Антон Демченко - Человек для особых поручений Страница 6

Лихач высадил нас у неприметного, на фоне соседей, двухэтажного особняка и профессор тут же припряг, отирающегося у входа в дом, дворника в длинном фартуке, сгружать неподъемный багаж. Как я понял, в этом здании и находится Хольмский Университет, что подтвердила и медная, натертая до блеска, табличка, прикрепленная у тяжелых двойных дверей, под чугунным навесом. Шрифт, правда, поначалу показался не очень удобным, зато грамматика приятно удивила отсутствием всяческих «ятей» и «ерей». Довелось мне как-то проваляться в госпитале с месяц, так, непонятно как оказавшуюся в нашей палате, доисторическую, в смысле материализма, газету, я еле смог прочесть. О том, что бы попытаться писать по правилам того времени, вообще молчу… По-крайней мере, я так и не смог понять, в каких случаях ставится тот же «ять», а в каких привычное «е». Так что, моя радость, вполне ясна. Вот только на сегодня, хорошие новости для меня и закончились.

Вернувшийся из стен университета налегке, профессор довольно потер ладони и приказал лихачу править на набережную Словенского конца. На Торговую сторону мы перебрались по высокому и широкому мосту с набережной все того же Неревского. Там, миновали Плотню, переехали по деревянному мосту, с забавной двускатной крышей, Старый ручей (странно, а в Новгороде от него, вообще только слово «ручей» осталось, и то в названии улицы, которая, по-моему, на его месте и находится) и оказались на Словенской набережной. До этого момента, весело что-то насвистывавший, «таксист» как-то притих, а высадив нас у здания, обнесенного высокой решетчатой оградой, четко напротив Детинца, сердито насупившегося деревянными навесами боевых галерей, на другой стороне Волхова, лихач хмуро принял у профессора монету и, с силой хлестнув лошадь, заржавшую от боли, исчез во мгновение ока. Прочитав надпись на очередной табличке у ворот, находящихся под охраной двух скучающих амбалов в темно-синей форме, я понимающе хмыкнул. В Москве, вон, тоже, до сих пор не находится желающих парковаться у парадного фасада, еще недавно, самого высокого здания в стране[2].

Особая канцелярия встретила нас почти гробовой тишиной и одиноким синемундирником у мраморной лестницы, занявшей добрую половину просторного, ярко освещенного огромной люстрой, вестибюля. Не поднимаясь по лестнице, Грац свернул в какой-то коридор и, проводив меня в скудно обставленный, обшарпанный кабинет, слинял. Оставшись в одиночестве, я принялся осматривать помещение. Ну что сказать, обычная казенка небогатой госконторы, чье начальство не считает необходимым создавать для сотрудников комфорт на рабочем месте. Старая, рассохшаяся мебель с сильно потертой, выцветшей обивкой, крашенные в какой-то невнятный, то ли светло-коричневый, то ли темно-желтый цвет, стены, внушающие уважение своей толщиной, если судить по маленькому пыльному окошку. И всю эту «роскошь» освещает одинокий матово-белый плафон под высоким потолком. В общем, грустное такое местечко.

Вернулся профессор только через полчаса в сопровождении некоего субтильного господина с тросточкой, в похоронно-черном штатском костюме, с незапоминающимся, зауряднейшим, гладко выбритым лицом и глазами профессиональной ищейки. Уж тут я не мог ошибиться. Сколько раз с его собратьями в «той жизни», сталкивался, да и сам временами, почти тем же самым занимался, пусть на частной так сказать основе, но конкурировал и, между прочим, вполне успешно. Ну, до последнего дела с сатанистами, м-да. Так что, рыбак рыбака, как говорится…

Сей господин, не теряя время на расшаркивания, подпихнул мне очередную пилюлю-говоруна и устроил форменный допрос. Учитывая, что даже задавая вопросы, у сыщика был какой-то стеклянный взгляд и присутствовала некоторая заторможенность в движениях, не удивлюсь, если проверял он меня не только «говоруном», но и, какими-то их «особоканцелярскими» страшноментальными техниками. Ничего нового я, правда, рассказать не смог. Да, мой допросчик и не настаивал. Выслушал, кивнул, вытащил из папки пару листов с какой-то анкетой и карандаш, приказал ее заполнить и удалился, оставив меня наедине с профессором.

А вот Грац повел себя несколько странно. Заволновался что-то Меклен Францевич, по кабинету забегал… Ну-ну. Поиграем. Понятно, что какую-то гадость ляпнет, но не тянуть же его за язык. Нет уж, пусть сам доходит, глядишь выболтает чего лишнего! Нарочито медленно просматривая оставленные мне сыщиком бумаги, несколько раз возвращаясь к началу текста я, краем глаза не переставал следить за все больше и больше нервничающим профессором. Все. Дозрел! Я оторвался от чтения и с любопытством уставился на своего, вконец расстроившегося, визави. Тот, почувствовав на себе мой взгляд, вдруг остановился и, резко развернувшись, заговорил.

— Виталий Родионович, вы уж простите меня. Но, кажется, с обещанной вам свободой, по получении документов, придется повременить… — Как обухом по голове, врезал. Ну, в принципе, чего-то подобного, я, если не ожидал, то опасался. Но все же подставил меня профессор, конкретно… да и сам хорош, принял же тогда от незнакомого человека таблеточку… дилетант.

— Вот как? — Я постарался сохранить спокойную мимику и голос. Не дай бог, сорвусь.

— Да… Видите ли… Все было бы так, как я вам и говорил в поезде, но вот один момент… Вы же понимаете, я обязан был доложить обо всем без утайки, да и не получилось бы у меня что-то скрыть от здешних мозголомов… В общем, это из-за блокировки способностей. Едва исследовательское отделение узнало о ее наличии, они на уши встали!

— То есть, я все-таки оказался тем самым пятиногим чудищем. — Горько заключил я. Лучше бы эти уроды, просто посчитали меня шпионом. Был бы какой-то шанс выжить! Но исследователи… Ох. — И что теперь? Меня запрут в клетке, или сразу препарируют, что бы изучить эту саму блокировку?

— Нет-нет, что вы, Виталий Родионович! Никаких клеток! — Вскинулся Грац и затараторил, — На те два месяца, что отведены для обследования, вам предоставят квартиру в одном из флигелей этого особняка, с прислугой, и очень приличным поваром. Никаких вскрытий, вообще никакой хирургии и вмешательства в работу вашего организма. Они будут только наблюдать вас. Ну, может, попросят пройти несколько тестов, позанимаетесь медитацией… Меня клятвенно заверили, что никакой опасности для вашей жизни и здоровья, эти исследования не представляют. К тому же, думаю, вам и самому будет не лишним избавиться от этой блокировки. А специалистов лучше, чем работающие здесь, я не знаю.

— Думаете, оно мне так нужно? — Я скептически хмыкнул, стараясь не заскрежетать зубами от злости. — Жил же я до сих пор, без этих ваших паранормальных способностей, и дальше проживу.

— Это там, у вас, такие способности считаются ненормальными, а здесь, не уметь пользоваться ими, это все равно, что быть слепым и глухим. Хотите обречь себя на жалкое существование калеки? Вы ведь даже на работу не сможете устроиться без минимальных навыков в манипуляциях! — Ответил профессор, начиная горячиться. Судя по поведению, он и сам не очень-то верит тому, что говорит. А это плохо. Очень плохо.

— Знаете, уважаемый, — от такого обращения Грац дернулся, как от пощечины, — кажется, я поторопился, отказавшись от хольмганга.

Профессор сник и пожал плечами. В нем, словно бы что-то перегорело.

— Виталий Родионович, мне, действительно жаль, что так получилось. Если бы не эта блокировка, все ваше общение с Особой канцелярией, действительно свелось бы к выправлению документов… А теперь… но это же всего на два месяца, поймите. А потом, вы вольны будете распоряжаться собой, как пожелаете.

Последнюю часть, Грац почти прошептал.

— Вы же не думаете, что я, вот так, запросто, вам поверю, Грац? Ну и правильно делаете. В общем так. Как я понимаю, рыпаться бесполезно. У входа в кабинет, наверняка стоят дюжие молодцы с однозначным приказом, на случай моего агрессивного поведения. — Проговорил я, чувствуя, как в груди заворочался зверь. Здравствуй родной, давно не виделись… Если дело дойдет до стычки, он вырвется на волю, и амба. Живых не останется. Проверено. Глубоко вдохнув и, с некоторым трудом, успокоив учащающийся пульс, я глянул на притулившегося у окна адьюнкта и договорил. — Поэтому, я подчиняюсь… Но учтите, профессор, если я пойму, что в результате этих исследований, мне не выжить, клянусь, сбегу. Тогда, можете не рассчитывать на хольмганг и прочие благородные игры. Я просто приду и перережу вам глотку. За обман.

— Виталий Родионович, это только на два месяца, после которых вы будете свободны как птица. — Грац глянул на меня обреченно. Ну да, они же здесь все, сенсы, в той или иной мере. Понял, что я не вру. — Я понимаю ваше недоверие. Не могу не понять. Но обещаю: по прошествии этого времени, я приду сюда и снова принесу вам свои извинения. А как на них ответить, решите сами. Можете и зарезать, не сходя с места. А сейчас, прошу извинить, мне пора.