Воробей. Том 2 - Андрей Дай Страница 61

А я — тоже хорош. Нет чтоб затаиться, переждать сложное время, дождаться восшествия на престол Александра Третьего. Потом только продолжать баламутить общество. Так нет! Словно горело у меня в одном месте, чесалось. Требовалось прямо немедленно, сию секунду запустить в жизнь подготавливаемые еще с Никсой реформы.

И чего добился? Регент не понимает, что я делаю, министры в недоумении, газеты в восторге, и один я — впереди на белом коне. Как дурак.

В общем, вместо привычной моим подчиненным напряженной работы, весь день занимался самокопанием. Анализировал, вспоминал, выискивал ошибки. Но как-то вяло. Меланхолично. Напало вдруг на меня этакое душевное успокоение. Гармония, я бы даже сказал.

Прошлое не вернешь и не изменишь. Спорное, конечно, утверждение. Особенно учитывая мой личный опыт с попаданием на сто пятьдесят лет назад. Но тем не менее. Сделанного не воротишь. Оставалось только принять, и сделать выводы.

Кстати, мой прогноз по активности Японии в регионе тоже оказался несколько неточным. Может быть нам, Российскую империю, это практически не коснулось, но примета была более чем показательна.

Прибыли сведения из столицы Японии, а потом еще раз подтвердились со стороны Китая. С Кореей у нас дипломатических отношений не было — страна продолжала пребывать в добровольной изоляции от «варварских» соседей.

Еще двадцатого сентября японская канонерская лодка «Унъё», под командованием Иноуэ Ёсики, вошла в прибрежные воды острова Канхвадо. Естественно, без разрешения корейской стороны. Учитывая, что остров располагается в непосредственной близости от Сеула, корейской столицы, и уже служил местом ожесточенных столкновений между войсками корейских и иностранных сил, разрешение японцами вряд ли было бы получено.

В шестьдесят шестом Канчвадо был на некоторое время занят солдатами французской экспедиции, а в семьдесят первом — американцами. И каждый раз попытки создать плацдарм для атаки столицы воспринимались корейцами очень болезненно.

Официально, этот японский корабль был направлен к берегам полуостровного государства для обследования вод Желтого моря. В реальности же все региональные державы понимали, что островитянам просто нужен повод для давления на корейское правительство.

Двадцатого сентября судно подошло к южной части острова. Капитан лодки отправил на шлюпках два десятка матросов «для пополнения запасов питьевой воды» к форту Чхочжиджин. Но, когда шлюпки приблизились к укреплению, корейская артиллерия открыла огонь, к счастью для японцев, оказавшийся неэффективным. Канонерка от обстрела не пострадала, однако ответила огнем, и уничтожила корейскую батарею. После этого капитан Иноуэ высадил десант на другом острове — Ёнджондо. Расположенное там поселение было полностью уничтожено, более трех десятков местных жителей было убито, шестнадцать человек взято в плен. Кроме того, были захвачены пушки расположенных на острове батарей.

Спустя неделю «Унъё» невредимой вернулась в Нагасаки. Восточный дракон впервые показал зубки, но Великим державам было плевать. Все помыслы ведущих мировых игроков в ту осень было приковано к Центральной Европе, где Германия предприняла последнее, перед зимним затишьем, наступление на севере Франции. В сражениях октября участвовало более полумиллиона солдат с обеих сторон, и рекордное для всей военной истории количество пушек. Мир замер в ожидании развязки этой драмы.

§6.9. Зимние экзамены

Петр Александрович Черевин получил образование в «Школе гвардейских прапорщиков и кавалерийских офицеров», из которой был выпущен в первой декаде июня пятьдесят пятого. Так что успел, сразу по прибытию в армию, поучаствовать в завершающих сражениях Крымской войны. А так как службу он начал в элитном лейб-гвардии Кавалергардском полку, где хочешь — не хочешь, а обзаведешься знакомствами с потомками известных фамилий, то и дальнейшая его карьера, была, можно сказать, предопределена.

Восемь лет спустя, двадцати шестилетний Черевин, уже в чине майора, уже воевал на Кавказе, командуя первым батальоном Севастопольского полка. И считался одним из специалистов по контр партизанским действиям. Ну и отъявленным сорвиголовой.

Что не означало отсутствия у бравого офицера здравого смысла. Война на Кавказе приближалась к концу, и деятельному человеку следовало заранее приготовить себе следующее место службы. Благо, имея в хороших знакомцах генерал-губернатора мятежного Виленского края Михаила Николаевича Муравьева, это было не сложно. Тем более, что в охваченном волнениями регионе тоже были свои «партизаны».

Не удивительно, что жесткий, местами даже — жестокий, Муравьев высоко оценил заслуги Черевина. Поначалу Петра Александровича назначили чиновником для особых поручений, а потом и заместителем генерал-губернатора по гражданской части. По большому счету, Черевин стал при Муравьеве кем-то вроде «начальника штаба по гражданской части», как шутил сам Петр. И конечно, не простаивали без дела и иные его навыки. При подавлении восстания поляков на северо-западе, молодой офицер подтвердил репутацию отважного, инициативного и умного офицера.

Тем не менее, пребывая как бы в тени своего именитого покровителя, на Черевина распространялось и отношение к нему со стороны противников жестокого Муравьева. Не смотря на заслуги, ни чинов ни наград за «виленские дела» подполковник не получил.

В шестьдесят четвертом покровителя Черевина уволили от должности, и он сам поспешил оставить пост. И до шестьдесят шестого года Дмитрий Александрович что называется «состоял по Военному министерству». То есть, был в кадровом резерве.

Все изменилось, когда Каракозову пришло в голову совершить покушение на императора Александра Второго. Пули прошли мимо, злодей был схвачен, и была немедленно организованна Следственная комиссия, которую возглавил Михаил Николаевич Муравьев. Естественно, в состав комиссии немедленно был включен Петр Черевин в качестве секретаря.

«Секретарь» лично принимал участие в арестах членов кружка Худякова-Ишутина, активно участвовал в допросах. Усердие и внимание к деталям полковника Черевина не прошли мимо внимания государя, и уже в следующем году Петр Александрович получил звание флигель-адъютанта Свиты его императорского величества. А в шестьдесят девятом, уже Николай назначил полковника Черевина командиром новообразованного Собственного ЕИВ конвоя. Теперь Петру Александровичу подчинялись все четыре казачьих эскадрона, и он отвечал за безопасность первых лиц государства.

— Почему вы так со мной поступаете, Герман Густавович? — поинтересовался полковник. — Чем я вас прогневил?

Я, при всем уважении к выдающемуся офицеру, был несколько не в настроении играть в угадайку. Полковник поймал меня буквально в дверях зала Совета Министров, в котором с минуты на минуту должно было начаться заседание посвященное образованию в империи. Доклад