Последыш. Книги I и II (СИ) - Мах Макс Страница 61

Однако для того, чтобы жизнь удалась, ему надо было быть теперь крайне осторожным и в то же время в достаточной мере решительным. И это отнюдь не оксюморон[115]. Просто осторожным и решительным предстояло быть в разных ситуациях и в разные моменты времени. И это понимание тоже стало результатом короткого путешествия Ингвара Менгдена в пространство вечности. Ну, и кроме того, медитация благотворно сказалась не только на его душевном состоянии и умственных способностях, но и позволила понять кое-какие простые истины, сопоставив между собой хорошо известные Бармину факты. Он наконец понял, что витало неназванным во время вчерашнего общения с Марией Назаровой.

«Она не Назарова, — решил Ингвар, обдумав имеющиеся в его распоряжении факты и ощущения, — во всяком случае, эта фамилия не имеет никакого значения. Вопрос, чья она дочь на самом деле, и кто ее за меня сватает!»

Очевидно, это должен быть кто-то не меньшего калибра, чем Нестор Глинский. Но в отличие от Глинского этот неизвестный действует не так нахраписто. Он осторожен и хитроумен, и он весьма умело ведет свою игру. Другое дело, отчего так, а не иначе? Боится спугнуть потенциального зятя или просто предпочитает «дружить», а не «воевать»? И приглашение на охоту уже не выглядело ни откровенным оскорблением, ни попыткой поставить молодого Менгдена на место. Но, если так, то в чем смысл всей этой возни?

«Рано или поздно мы узнаем ответы на все наши вопросы, — вздохнул Ингвар мысленно. — Или, как минимум, на большинство из них».

Глава 2

1. Двадцать четвертое мая 1983 года

Сборы на охоту начались уже ближе к вечеру. Предупрежденный слугой, Ингвар вернулся в свою комнату и переоделся в охотничий костюм, не забыв поддеть под длиннополый пиджак из шерстяного твида тонкий плотной вязки свитер. Погода стояла хорошая, и ночь, по прогнозам, будет ясная, но в конце мая на этой широте все еще скорее холодно, чем тепло, тем более в вечернее и ночное время. Сейчас, например, термометр показывал плюс тринадцать по шкале Цельсиуса, и это было «достаточно свежо» даже для закаленного и привычного к холоду Бармина. Впрочем, Ингвар давно уже подозревал, что этот мир несколько теплее того, в котором жил когда-то профессор Бармин. Он помнил, например, что в начале июня в Пскове, где он часто бывал в дни своей первой молодости, дневная температура воздуха болталась где-то между пятнадцатью и восемнадцатью градусами, а здесь и сейчас, — в конце мая, — зашкаливала, чуть-чуть не достигая двадцати. Здесь же, на Русском Севере, должно было быть и того холоднее, но сегодня днем при солнце в зените ртутный термометр показал +18 °C. Но все это были всего лишь путевые заметки, потому что голова Ингвара была занята другим: для чего его, вообще, притащили на охоту. Сейчас он уже не думал, что дело в желании оскорбить или даже убить. Все относились к нему более, чем корректно, и большинство из гостей не знало, похоже, кто он такой, и не догадывалось, что замок Усть-Угла — это родовое гнездо его семьи. Так что максимум возможного в этом смысле — это указать ему на его место. Обозначить, так сказать, границы. Что же касается убийства, то случайный выстрел на охоте — это, разумеется, классика, но в глазах Света смотреться это будет откровенным моветоном.

Между тем, охотники спустились во внешний двор, расселись по внедорожникам и выехали в сопровождении егерей к месту охоты. Ехать оказалось недалеко и недолго. Уже через пятьдесят три минуты довольно медленной езды по лесной грунтовой дороге, машина, в которой ехал Ингвар остановилась, пропустив остальные вездеходы вперед, и егерь, представившийся Борисом, отвел Бармина к лабазу — площадке, построенной на манер детского домика на старой сосне. Взбираться пришлось по веревочной лестнице, но зато с площадки открывался отличный вид на границу между лесом и полем, куда кабаны повадились ходить на кормёжку. При этом лабаз находился довольно высоко и был скрыт кроной дерева, так что кабаны не увидят и не унюхают охотников, главное, чтобы не услышали.

Бармин поднялся наверх и оказался единственным обитателем лабаза.

«Значит, будем ждать гостя».

И гость, а вернее сказать, хозяин появился буквально через десять минут. Высокий, худощавый, с обильной сединой в темных волосах и усах, в твидовом охотничьем костюме «Норфолк», в кепи английского образца и в очках с круглыми линзами в тонкой металлической оправе.

«Ни дать, ни взять — английский джентльмен на охоте», — усмехнулся мысленно Бармин, но вслух, разумеется, сказал кое-что другое:

— Добрый вечер, Ваше Высочество! Я Ингвар Менгден! Рад возможности поохотиться вместе с вами!

— Добрый вечер, молодой человек! — сухо ответил князь Северский и протянул Ингвару руку. — Рад наконец увидеть вас вживую.

— Это большая честь для меня, — чуть наклонил голову Бармин.

— Оставим расшаркивания дуракам и бездельникам, — несколько излишне резко оборвал брат венценосца обмен любезностями. — Перейдем к делу. Вы, Ингвар Сигурдович, хотите, чтобы император вернул вам титул. Я правильно излагаю суть вашего дела?

— Да, Ваше Высочество, это так.

— Зачем это нужно вам, — все так же рассматривая Ингвара, что называется, в упор, ровным голосом произнес князь, — я отлично понимаю. Объясните теперь, зачем это нужно нам?

«Хороший вопрос! — покачал Ингвар мысленно головой. — Очень похоже на бессмертный принцип Сталинской юриспруденции: доказательство своей невиновности — задача самого обвиняемого».

— Менгдены один из древнейших родов империи, — сказал он вслух. — Прямая линия наследования, не прерывавшаяся ни разу за прошедшие тысячу лет. Возможно, что и дольше, но это уже спорный вопрос.

Бармин говорил спокойно, ровным голосом, словно читал лекцию. Какое-нибудь дурацкое «Введение в общую психиатрию».

— Однако беспорно, — продолжал он излагать свою мысль, — что это мужская линия наследования, которую ни разу не перебивали наследницы. Полагаю, что это капитал имперского значения. Голубая кровь, родство с половиной аристократических родов северной Европы, и накопленный с веками огромный магический потенциал. Ну а я последний мужчина в роду Менгденов.

— Род не прервется, если вы женитесь, — сухо прокомментировал его слова князь Северский. — Но почему ваш род обязательно должен быть графским?

— Наверное, потому что во все время существования империи Менгдены никогда не исчезали из виду, — коротко ответил Ингвар. — Полководцы, царедворцы, министры и дипломаты…

— И государственные преступники.

— Ваша правда, Ваше Высочество. Понимаю, что должен что-то сказать по поводу моего деда, отца с матерью и моего дяди Петра.

— Хотелось бы услышать.

— Что ж, скажу, как есть. — Ингвар понимал, что не стоит настраивать против себя такого человека, как князь Северский, но и шестерить перед ним не имел права. — Я не знаю, какими соображениями руководствовались мои дед и отец, выступая против вашего дяди-императора. Не знаю и не берусь судить, тем более, оправдывать. Однако я в их делах не участвовал, ибо родился гораздо позже. Тем не менее, присоединяться к хору хулителей не буду тоже. Они осуждены императором, и я, как верноподданный, не имею права сомневаться в его правоте. Месть в этом случае также неуместна. За что мстить и кому? Думаю, что мертвых следует оставить мертвым, но это не значит, что я готов забыть, что они мне родня. Вы же знаете, Ваше Высочество, я язычник, а у язычников культ предков едва ли не сердцевина веры. Поэтому, где бы я, в конце концов, ни обосновался, — будучи графом или обычным дворянином, — я собираюсь перезахоронить останки моих родителей на том кладбище, которое будет ближе всего к моему новому дому. Собираюсь я так же соорудить кенотаф в память о деде и брате моего отца, могил которых я, верно, никогда не найду. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь увидел в этом проявление фронды. Я просто чту святость Рода и Племени. В остальном же я законопослушный подданный вашего брата, которому я благодарен за обретение имени и свободы.