Амурский Путь - Василий Кленин Страница 63

Тревожно было Большаку все эти месяцы. Слишком привык он сам отвечать за свои придумки. И руководить непосредственно. Но любой правитель должен учиться делегировать обязанности. По счастью, опыт оказался удачным.

Тугудай, узнавший о возвращении Большака от своих драгунов, прибыл в Темноводный через два дня. Дурной стиснул его в объятьях, надарил несколько отрезов шелка. «Хан» слегка улыбнулся, но вежливо поклонился на русский манер.

— Спасибо, Сашика… Но я в походе получил немало добычи.

Затем они сели за стол, Дурной заварил по-китайски лучшего чая, из того, то удалось привезти из-за Стены, и принялся слушать своего воеводу.

— Я стал собирать войско еще до твоих вестников, — признался Тугудай. — Уже апрель начинался, скоро лед пойдет, тогда коннице Зею до лета перейти не удастся. Едва поступил твой приказ, мы выступили в поход. А лодейщики оставались ждать до чистой воды. В верховьях встретились с вольными даурами…

Дурной знал, что часть родов селилась на Верху еще со времен Кузнеца. То они лютовали и били всех, кто на пути попадался, то начинали платить ясак. Но ситуация с ними оставалась неопределенной.

— Я встретил старших рода Аола и Аярс. Оказывается, старый Лавкай давно уже помер, и сильного князя среди верховых родов нет. Помню, что ты запретил мне забирать людей под свою руку, так что переселяться на юг я им не предложил. Мы долго говорили, и я принял решение: позволил аярсам вернуться в Яксу… В Албазин. Все равно острог мертв уже лет пятнадцать. От имени Руси Черной я пообещал им, что они получат назад и городок, и все земли вокруг. А пристань и торжище останется за лоча. Про золотую речку Желтугу они тоже знают… Мы договорились, что та река останется общей, и каждый может в ней вольно промышлять.

«Ну, пусть пока так, — покачал головой Дурной. — Что там с золотом дальше будет — это очень всё в тумане».

— После того, Аярс, Аола и Улис согласились стать частью Руси Черной. Я рассказал им наши законы, и те князьям и старшим понравились. Воспротивились только доогины с подчиненными им тунгусами — шинкэн хала. Была небольшая война, но она почти не отвлекла нас. Лодейная рать подошла к середине мая, как раз, когда аярсы уже начали заселять городок и поднимать пашню вокруг…

Тугудай примолк. Видимо, что-то интересное случилось тогда… но «хан» решил об этом не рассказывать.

— Мы пошли на Шилку-реку. Конница перешла на правый берег, и пару становищ мы взяли и разграбили сходу. Через три дня на нас вышел Гантимур… Неплохая у него конница. Но он шел вперед, не думая. С дощаников нас прикрыли стрельбой, а потом ударный кулак моих копейщиков их рассеял. Гантимур неглупый, он сразу велел отходить. И почти две недели мне пришлось рыскать по гористым перелескам, пытаясь поймать баягирское войско.

— Не вышло?

Тугудай покачал головой, но улыбнулся.

— Они хорошо знают родные места. Но нам удалось другое: мы нашли их священное место. Лодейная рать отправила дощаники к Албазину, под прикрытие дауров, и с пушками, пешком добралась до того места. Конечно, баягиры захотели нас оттуда выбить… Несколько дней атаковали. И в лоб, и тайно. Наверное, тысячи две их мы там положили и попленили. А после того баягиры решили уйти. Поговаривают, что в одной схватке Гантимур был смертельно ранен. Но точно никто не знает.

Чай уже совсем остыл, когда Тугудай закончил свой рассказ. Дурной не мог перестать восхищаться своим воеводой, который не только выполнил задачу, но и расширил земли Руси Черной, привел под руку новые роды. Даже Албазин возродил! Хоть, и несколько неожиданным образом.

Вечером, сидя в атамановых палатах, Дурной долго вглядывался в рабочий чертеж амурских земель.

«Получается, теперь Русь Черная раскинулась от Шилки и до моря, — он даже в некотором восхищении оглядывал освоенные просторы. — Как же странно порой она строилась… Узнать бы, что-то прочное мы создаем? Или это всего лишь рыхлый песчаный… нет, не замок — домик. Который смоет первая же сильная волна…».

На бескрайних просторах живет от силы тысяч пять русских, тысяч десять дауров, да прочих племен, принявших закон Руси Черной — может, еще столько же. Впрочем, особняком эти народы уже мало где живут. Разве что староверы из зейских селений, да дауры Тугудая. В Северном давно уже казаки с местными… дружат, в Темноводном дауров поменее, но есть, в Пасти Дракона — гиляки, дауры да казаки вместе море покоряют. Даже на месте Албазина теперь нечто смешанное строится. Но самый сильный плавильный котел, конечно, в Болончане. Удивительное место создала Чакилган! Здесь и русские, и дауры, и тунгусы, и ачаны, и гиляки.

— Вот за ним будущее, — уверенно прошептал беглец из будущего и решительно свернул карту.

Всё, к чему он старательно шел последние три года, было сделано.

Осталось дело за малым.

Глава 50

— Нет.

Она стояла спиной к нему, стояла, глядя в бревенчатую стену — и на всё говорила только одно слово.

— Чакилган, солнце мое! Да я сам больше всего на свете хочу остаться с тобой. Но мне надо ехать!

— Нет.

— Ну, как ты не понимаешь, ведь всё делалось именно для этого. Тысячи людей на это трудились, сотни — погибли ради этого…

Чакилган резко повернулась: раскрасневшиеся круглые щеки ее были мокрыми.

— Тринадцать долгих лет я ждала тебя. Ждала, когда все вокруг говорили: он мертв, забудь. Потом случилась чудесная весть — и жизнь моя наполнилась цветом. Но тебя умыкнул Ивашка. Хвала духам, ты смог вернуться! Но потом снова ушел. Ушел молча и обоих моих сыновей забрал! И снова я ждала. Потом два года разъездов, я видела тебя неделю в месяц — и снова ты ушел. Ушел в такие дали, что и подумать страшно… За самую Стену! Полгода никаких вестей, но ты вернулся — и снова уходишь!

— Я уже два месяца здесь…

— Какое великодушие! — Чакилган наполнилась особой своей красотой, которая возникала в ней, когда женщина была в ярости. — Два месяца! А уезжаешь ты насколько? Скажи, это ведь дальше, чем цинская Столица?

— Гораздо дальше… — опустив голову, пробормотал Дурной.

«Настолько далеко, — промолчал он. — Что при самом наилучшем раскладе я вернусь года через три».

Сказать такое вслух у него язык не поворачивался.

— Я верю, что это важно, — угасла Княжна. —