Свет в окошке. Земные пути. Колодезь - Святослав Владимирович Логинов Страница 60

Строгого вида дама, моложавая и спортивно-подтянутая, подошла и, нимало не смущаясь, принялась считывать с беджа данные. У самой дамы имелась точно такая же карточка, и на ней также красовалось крупно выписанное число «восемьдесят четыре». Ровесница, значит. Хотя кто его знает, сколько лет или десятилетий американка провела в здешних краях? То, что перед ним американка, не вызывало у Ильи Ильича ни малейших сомнений. Удивительным образом американские бабушки, даже самые старенькие, напоминают не бабушек, а тёток. Не видно в них всепонимающей доброты, зато через край хлещет громогласная энергия и безапелляционность, именно для тёток и характерная. Всё это можно было воочию наблюдать и на омоложенном оригинале, и на фотографии, изображающей всё ту же энергичную особу, но в её реальном виде. То, что внешности американка не поменяла, пришлось Илье Ильичу по душе.

— Здравствуйте, мисс, — галантно произнёс Илья Ильич, поклонившись и быстренько прочитав имя, выведенное на визитке.

Даму звали Лилиан Браун — имя вполне подходящее как для американки, так и для кого угодно.

— Вы квакер? — голосом экзаменатора спросила Лилиан.

— Боже упаси, — ответил Илья Ильич, с душевной судорогой вспомнив проповедника, моющего посуду в заведении уйгура. — С чего вы так решили?

— Ваше имя… Илия…

— Не Илия, а Илья. Это русское имя, я русский.

— О!.. — протянула та полувосхищённо-полуутвердительно. — Вы тот самый русский медведь! Это очень хорошо, теперь вы не опасны, вы не сможете построить здесь свою империю зла.

— О чём вы? — искренне удивился Илья Ильич.

Далее он в течение пяти минут выслушивал поток благоглупостей, содержащий все ложные стереотипы, которые лет двадцать тому назад бытовали среди очень средних американцев. Илья Ильич узнал о своей стране и народе столько нелепых мнений, что не счёл нужным даже возражать. Сказал лишь:

— Мисс, клянусь, я никогда не занимался строительством империй. Я действительно строитель, но всю жизнь строил исключительно шоссейные дороги.

— Imperia est viae[4], — произнесла Лилиан на плохой латыни и почему-то вдруг рассмеялась, чем немедля расположила Илью Ильича в свою пользу. Смеяться она умела по-человечески, хотя зубы (разумеется, свои) всё равно казались украденными с рекламного проспекта модного зубопротезного кабинета. Но тут уже ничего не поделаешь, американская улыбка давно и, видимо, навсегда для всякого неамериканца стала эталоном неискренности.

А вообще, если не касаться в разговорах никаких тем сложней проблем домашнего быта, Лилиан Браун оказалась замечательной женщиной. С ней было легко и просто, и как-то само собой получилось, что через день Илья Ильич был приглашён домой к новой знакомой. А поскольку он уже знал, что означает такое приглашение, то всё получилось без каких бы то ни было переживаний и душевного надрыва. Даже с Любашей подобной простоты не было, там всё же какие-то чувства замечались. «Просто встретились два одиночества», — как любила напевать бывшая подруга. Лилиан не допускала в отношения даже таких чувств. И уж тем более речи не шло о любви. Это был секс в химически чистом виде, слегка сдобренный приятельскими отношениями.

Зато секс Лилианы Браун оказался виртуозным, чего никак нельзя было предполагать, глядя на её замороженную внешность. Сначала эта особенность сильно привлекала Илью Ильича, но с течением времени акробатические этюды в постели малость поднадоели и напоминали уже не любовные игры, а производственную гимнастику, до которой Илья Ильич никогда не был охотником. Впрочем, главную свою задачу — вымывать из головы вредные размышления о смысле жизни — подобного рода семейная жизнь выполняла успешно. Как говорится, регулярный жидкий стул есть свидетельство твёрдости духа. То же можно сказать и о многих иных регулярных вещах.

Контактов с Людмилой не было ни малейших, об Илюшке — ни слуху ни духу. При жизни коптел один, и после смерти — то же самое. Раз в году, после родительской субботы, когда появлялась пригоршня шальных лямишек, Илья Ильич отправлялся к уйгуру и проводил вечер в обществе Афони, который каждый раз встречал его радостными криками. Из воздуха добывалась четверть «Смирновской», уйгур приносил сибирские деликатесы, за которые каждый платил из своего кармана. Вечер заканчивался громким пением «Глокой куздры», в которой с течением времени появилось больше десятка куплетов:

Ежели куздра вдруг будлать не станет бокра,

Будет бокр не будланутый, что уже вовсе неприлично…

С Лилианой они тоже иногда выходили в свет, куда-нибудь в Итальянский или Испанский сектор города, где не было знакомых ни у него, ни у неё. Почему Лилиана так заботилась, чтобы никто случайно не прознал об их связи, Илья Ильич понять не мог. Уж, кажется, не дети, если суммировать годы настоящей жизни с годами нынешнего посмертия, то каждому будет под сто. В таком возрасте можно не стесняться досужих пересудов, однако авторитет княгини Марьи Алексевны был для американки непререкаем.

Во время этих культпоходов каждый платил сам за себя. Сначала подобное равноправие раздражало Илью Ильича, который был твёрдо уверен, что за даму обязан платить мужчина, но в этом вопросе он встретил столь же твёрдое убеждение, что дружба дружбой, а табачок врозь. Можно гулять вместе и старательно заниматься сексом для взаимного удовольствия и пользы здоровью, но кошелёк у каждого свой, и сколько там лежит мнемонов — никого не касается. С течением времени Илья Ильич начал разделять эту точку зрения, поскольку мнемоны стали для него большой редкостью, и платить за даму он уже не мог бы при всём желании.

По американским меркам дом у Лилианы был более чем скромен: две не слишком больших комнаты, в одной из которых располагалась столовая (она же гостиная), во второй — спальня, где и проходила большая часть свиданий. Спартанская простота убранства говорила о том, что Лилиана тоже не слишком богата. Так или иначе на поддержание в порядке всякой вещи приходится выделять деньги. Это в реальной жизни с безделушки достаточно временами стирать пыль, и она будет храниться вечно. Тут — не потратишь полагающейся лямишки — сама вещица пылью развеется. В кварталах Отработки тому масса примеров.

Какие-то безделушки были и у Лилианы. Человек, живущий благодаря чужой памяти, не может не ценить собственные воспоминания и просто обязан хранить сувениры и сувенирчики. Исчезновение дорогих сердцу вещичек предшествует гибели самого человека. Потому и стоят на комодах и в сервантах декоративные чашки, самодельные подсвечники, лежат в шкатулках брошки и колечки, которые никогда не надеваются в качестве украшения, но берегутся пуще зеницы ока. Какие именно воспоминания связаны у Лилианы с