Василий Сахаров - Казачий край Страница 6

  Возница, плотного телосложения парень с округлым простодушным лицом, наконец-то сообразивший, что погони за ним более нет, остановился и теперь, выскочив на снег, обтирал своего почти загнанного каурку. Увидев меня, он улыбнулся всем своим распаренным красным лицом, и громко сказал:

  - Благодарю, господин подъесаул.

  - А ты меня разве знаешь? - удивился я.

  - Видел вас в станице.

  Я посмотрел в сани, и там обнаружил второго человека. На соломе, обессилев и потеряв сознание, зажав в руке "наган", лежал бледный мужчина лет тридцати, одет просто и без изыска, но по виду, не иначе как из дворян. Брюнет, красивое лицо с правильными чертами лица, а во всем облике, несмотря на бессознательное состояние, была некая холеность. Не часто таких людей в наших краях встретишь, им более пристало в Санкт-Петербурге, ныне Петрограде, по паркетам дворцовым ходить, а потому, запоминаются подобные типажи быстро.

  - Кто это? - кивнув на человека, спросил я Мыколу. - И почему за вами погоня была?

  - Вчера к нам постучался, сказал, что офицер с Дона, ездил с товарищами в Екатеринодар, а на обратном пути, их в хуторе Романовском красногвардейцы переняли. Друзей его насмерть прикладами забили, а он смог вырваться, и сутки в нашу сторону по степи мчал. Вроде бы не врал, и коня его, мертвого, за околицей нашли. Еще он сказал, что за ним могут придти, и попросил его не выдавать. Батя подумал и решил, что у нас неспокойно, а потому велел с утра его к вам в Терновскую отвезти. Только Кривушу переехали, а тут и погоня появилась. Если бы не вы, то постреляли нас.

  Да, тут не поспоришь, убили бы парня и его пассажира, да и всех делов. Однако разговоры разговаривать некогда и надо к станице уходить, а то мало ли, вдруг эти трое не одни и есть еще преследователи. К нам подскакал Мишка, в поводу у него трофейный конь, а на нем тело убитого и притороченный к седлу карабин. Мы направились в Терновскую, и вскоре были у нас дома. Брат со своим знакомцем Мыколой поехали на подворье к Авдею, а мы с отцом присели возле пришедшего в сознание офицера, которого уложили на широкую лавку возле печи.

  - Где я? - выдохнул раненый полушепотом.

  - В безопасности, - ему ответил отец. - Вас догнать пытались, но Бог не допустил вашей гибели.

  - Помню. Гнались. Стреляли, а потом я сознание потерял.

  - Кто вы?

  - Штабс-капитан Артемьев, по поручению генералов Алексеева и Каледина, в сопровождении трех казаков, ездил в Екатеринодар к атаману Филимонову и членам Кубанской Рады. Везу в Новочеркасск важное письмо. Оно в сапоге спрятано было.

  Сказав все это, Артемьев вновь впал в забытье, а мы отошли в сторону, присели за стол, и батя окликнул мать:

  - Мария, где документы из сапога, что на раненом был?

  - Здесь, - перед нами на стол опустился запятнанный кровью продолговатый холщовый пакет.

  - Надо же, - удивился батя, - как он его только в сапог впихал.

  - Что делать будем? - мать кивнула на Артемьева. - Фельдшера звать или самим его выхаживать?

  - А что с ним?

  - Бедро навылет, и крови много потерял.

  - Зови фельдшера, он человек свой, и лишнего болтать не будет.

  Мать, накинув на себя платок и тулупчик, выскочила на улицу, а ей на смену, в горницу ввалился дядька Авдей. Он подошел к лавке, посмотрел на Артемьева, хмыкнул, присел рядом с нами, и кивнул на пакет:

  - Что это?

  - Документ, кажись секретный. На всех станциях телеграф под контролем большевиков, и правительства теперь только так общаются.

  - Посмотрим?

  - А давай.

  Вспороли холстину, под ней еще одна, а под ней письмо. Честно говоря, думал, что в этом документе что-то действительно важное и судьбоносное, ведь за него уже четыре человека погибли, а один в тяжелом состоянии. Однако я ошибался, в бумаге были только жалобы нашего правительства на тяжелое положение в крае и ссылка на то, что именно сейчас, Кубань не может помочь Дону, на который наступают большевики. В общем-то, это чистейшая правда, но ничего секретного в этом документе не было. Подписались под этим письмом трое, Председатель Рады Рябовол Н.С. атаман ККВ Филимонов А.П. и Глава Правительства Кубанской Рады Быч Л.Л.

  - Как поступим? - дядька посмотрел сначала отца, а затем на меня.

  - Письмо все равно, необходимо отвезти, - сказал я, - его ждут и, может быть, на что-то надеются.

  - А с офицером, что делать будем?

  Ответил батя:

  - Пусть у нас остается. Сюда красногвардейцы не сунутся, мы пока еще посильней, чем они будем.

  - Так и поступим, - согласился Авдей, - офицер останется у вас, а письмо повезут мой старший Яков и твой Костя.

  Старики решили, а значит, пора мне в путь-дорогу собираться, и я не медлил. По арматному списку, в поход, каждый казак обязан взять: три пары белья, двое шаровар, одну пару сапог, ноговицы с чувяками, бешмет ватный, бешмет стеганый, две черкески, две папахи, башлык, бурку и однобортную овчинную шубу. Все это добро упаковать в тороки и кавказские ковровые сумки, а после этого погрузить поклажу на своего коня. Но и это не все, поскольку согласно все того же арматного списка, есть еще полный комплект подков на все четыре конские ноги, сетка для сена и прикол для одиночной привязки лошади. Это имущество, а есть еще продовольствие, шашка, винтовка, патронташ и двести пятьдесят патронов. Впрочем, список списком, конечно, однако еду я не в дальние края, а на Дон, и потому, половину одежды оставил дома, прикол и подковы так же, а вот патронов и харчей набрал побольше.

  Спустя час я был готов выезжать, но дело к вечеру, и мы с Яковом, старшим сыном Авдея, решили повременить с отъездом до утра. Вернулся в дом, повечерял, переговорил с отцом и взял у него адреса его знакомых в Новочеркасске. Было, собрался идти спать, когда меня окликнул немного оклемавшийся и пришедший в себя Артемьев, которого перенесли в комнату погибшего брата Ивана. Подсев к нему, спросил:

  - Как чувствуешь себя, штабс-капитан?

  - Вполне терпимо. Слабость большая, но ничего не отморозил пока от красных по степи уходил, так что надо только отлежаться.

  - Ты что-то хотел?

  - Да, - он передал мне клочок бумаги. - Это адрес Ростовский, там у меня жена и ребенок. Навести их, и скажи, что я жив и здоров, выполняю важное поручение и пока приехать не могу.

  - Сделаю, - бумажка прячется за пазуху, а я, посмотрев, что офицер чувствует себя неплохо, спрашиваю его: - Ты сам-то откуда?

  - Из Москвы.

  - А в наши края как попал?

  - Бежал. В юнкерском училище преподавателем был, а как смута началась, так я на Дон и ушел. Чувствовал, что беда рядом, а теперь казнюсь. Всех воспитанников моих на штыки подняли, а я живой. Не хотел в братоубийственную войну ввязываться, и все же не смог в стороне отстояться. Теперь у Алексеева в порученцах состою.

  - Тогда получается, что ты человек информированный?

  - Кое-что знаю.

  - Что сейчас на Дону происходит?

  - Дела там невеселые. Казаки по домам сидят, а офицеры в добровольцы записываться не желают. Есть несколько отрядов, которые красных сдерживают, но их мало. Если так и дальше пойдет, то Новочеркасск, вскоре падет. В Царицыне и Ставрополе большевики в кулак собираются и сил у них много. Недавно Каменская пала, и там к большевикам изменники войскового старшины Голубова присоединились. Каледин по всем станицам агитаторов рассылает, приказывает казакам мобилизацию производить, а их никто и слушать не хочет. Старики и молодежь все за атамана, а кто с фронта вернулся, те в большинстве против. Не понимают казаки, какая для них опасность от новой власти идет, как и я когда-то, надеются в стороне отсидеться. Однако не выйдет, и надо за Лавром Георгиевичем идти. Когда в Екатеринодаре был, то слух прошел, что он в Новочеркасске теперь.

  - Лавр Георгиевич это Корнилов?

  - Да, - Артемьев попытался приподняться, но от слабости своей, сделать этого не смог, вновь упал на подушку и кивнул на свой полушубок, висящий в углу. - В кармане посмотри, там его программа, черновой вариант, который он смог из Быховской тюрьмы на Дон переслать. Я копию для себя делал, думал, что у вас в Кубанской Раде заинтересуются, а это никому не нужно.

  Штабс-капитан окончательно обессилел и, найдя в его полушубке лист бумаги, я оставил Артемьева в покое. Направился к себе, зажег керосиновую лампу и приступил к прочтению программы Белого движения. Программа состояла из пунктов, и было их целых четырнадцать. Почерк у Артемьева, как и у меня, был не очень хорош, разбирал я его каракули с трудом, но текст, все же осилил. И вот читаю, я этот документ, и над каждым пунктом размышляю.

  1. Восстановление прав гражданина. Все граждане России равны перед законом, без различия пола и национальности; уничтожение классовых привилегий, сохранение неприкосновенности личности и жилища, свобода передвижений и местожительства.