Большая игра - Антон Перунов Страница 6

— Ну почему же. Просто я уверен, что так будет лучше. Кроме того, одно другому не мешает. Я вполне могу время от времени негласно поддерживать крикунов, оставаясь при этом в тени и отыгрывая независимую фигуру, критично настроенную ко всем ошибкам власти.

«Так-то будет естественнее восприниматься, а то оппозиционер и Штирлиц в одном флаконе…»

— Что ж, как знаешь. Резон в твоих словах есть. Главное, чтобы дело двигалось…

— А куда вы полагаете нужно двигаться, государь? — осторожно закинул удочку Март.

— В частностях или…

— Глобально.

— Ну, если глобально, — на секунду задумался император, и на лице его появилось нечто вроде мечтательности. — То не пора ли нам предъявить миру свои правила?

Царь повернул голову и бросил взгляд на стоящий на столе бюст Петра 1, как будто показывая свое внутреннее стремление стать фигурой, столь же значимой для России, как его предок.

Колычев задержал дыхание: «Ого, какие планы. А ведь недавно говорил, что нас со всех сторон обложили, но напоминать об этом, пожалуй, не стоит».

— Отличная мысль! А какие?

— Не перебивай! — поморщился Александр, но тут же сменил гнев на милость и продолжил. — Видишь ли, друг мой, без своих колоний практически все европейские великие державы не более чем пшик. Одно дутое величие!

Промышленность, конечно, у них есть, и немалая, но ей нужны рынки сбыта. Без того она — обременение, а не доход. В Англии на все про все — полста миллионов подданных короны. Ну пусть еще Австралия с новой Зеландией добавят десяток. Итого на круг шестьдесят. Во Франции — сорок два. Германия — восемьдесят. Даже в Соединенных штатах едва наберется сто сорок девять миллионов.

Кто они на фоне нашей трети миллиарда? Тьфу, — с воодушевлением и гордостью за свою державу произнес император. — И это за вычетом Манчжурии и Кореи! А это еще сразу семьдесят! Всего выходит ровным счетом четыреста! Мало того, у нас давно внедрено всеобщее образование даже для баб, одаренных больше половины от общего числа на Земле, инженеров одних сколько⁈

— Это верно, государь, но учитывая колонии европейских держав… — счел необходимым возразить Март, — британский монарх правит над полумиллиардом подданных.

— О том и речь! — царь прихлопнул ладонью по зеленому сукну стола, — что британцы не сами собой сильны. Там одна Индия — это 377 млн, Африка еще 80, — без труда по памяти воспроизвел он цифры, — ну и остальное по мелочи… И другие от них не отстают. Значит что?

— Объявить крестовый поход против колониализма и хищничества старой Европы. Пора уже покончить со всеми пережитками кровавых и бесчеловечных обычаев прошлого, — чеканно сформулировал Мартемьян. — Знаю, что мы и так в этом направлении работаем, но надо начать решительнее действовать, организованнее. И оружием помогать, и средствами, и обучением. Поддержать лидеров всех народно-освободительных сил. Закрепить мысль, что Россия, в отличие от запада, колоний не создает, а единое государство строит, где все народы живут в мире и согласии.

— Красиво завернул! — царь, не сдержавшись, сочно, в голос рассмеялся. — Верно понимаешь. Начни наводить мосты. Может, статьи в печати от своего имени опубликуй. Одним словом, займись политикой. Знаю о твоем разговоре с корейским ваном, с китайцами, — Александр хитро посмотрел на Марта, — делаешь, определенно, успехи, вот и иди этим курсом, вплетай политику и новую идею под видом деловых бесед.

Царь, придя в немалое возбуждение от видимых перспектив насолить извечным врагам, пружинисто поднялся и снова подошел к большой карте, которая тянула его как магнит. Некоторое время он молча смотрел на нее. Затем снова заговорил.

— Вроде как в частном порядке. Сам не засвечивайся, подбери кого, а лучше всего и вовсе через третьи руки проворачивать дела. А я тебе через некоторые фонды буду на это дело средства подбрасывать. В расценках не обижу, только и ты меру знай… Выдавим наглецов-англецов отовсюду, а под эту сурдинку и сами мирно зайдем с торговлей, медициной, транспортом и прочими хорошими и нужными делами. И останется Георг Шестой там, где и полагается сидеть с таким номером, — иронично скривил губы Александр III. И сразу стало очевидно, что к британскому монарху он относится безо всякого уважения и даже с изрядной долей презрения.

— Я, брат Колычев, мыслю так. Мы больше тридцати лет не даем разгореться большому пожару в Европе. Но теперь резерв нашей силы почти исчерпан, и если не случится второго пришествия Ивана Архиповича Колычева, то впереди смело можно прогнозировать большую войну.

«Это что же, все-таки Штирлица хочет из меня сделать. Тайный МИД или того хлеще — царский Коминтерн… Хороша задачка. И не откажешься. И зрит-то в корень. Вот кто из нас из двадцать первого века попал? Или его Дар позволяет заглядывать в будущее?»

Царь подошел к молодому гроссу, положил руку на плечо и, глядя прямо в глаза, сказал:

— Запомни, Мартемьян, если полыхнет, то будет она долгой и кровавой — на истощение. Как Тридцатилетняя в семнадцатом веке или наполеоновские в начале девятнадцатого. Для нас главное или остаться в стороне, или сохранить сильных союзников, и уж точно не дать всей своре накинуться на Россию, если они посчитают нас слабыми. Как думаешь, кто в таком случае станет главным бенефициаром начавшейся бойни?

— Всего скорее США. Они в войну не полезут до последнего, а потом явятся во всеоружии, когда точно определится победитель.

— Опять верно. Отсидятся за океаном, выждут. А пока мы будем истекать кровью и влезать в долги, они примутся поставлять оружие и прочие товары всем сторонам. Нет. Это для нас плохой вариант. Куда интереснее контролируемый выпуск пара через череду локальных войн и конфликтов, желательно в далеких от наших границ колониях. В этом смысле вторая японо-китайская война — это совсем не то, что нам интересно, и пора с ней завязывать. Сделать же это будет непросто, но возможно. И здесь ты брат-изобретатель можешь мне помочь.

Император вернулся за стол, сел в кресло и, достав длинную папиросу, раскурил. Делал он это не спеша, словно собираясь с мыслями и оттачивая формулировки. Март видел, что царю очень важно, чтобы собеседник понял и поддержал его замыслы.

Уже который раз за эту долгую беседу Мартемьяна поразило то, насколько царь глубоко и точно провидит будущее. Может, в этом и состоял его талант гросса? Кто бы подсказал, но аура у Александра Николаевича Романова интересная. Изумрудно-золотая, с серебристо-белыми прожилками и пурпурно-алыми отблесками. «Царственный пурпур… тут ни убавить, ни прибавить…»

— А теперь самое главное, Колычев. Уверен, что время Европы постепенно уходит. Глубокий экономический кризис, из которого они не могут выбраться уже почти десять лет кряду, яркое тому подтверждение. У нас дела получше обстоят, тут мы молодцы, но и нас эта беда цепляет, вот и твоя ОЗК теряет заказы… Большинство даже и среди гроссов не умеет смотреть в самую суть. Потому и не видит тенденций… Капитализм — это ведь такая система… где народу больше, там и торговля, и потребление. А заводы и фабрики буржуи сами построят, где выгоднее будет. Смекаешь? Потому и нам надо туда разворачиваться. Как в большой семье, кто раньше встал, того и тапки. Вот мы и станем первыми. Оно, конечно, небыстро и нескоро. Так и мы никуда не спешим. Это игра в долгую. На сто лет закладываемся. На сто лет, — повторил царь понравившиеся ему собственные слова, явно давно и тщательно обдуманные.

Завершив свою программную речь, он испытующе уставился на Марта, ожидая прочесть в его лице реакцию. Действовать через «сферу» император больше не пытался. Видимо, сделав некие положительные выводы, он удовлетворенно кивнул и расслабленно откинулся на спинку кресла, затянувшись папиросой и запустив к потолку щегольские кольца табачного дыма.

Очевидно было, что ему и самому хотелось поделиться давно вынашиваемыми в одиночку идеями, и он верно оценил и быструю реакцию Колычева, его заинтересованность, понимание и готовность включиться в общую работу.

— И из всех гроссов вы выбрали меня? — осторожно поинтересовался Март.

— Ну а кого еще? — расслаблено отозвался самодержец. — Ты умен, находчив, успел доказать свою преданность, но паче всего, молод не только телом, но и душой. Чем, кстати, очень напоминаешь своего деда. На его фоне даже мои камер-юнкеры всегда дряхлыми стариками выглядели. Просто кувшинные рыла какие-то… Нет, брат, с такой элитой каши