Надежда Попова - Natura bestiarum. Страница 6

— Господи Иисусе, — сострадающе проговорил Велле. — Да вы на ногах едва стоите… Идите скорей к огню.

— Успеется, — возразил тот, прокашлялся, изгоняя хрипоту из промерзшего голоса, и кивнул на дверь: — Конюшня у тебя имеется, любезнейший?

— Ну, само собою! Мой сын займется вашим конем, а вы…

— Лошадью, — поправил тот. — А я — пойду с ним.

— Хотите проследить за моей работой? — чуть оскорбленно вклинился Вольф, влезая в свою шубу. — Напрасно будете морозиться. Я здесь занимаюсь лошадьми с малых лет. Поверьте, все будет, как надо.

— Хочу видеть, что у вас за конюшня, — твердо возразил тот, и Велле лишь пожал плечами:

— Ваша воля.

— Учти — какой-нибудь хлев моей малютке не сгодится, — пояснил тот, и дверь захлопнулась за его спиной снова, утаив от присутствующих продолжение лекции о правильном содержании лошадей.

Еще одна интересная личность. Уже лишь только столь неотступная забота о средстве перемещения кое о чем говорит, а вкупе с виднеющимися над горловиной плаща рукоятями двух мечей, закрепленных за спиною, и ручным арбалетом, до этой минуты наверняка покоящимся в чехле у седла, говорит о многом. Профессиональный вояка. Пока еще, судя по взгляду и непринужденным движениям, удовлетворенный жизнью; тут сказывается возраст. Если убрать из внимания многодневную небритость и обветрившееся на этой метели лицо — парень ровесник майстера инквизитора с помощником, а то и чуть младше. Не оставит своего занятия в ближайшие лет десять — и все переменится…

— Ведь едут же люди, — тихо заметила женщина. — Ведь проехал же он сюда, значит, можно…

— Прорвемся, мам, — успокаивающе кивнул мальчишка. — Ничего.

Итак, «мам». Все-таки ошибся. Редкий случай полнейшего взаимопонимания меж матерью и сыном. В таком случае, вдова или и вовсе одинокая; словом, во всю жизнь никого, кроме матери, у парня ближе не было, тут уж без ошибок…

— Куда тебе спешить, — укоряюще возразил владелец, кивнув в сторону окна, где за стеклом завивались непроглядные белые тучи. — Себя не бережешь — ребенка пожалей.

— Я не ребенок, — вполне ожидаемо воспротивился мальчишка. — И торчать тут дальше мы просто не можем.

— Максимилиан, — одернула женщина, и парнишка насупился, умолкнув.

Мужчина в семье, мысленно усмехнулся Курт. Принимает решения, высказывает мнение, на мать не оглядывается… Стало быть, сейчас вывод был сделан верный — без отца он если и не всю свою жизнь, то, по меньшей мере, всю сознательную.

— Если речь о деньгах, — кивнул Велле, — то мы, думаю, как-нибудь столкуемся. Помогите Берте на кухне — и за стол можете не платить; изысков не обещаю, но с голодухи не опухнете. А комната у вас и без того недорогая. Поможете в хозяйстве, пока вся эта канитель — и за нее можете не уплачивать, все равно она пустая будет стоять, наплыва, как я мыслю, не предвидится… Словом, не выгоню. Что ж я, зверь?

— Мы подумаем, спасибо, — не дав высказаться сыну, отозвалась женщина, и владелец, удовлетворенно кивнув, с ободрением ей улыбнулся.

— Ты прав, — усмехнулся Курт чуть слышно. — Занятный чудак.

— Сдается мне, — возразил помощник, насупившись, — что ничего чудного в его поведении не имеется. Или, по-твоему, нормальный человек должен был распахнуть дверь и на пинках их отсюда выставить?

— По-моему — да. Разве что, он на нее просто глаз положил; тогда столь человеколюбивые устремления вполне понятны. Видел его Берту? Красавица. Аж в дрожь кидает.

— Ты невыносим, — отмахнулся Бруно. — Признать в человеке что-то хорошее ты не способен par principe[8]?

— А ты способен увидеть пару конопляных зернышек в куче песка?.. Человек — это злобная, завистливая, трусливая и корыстная тварь.

— А исключения?

— Исключения есть, — кивнул он. — Есть достойные люди, небольшая горстка, и весь цивилизованный мир их знает поименно.

— Да в самом деле?

— Загляни в святцы. Они все там. Хотя, — сам себе возразил Курт, — и с ними не все гладко. Немалая их доля всю свою жизнь была такими же злобными и корыстными тварями, как и весь род людской, и лишь перед смертью они сотворили что-то, отчего удостоились попасть в благочестный список. К примеру, тот евангельский разбойник. Все его заслуги состоят в том, что под конец своей многогрешной жизни он сказал соседу по кресту — «а знаешь, парень, в твоих словах что-то есть». И — оп! — он в Раю. Вообще говоря, нечто подобное я вычитывал в протоколах. Его действия сравнимы с деяниями тех, кто на пороге смерти заключает договор с первым подвернувшимся созданием, которое пообещает избавление если не от мучений, то от паршивого посмертия. Парень рискнул — и не прогадал.

— И сколько народу было затащено на костер за такие речи?

— Не знаю, — передернул плечами он, обратясь снова к завтраку. — Не подсчитывал.

— … частенько, — влетел вместе с возвратившимся Вольфом обрывок его речи. Новоприбывший кивал, слушая его с придирчивостью и на ходу дыша на руки. — Вообще, конюшня и без того теплая — на семи ж ветрах стоим, придорожное заведение; кто строил, не дурак был. Стены не свищут, камень изнутри выложен досками — ну, сами ж видели. Но все же печь растапливать туда прихожу — на ночь уж точно; ну, и днем, бывает.

— Я доплачу, — оговорился тот. — Топи и днем тоже, и чтоб не «бывает», а точно.

— Ну, по такой погоде я и днем туда заглядываю…

— Заглядывай чаще.

— Я не возражаю, — неуверенно отозвался Вольф, — только вот конюшня большая, прогревать по нескольку раз в день — это дело накладное; я ж не могу ее натопить исключительно подле вашего коня…

— Лошади. Ничего. Только не вздумай после впарить мне счет за якобы сожженные дрова, а все, что впрямь было затрачено — оплачу. Этой лошади цена немалая, и не только в деньгах, я вторую такую просто больше не найду, ясно?

— Всё с вашей кобылой будет в порядке, — с расстановкой проговорил Вольф, и постоялец многозначительно нахмурился:

— Надеюсь… Ну, а теперь можно и о себе. Тут, я думаю, объяснять не надо — чего-нибудь этакого и пожевать. Чего — все равно… Не возражаете, господин рыцарь?

Последние слова вояка произнес мимоходом, не особенно интересуясь реакцией обладателя цепи, и тот возмущенно шевельнул бровью, когда на скамью против него шмякнулись тяжелый арбалет и плащ, а на пол — плотно упакованный дорожный мешок, глухо громыхнувший металлом внутри.

— Дыхание жизни, — блаженно протянул заботливый владелец уникальной кобылы, вставши к очагу вплотную и вытянув руки почти в самый огонь.

— Там… — нерешительно подал голос парень от дальнего стола; девица толкнула своего возлюбленного острым локотком в бок, и тот чуть повысил голос: — Там, снаружи… как?

— Холодно, — отозвался новоприбывший просто, и парень нервно дернул плечом:

— Я понимаю, но… Как вы сумели сюда добраться? Пройти можно? Дорогу видно?

— Здесь есть дорога? — с искренним удивлением переспросил тот и равнодушно махнул рукой: — Забудь, парень, куда б ты ни спешил. Я таких метелей за всю свою жизнь не припомню; не снег — наждак. Отойдешь от этого не иначе самим Всевышним посланного заведения шагов на десять — и назад после можешь дороги не найти.

— Но ведь вы сюда прошли, — возразил Максимилиан, мельком переглянувшись с матерью. — Значит…

— Ничего это, парень, не значит. Трактир этот я нашел вообще случаем, я и понятия не имел, что тут может обнаружиться что-то подобное; я уж смирился с тем, что до самого города так и придется тащиться сквозь пургу. Если все вы это к тому, чтоб выйти — вперед, если, конечно, надоело жить, а рука на себя не поднимается. Самоубийство, — подвел итог он, поворотившись к очагу спиной, и с наслаждением потянулся, подставляя теплу поясницу. — В чистом виде.

Глава 2

День тянулся неторопливо — нестерпимо медленно тащился сквозь время. Постояльцы разбредались по комнатам, выбредали обратно в зал, заказывая снедь и выпивку различной крепости просто от скуки; Вольф Велле, исполняя указания, трижды за день выходил в метель, чтобы натопить быстро остывающую конюшню, а сам владелец не отходил от стойки, дабы не упустить момента, когда очередной постоялец, в очередной раз соскучившись, попросит очередное блюдо или очередную кружку.

Курт не покидал зала вовсе, намертво приклеив ворчащего помощника к доске. Снова единожды выиграв, Бруно загорелся было и с воодушевлением продержался еще три партии, однако к вечеру оживление несколько спало, и, выставляя вперед последнюю башню, тот отмахнулся, потирая глаза:

— Satis[9]. Это уже не забавно. Играю последнюю; я устал и начинаю туго соображать.

— Я тоже. Но как раз с этого и начинается все самое интересное. В усталых мозгах, знаешь ли, временами рождаются идеи самые внезапные, любопытные и удивительные. Или, быть может, разум здесь ни при чем? — сам себе возразил он, не отрывая от доски задумчивого взгляда. — И в такие мгновения просыпается интуиция. Ведь ходов можно сделать множество — из одной и той же позиции может быть pro minimum два выхода; и как ты выбираешь только один из них? Порою — просто не видя второго, порою взвешивая их и предпочитая более верный или более рискованный, в зависимости от собственного расположения духа. Вот это и впрямь забавно. А ведь это игра точная, выверенная, теоретически — можно достичь высот, просчитывая заранее на три хода, на пять…