Сергей Шхиян - Черный Магистр Страница 6

Для тех, кто не знает начала моих приключений, поясню в нескольких словах, что со мной произошло не далее, как четыре месяца назад. Не успел я попасть в восемнадцатый век, как встретил совершенно необыкновенную женщину. Она была сенной девушкой в имении моего предка, которое незадолго до того он получил в наследство. Как-то так получилось, что мы, люди разных эпох и культур, полюбили друг друга. Однако, наше счастье длилось очень недолго. По приказу императора Павла, Алю, так зовут мою жену, арестовали и увезли в столицу. По непроверенным данным, она имела какое-то касательство ко второй ветви царского дома, происходящей от старшего брата Петра I и, теоретически, могла претендовать на российский престол. Я попытался выручить Алю из царского плена, но это ничем не кончилось. Вернее будет сказать, кончилось тем, с чего я начал рассказ. Вместо того, чтобы оставаться в 1799 году, я оказался здесь, в 1856.

Мое долгое, взволнованное повествование растрогало слушательницу. Когда я кончил рассказ, она задумалась, а потом совершенно неожиданно сказала:

— Я помню вашу жену…

— Кого вы помните? — удивленно переспросил я.

— Алевтину Сергеевну, она несколько раз заезжала к бабушке, когда бывала в наших краях.

— Аля бывала здесь?!

— Да, когда приезжала из Петербурга в свое имение Завидово.

— Аля приезжала в Завидово, какое она имеет к нему отношение?.. — начал я и замолчал на полуслове.

Этим самым Завидовым владел один красивый тунеядец по фамилии Трегубов, недолго прослуживший любовником Екатерины II и награжденный за это целым состоянием.

— Вы разве не знали? — виноватым голосом сказала Екатерина Дмитриевна. — Да что я за глупости говорю, откуда вы могли знать, вы же спали…

— Значит, не зря я, когда Ваську Трегубова лечил, почувствовал, что он на нее глаз положил! — слишком эмоционально воскликнул я.

— Что положил? — не поняла хозяйка,

— Глаз положил… Неважно, это так раньше говорили… Вроде, как заинтересовался. А, Алька-то какова, знала, что Васька на нее запал, а мне ни единого слова не сказала! Нет, Екатерина Дмитриевна, я все понимаю, глупо при данных обстоятельствах иметь какие-нибудь претензии, но врать-то зачем?!

— Кому врать, когда?! — воскликнула женщина с отчаяньем в голосе. — Простите, но я ничего не понимаю!

— Здесь и понимать нечего. Я лечил этого Ваську Трегубова после того, как его ранил волк, точнее сказать, оборотень. Со мной там, в Завидово — это Васькино имение — была и Аля. Я еще тогда почувствовал, что между ними что-то происходит, а она меня обманула, сказала, что он ей даже не нравится.

— Алексей Григорьевич, но ведь это было более полувека назад!

— При чем здесь «полвека»! Это для вас полвека, а для меня два месяца назад, и мне обидно… Впрочем, вы правы, что это я… Ревную, наверное… Этот Трегубов был таким писаным красавцем и то, что называется душкой. В него даже Екатерина влюбилась

— Какая Екатерина?

— Ну, та самая, которая Великая.

— Что вы говорите!

— Именно! Так вот этот Васька Трегубов от Али глаз не отрывал, а меня чуть «случайно» не застрелил. На цариц его, паршивца, тянуло!

— А вот теперь, Алексей Григорьевич, уже совсем я ничего не понимаю.

— А, по-моему, здесь все предельно ясно… Дело было так…

Я вкратце рассказал о том, что приключилось с нами в имении Трегубова, упомянув даже о том, что у Али были способности понимать, о чем думают окружающие. Поэтому она не могла не знать, что Трегубов в нее влюбился, и могла бы предупредить меня.

— А зачем ей было вас предупреждать? — резонно поинтересовалась Екатерина Дмитриевна. — Чтобы вы этого господина вызвали на дуэль?

Взрыв эмоций у меня уже иссяк, и я засмеялся.

— Сдаюсь, вы правы. Этот Василий Иванович был таким обаяшкой, что невольно вызывал раздражение.

— «Обаяшка», как это вы смешно сказали!

— Екатерина Дмитриевна, а что вы еще знаете про Алю?

— Больше ничего, Это бабушку нужно спросить, она с ней поддерживала отношения.

— Так давайте спросим!

— К сожалению, это пока невозможно.

— Почему?

— Бабушка дала обет, если вы выздоровеете, совершить паломничество в Новый Афон, и сегодня утром отправилась туда на поклонение.

— Что же она мне вчера ничего не сказала?!

— Мы боялись вас расстроить…

— А к чему такая спешка с паломничеством?

— Она давно собиралась, — как-то неопределенно ответила собеседница. — Бабушка очень любит Алевтину Сергеевну, да и вас тоже…

— А когда она вернется?

— Не знаю, скорее всего, через месяц. Бабушка путешествует по старинке, на «своих».

— Как же быть, я не смогу так долго у вас оставаться…

— Почему?

— Ну, хотя бы потому, что мне не на что жить, деньги, те, что у меня были с собой, ничего не стоят…

— Господи, какие глупости, пусть вас это не волнует, я… мы обеспечены, даже богаты…

— И вы мне предлагаете жить у вас на правах приживала?

— Ну, почему же приживала, в конце концов, мы отчасти ваши бывшие крепостные крестьяне. Живите здесь как сюзерен.

— Я, право, не знаю…

— Алексей Григорьевич, прошу вас, оставайтесь… — просто сказала хозяйка и так на меня посмотрела, что я смутился и отвел взгляд.

Считать, что я ей понравился, у меня не было никаких оснований. Для того, чтобы понять, что я представлял собой в этот момент, нужно было посмотреть на меня со стороны. Худой, нескладный, какой-то всклоченный, в дурацкой поддевке с короткими рукавами, в плисовых штанах, вправленных в сапоги «гармошкой». В таких не влюбляются, таких жалеют…

— Кстати, бабушка просила передать вам ваши вещи, которые были у нее на хранении.

— Мои вещи? Какие еще вещи и откуда они у нее?

— Она сказала, что часть осталась у них в доме, часть ей передала Алевтина Сергеевна. И еще, я хочу вас спросить, болезнь, о которой говорил доктор Неверов, ну то, что вы так быстро выросли и повзрослели, она опасна?

— Вы имеете в виду, не превращусь ли я через месяц или год в старика? Не думаю, меня больше удивило, когда я из взрослого мужчины превратился в подростка, но это не мой фокус. Видите ли, дорогая Екатерина Дмитриевна, в мире существует много такого, что сложно, а то и невозможно объяснить. Коли вы занимаетесь любительскими спектаклями, то, вероятно, знакомы с пьесами Уильяма Шекспира, у него в «Гамлете» есть такие слова: «Есть многое на свете, друг Гораций, что неподвластно нашим мудрецам…»

— Да, да, конечно, только откуда вы знаете Шекспира?

— Позвольте, голубушка, Шекспир жил задолго до меня, по-моему, в конце XVI — начале XVII века.

— Возможно, но я не предполагала, что он был известен в России.

— Ну, почему же. В России много чего было известно, и Сервантес, и Гете. Даже писательницы, например эта, как ее, Жорж Санд. Очень романтичная дама.

— Да, конечно, только вот Жорж Санд современная писательница, ее-то вы откуда знаете?

— Про Санд слышал от кого-то, — небрежно сказал я.

— От кого, от Марьяши? — спросила хозяйка убитым голосом. — Алексей Григорьевич, вы правда тот, за кого себя выдаете?

— Правда. Тот. Только у меня довольно сложная биография, я, видите ли, не всегда жил в XVIII веке.

— А в каком веке вы еще жили?

— Большей частью в двадцатом.

— Это правда!?

— Правда, только пусть это останется между нами.

— Ну, и как там жилось?

— Если в смысле технического прогресса, то успешно. У нас поезда из Петербурга в Москву идут не сутки, а часов восемь. Через пару лет будут доходить за четыре, а еще через несколько лет, за два.

— Полноте меня разыгрывать, я вспомнила, о Жорж Санд я упоминала, когда говорила об эмансипации…

Моя неуместная шутка немного обидела хозяйку, и она вскоре ушла на свою половину. Я послонялся по дому и набрел на библиотеку. «Духовной жаждою томим», набросился на журналы и книги, которых мне так недоставало в XVIII веке.

Глава 3

Рассматривая книги, которые наполняли два солидные шкафа, я понял причину образованности хозяйки. Здесь было почти все, что сделало девятнадцатое столетие золотым веком русской литературы. Правда, между Белинскими и Гоголями хватало и глупых «милордов», вроде Фадея Булгарина или графа Соллогуба.

Про последнего я вспомнил забавный анекдот В старости у графа начала съезжать крыша, и он как-то пожаловался приятелю, что Господь Бог требует, чтобы он оплодотворил всех девственниц мира. «Разве я смогу, меня и на пол-Европы не хватит».

Впрочем, Соллогуб был не худшим писателем, попавшим в здешние шкафы. О многих авторах этого времени я никогда не слышал, но вычитав из текстов по несколько корявых или слащавых строк, навсегда закрыл их для себя. Я остановил выбор на путевых заметках своего старинного знакомца Александра Пушкина я, прихватив с собой его «Путешествие в Арзрум», отправился к себе.