Василий Кононюк - Шанс? Параллельный переход Страница 62

Постелил себе на пенек сложенную вдвое овечью шкуру, которую приноровился всюду таскать с собой в качестве коврика и подстилки. Осень глубокая, месяц листопад давно начался, заморозки каждое утро, отморозить что-то жизненно важное — проще пареной репы. Кстати, месяц уже тут торчу, а этого, как утверждает народная мудрость, самого простого кулинарного изделия еще попробовать не пришлось. Только в пирогах встречалась, в качестве начинки. Вкус очень специфический — недаром потом все картошку трескать взялись.

Удобно расположившись, начал обдумывать ближайшие планы. Если не будет форс-мажорных обстоятельств, то сегодня нам, может, удастся все проблемы с Айдаром если не решить, то, по крайней мере, отсрочить. Связи на нижнем уровне с этим берегом обрублены, черкасский атаман официально помогать не станет, неофициально, если не дурак, будет много обещать и мало делать. Уж больно просьба тухлая против соседей идти. Шила в мешке не спрячешь, узнают — свои же казаки голову снесут, долго думать не станут. И так их недолюбливают, а будет формальный повод — соберутся остальные атаманы и устроят маленький геноцид маленькому, но гордому черкасскому народу. И все это прекрасно понимают. И крепость, если можно так назвать их частокол на земляном валу, им не поможет.

А без проводников Айдару до нас не добраться, и с крымчаками у него возникнут проблемы. Трудно будет объяснить крымским гостям, почему он, имея месяц времени на разведку, так и не узнал, кто за этим стоит и как нас найти. Тут и черные сомнения могут в душе родиться: а не причастен ли к случившемуся сам товарищ Айдар? Не хочет ли он купцов спровадить и сам товар на крымские рынки возить? Много чего можно навыдумывать при хорошем воображении. А мысль в нужном направлении можно и подтолкнуть, дав нашим пленным крымчакам, которых за выкуп отпустим, «случайно» возможность подслушать разговор соответствующего содержания.

Нам нужно до конца отработать сценарий «Акела промахнулся». Попытаться поменять Айдара. Наверняка есть претенденты на его место: через Фарида вступить в контакт и предложить за дружбу и согласие с соседями устранить Айдара. Нам с ним нормальных взаимоотношений уже не выстроить. Зачистить все оставшиеся группы? Вряд ли, их слишком много. Поездить и продемонстрировать Фарида окрестным атаманам и рассказать про его и нашу успешную деятельность. Собраться всем вместе и навестить черкасских казаков, дать им послушать Фарида и рассказать, что мы думаем про Айдара и про атамана, являющегося его побратимом. Добиться избрания нового человека, более склонного к кооперации, а не к изоляционизму. Во избежание повторения такой ситуации в будущем, проталкивать идею смешанных дозоров, в которых, участвуют казаки из разных селений. Взять на себя миссию обеспечения порядка дозорной и постовой службы, составлять график, формировать дозоры, и т. п. Пробить идею нового постоянного органа — Совета атаманов. Собираться раз в три месяца и обсуждать вопросы, касающиеся всех, их на самом деле уже очень много: совместные походы, сопровождение купцов, централизованные закупки, согласование цен на услуги наемников — ведь каждую весну приезжают вербовщики и предлагают службу от имени различных князей. А в перспективе таких вопросов будет еще больше. Сразу отстаивать идею решения вопроса большинством голосов, причем у каждого атамана столько голосов, сколько казаков у него в круге. А дальше жизнь покажет, с кем работать, чтоб преимущества централизации, при сохранении автономии в решении локальных вопросов, превысили центробежные силы. Ну а на ближайшее будущее уговорить атамана на экспедицию за железной рудой. Батя жаловался, железа нет вообще: перековывает то, что клиенты приносят.

Как обычно, Богдан почувствовал что-то раньше всех. Зарядив самострел тупой стрелой и устроившись возле кустарника на опушке, я увидел, как Иван подал знак и наши казаки попытались слиться с местностью. Вскоре на вершину кручи выехали трое казаков в одно-конь, без заводных. Значит, обитают неподалеку, если заводных коней с собой не брали. Может, рассчитывали до ночи домой добраться. Все трое были в кольчугах, надетых поверх стеганых кожухов. Двое слезли с коней и начали снимать седла и переметные сумки, третий, не покидая седла, снял сумки и, подав их товарищу, развернул коня и направился в мою сторону. Заехав в лес, он слез с коня и, взяв топорик, принялся рубить ближайший сухостой. Это был молодой казак чуть старше меня, лет восемнадцати, ниже ростом, но массивней. Пока раздумывал, куда его грохнуть тупой стрелой, с вершины кручи донеслись какие-то звуки, похожие на крики, встревожившие его. Выпрямившись, он начал прислушиваться, и, уже не думая, я выстрелил чуть ниже кольчуги и кожуха, сзади, под колено опорной ноги. Нога подломилась, и с громким криком, полным боли, казак упал на землю. Подбежав к нему и угрожая копьем, я его заставил лечь на живот и завести руки за спину. При этом мне пришлось пару раз чувствительно пнуть его сапогом по защищенной шлемом голове и кольнуть для профилактики в незащищенные ноги. Накинув заготовленную веревку с петлей на его заведенные за спину руки и прижав одним коленом шею, а вторым спину, замотал веревкой руки и, примотав остаток веревки к его шее, натянул, заставив его слегка прогнуться. Вырубив прямую палку и примотав ее к травмированной ноге в виде шины, помог ему забраться на лошадь, подобрав свой самострел и маскхалат, повел ее в поводу на вершину кручи. Выйдя из леса, сообразил, что кони-то наши в лесу и не мне нужно идти на вершину, а им ко мне, в лес. В этой нетривиальной работе ума мне сильно помог Иван, который, спеленав пленных, повел всю свою команду мне навстречу. Связанные казаки громко возмущались некультурным нашим поведением и грозились, что это дело так не оставят и приложат все силы своего товарищества, чтобы воспитать в нас уважение к правам и свободам чужих казаков.

Им не повезло: на дворе стояла осень конца четырнадцатого, а не двадцатого века, и уважение к правам и свободам предателей еще не успело окрепнуть в наших невоспитанных душах. Старший из них, крепкий казак лет под сорок, видно, отец моего пленного, бросил взгляд на мой самострел, на меня, и тень узнавания и растерянности мелькнула в его глазах. И тут меня понесло:

— Что, казак, узнал? Рассказывал тебе обо мне родич твой, которого ты про поход наш выпытывал. Рассказывал тебе, что помогает мне святой Илья, да не поверил ты, казак. Жадность очи твои застила, и не послушался ты голоса, который шептал тебе в сердце: плюнь ты на это гнилое дело, это тебе не девок воровать, татар на родичей своих приводить, кровь христианскую проливать. Забыл ты, что по закону казацкому изменнику полагается? Ничего, скоро вспомнишь.

Он побледнел, но у него еще хватило духу на вымученную улыбку:

— Что он несет такое, братья? Он что, блаженный у вас?

— Поздно вспомнил ты про казацкое братство, раньше о нем бы вспомнил, может, другую Бог тебе судьбу подарил. А так пропадешь ты ни за грош и род свой позором покроешь.

Так весело беседуя, вышли на полянку, где стояли наши кони и привязанный к дереву татарин.

— Что, казак, узнал своего друга татарского? Это он нас сюда привел: очень хотел с вами повидаться, не могли мы ему в просьбе его отказать.

— Будь ты проклят, и дети твои чтоб не выросли, — змеей прошипел мне пленный: видно, надоела ему наша беседа. Тут я с ним был согласен: тема себя исчерпала — нам попались те, кого мы искали.

Все угрюмо молчали, только меня распирало веселье. Боже, неужели мы выпутались с этой карусели и будет наконец-то роздых от этих забот, которые начались с неудачного во всех смыслах Ахметкиного выстрела по сельскому дурачку, который собирал дрова вместе со своей красавицей сестрой в осеннем лесу?

Погрузившись на лошадей и освободив пленных от уже не нужного им оружия, весело поскакали по дороге. Иван с Демьяном выдвинулись вперед, наблюдая дорогу, а мы с Керимом вели в поводу пленных и заводных лошадей. Иван спешил до темноты добраться до основного отряда, и мы на рысях резво продвигались по дороге. Два раза нам пришлось прятаться в лесу, пропуская казачий разъезд и поздний чумацкий обоз, возвращающийся домой. Обычно чумаки сразу после жнив везут менять хлеб на соль в далекий Крым.

Еще не начинало смеркаться, как Иван съехал с дороги и повел нас на кручу. Как он ее распознал среди других, осталось для меня загадкой. Иваново объяснение, что лет через десять и я стану все кручи на берегу Днепра друг от друга отличать, было в духе этой эпохи, полной эмпирики, не склонной к философским обобщениям и продвинутым информационным технологиям.

Поднимаясь на кручу, начал издали кричать, что, мол, свои, не надо нас бить. Иван порекомендовал мне закрыть рот: из его слов следовало, что и так всем видно, что мы не чужие. На склоне начали подниматься фигуры в маскхалатах, с изготовленными луками. Я на всякий случай прокричал еще раз. Кто его знает, казаки полдня в засаде лежали, нервы не железные — пульнет кто-то сгоряча, потом извиняться придет, а дырка в организме от этого сама не зашьется.