.

Если кто и был виноват, то, бесспорно, Верховное главнокомандование. Говоря проще — Сталин. В первую очередь в том, что позволил немецкой армии застать СССР врасплох, во-вторых, те командиры, которые понимали, что такое механизированная война, в частности Тухачевский, исчезли в чистках 1937–1938 годов. Но, даже не принимая во внимание эти явные ошибки, невозможно было проигнорировать вывод, что основной причиной советского поражения летом 1941 года были различные приоритеты, которых придерживались лидеры Германии и СССР. Если одна страна концентрирует все свои силы на завоевании территорий, а другая — на национальном строительстве, то все шансы будут за то, что первая окажется более умелым завоевателем.

Ставке приходилось учиться жестоко и моментально. Хотя кое-какие меры были предприняты сразу: генералов, типа Рокоссовского, чьи карьеры оборвались по политическим мотивам, выдернули из лагерей и поставили в строй, вернув звания, но основная задача реорганизации, переоснащения и переобучения Красной Армии требовала огромного количества времени. А его как раз и не было.

В августе выяснилось, что те уроки, которые надо было учить как можно быстрее, вообще не были усвоены. Очередная серия фронтальных атак приводила к тому, что целые армии попадали в подготовленные ловушки, подобно медведю в западню. Именно это случилось с 34-й армией около оз. Ильмень, с 38-й — у Рославля, с 13-й и 15-й — между Гомелем и Кричевым — они просто растворились в неизвестности истории. Все наступления русских производились на хорошо защищенные тыльные фланги намечающегося немецкого наступления; провал атак русских привел Гальдера в состояние облегчения. Только у Ельни, в центральном секторе, Красная Армия весь август героически отбивала все атаки немцев. Этот успех в итоге оказался столь же фатальным, сколь и поражения на других фронтах. В Кремле его расценили как доказательство жизнеспособности линейной обороны и продолжили возводить еще две линии между Ельней и Москвой. Первая, под командованием Жукова, состояла из пяти свежих армий, расположенных на линии Осташков — Киров;[9] вторая была просто цепью земляных укреплений, вырытых московскими рабочими. Собственно, на линии фронта восемь армий Западного фронта Тимошенко держали оборону от озера Селигер до Ельни. Южнее две армии нового Брянского фронта Еременко прикрывали сектор Брянск — Орел, который советская разведка посчитала наиболее привлекательным для танков Гудериана.

Все эти линии были безнадежно тонкими. Потенциально людская мощь СССР была в буквальном смысле неисчерпаема.

Но армии нуждались не только в живой силе. За конкретный промежуток времени можно обучить и вооружить лишь определенное число людей, а оружейная промышленность, эвакуированная на восток, не могла немедленно удовлетворить потребности армии. Единственная оснащенная и обученная из советских армий — Дальневосточная, числом в 30 дивизий — находилась на Дальнем Востоке и не могла быть двинута против немцев — армия охраняла Советское Приморье и маньчжурскую границу. Это позже советский разведчик в Токио, Рихард Зорге, получил подтверждение слухам, что японцы, вероятнее всего, ударят на юг, нежели на север.

Таким образом, Красная Армия уступала врагу у стен Москвы. Весь август ставка ждала. Ждала, когда появятся дополнительные резервы, ждала сообщение от Зорге, ждала первых признаков надвигающейся осени. И наступления немцев на Москву.

23 августа, едва первые лучи солнца осветили кроны сосен, усиленный 56-й танковый корпус, дислоцированный к югу от оз. Ильмень, начал свое наступление. Дорог как таковых не было, и 8-я танковая дивизия пошла на восток вдоль железнодорожной линии на Лычково. В десяти милях к северу 6-я танковая и 3-я моторизованная дивизии направились по болотистым лесным дорогам на Крестцы, что на шоссе Москва — Ленинград. Примерно в стольких же милях к югу, в районе Демянск — озеро Селигер, моторизованная дивизия СС «Мертвая голова» прикрывала от возможных атак противника южный фланг корпуса. Продвижение было медленным, но уверенным, основную проблему представляла местность, нежели противник, лихорадочно пытавшийся заполнить брешь, вызванную недавним разгромом 34-й армии.

К ночи 24 августа 6-я танковая дивизия оседлала шоссе, а 8-я после короткого и яростного боя с ротой советских Т-34 заняла Лычково и продвигалась к Валдаю. Спонтанная контратака, предпринятая русскими у восточного берега оз. Ильмень, была без особых проблем отбита 3-й моторизованной дивизией.

На следующий день 8-я танковая ворвалась в Валдай. Сам город, несмотря на недавний налет «Юнкерсов», выглядел вполне пристойно. Там был обязательный памятник Ленину, небольшая группа административных зданий, улицы с деревянными домами, тянувшиеся от центра к окраинам. Часом позже с севера появились передовые машины 6-й танковой дивизии. Ее направили на восток, чтобы занять и удерживать важный железнодорожный узел Бологое; 8-я же должна была продолжить движение на юго-восток вдоль основной трассы на Вышний Волочек.

В Кремле недооценили ту угрозу, которую несло наступление корпуса Манштейна. В течение нескольких дней там велись споры о том, куда с наибольшей вероятностью будет прорываться противник. Мнения разделились с вероятностью 50/50 — либо по Московскому шоссе, либо в секторе Брянск — Орел; все внимание сконцентрировалось на этих участках. На сообщения о мощной танковой атаке в районе оз. Ильмень поначалу не обратили особого внимания — в Кремле решили, что противник продолжает выжимать все возможное из поражения 34-й армии, и доклады командиров частей о масштабе атаки сочли необоснованно раздутыми.