Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы Страница 65

― Думаю, стоит где-нибудь здесь остановиться и разобраться с нашими ранами.

― Я не уверен, что понимаю…, ― начал было он, но затем подумал о всех тех производителях литературы, которых он повстречал, с тех пор, как четыре года назад покинул Англию, и задумчиво кивнул. ― Думаешь, этот старикан все еще может… обладать здесь каким-то влиянием, а? Да уж, какого черта ― определенно, не в нашем положении пренебрегать подобными амулетами.

Впереди и слева три низкие стены из розового кирпича образовывали маленький тенистый закуток, и Кроуфорд повел ее к нему. Когда они опустились на землю, укрывшись от случайного взгляда любого, кто мог бродить здесь этим ранним утром, он открыл медицинский набор, развернул чистую белую тряпицу и расстелил ее на древней мостовой, а затем, надеясь, что Джозефина не преувеличила свой медицинский опыт, начал выкладывать инструменты.

Вырезать пистолетную пулю из-под кожи у Джозефины оказалось несложно. Лишь немного крови на поверхности, и в течение несколько минут Кроуфорд наложил шов на неглубокий надрез, а затем повязал на него и входное отверстие смоченные брэнди бинты. А для нее не составило труда ушить его рубашку, чтобы она плотно охватывала сломанные ребра.

Извлечь пистолетную пулю из его бедра представлялось более трудным, когда он стянул брюки, а затем улегся на живот и дал Джозефине наставления о том, как обращаться с хирургическими щипцами.

Рана начала закрываться, а сам он чуть не потерял сознание, когда она начала исследовать отверстие холодным инструментом.

― Прости, ― сказала она, после того, как он задушил в себе вскрик, сжав кулаки от боли.

― …ничего, ― прошептал он, сожалея о том, что последнюю каплю брэнди необходимо было сберечь, чтобы перевязать рану. Внезапно его прошиб холодный пот, а к горлу откуда-то из глубины комом подкатила тошнота. ― Говори со мной о чем-нибудь, когда будешь это делать, хорошо? О чем угодно.

Она протолкнула сомкнутые зажимы щипцов немного глубже, и он сам не понимал, как удержался от того, чтобы вскочить и выдернуть их наружу. Холодная сталь в ноге резко контрастировала со свежей, горячей кровью, ручейками сбегающей по его бедру, собираясь в маленькие лужицы на усыпанной песком мостовой.

― Ну, я рассказала тебе, почему я там была, у Китса, ― невозмутимо ответила она. ― А почему ты там был, к тому же работая на вампира?

― Я, ― выдохнул он, ― не работал на этого проклятого вампира. Ну ладно, работал, но я ― Боже, не спеши так, помедленнее! ― я не знал этого. Я работал на Австрийцев. Дьявол, по большей части работа, которую я выполнял для него, этого типа фон Аргау и Австрийцев ― а.. черт! ― состояла в том, чтобы защищать людей от вампиров.

Он почувствовал, как кончик щипцов коснулся серебряной пули. ― Стой, ― поспешно сказал он, ― ты на месте. Теперь ― Боже помоги мне ― подай немного назад, раскрой щипцы ооччень медленно, а затем попытайся ухватить пулю. Ухватить как следует. Зажми ее плотно, понимаешь, но ― нет ― все что угодно, только не раскачивай.

Она мрачно кивнула. ― Похоже, у австрийцев… союз с этими каменными людьми, ― задумчиво сказала она, работая металлом в его ноге, и кровавая лужица доползла до его колена, ― но они разные жизненные формы, и не могут… ― я держу пулю. Что дальше?

Кроуфорд стиснул края разрушенных мраморных плит под ним. ― Медленно, ― прошептал он. ― Тащи.

Она начала тянуть, так осторожно, что сначала он даже этого не заметил. ― Вполне возможно, что они не могут понять истинные цели друг друга, ― продолжила она. ― В лучшем случае, это лишь брак по расчету. Держу пари, что единственными, кого ты защищал от вампиров, были люди важные для австрийцев.

― Так и было, ― глухо ответил он. Теперь он, наконец, почувствовал тянущее усилие. ― Все, кроме Китса ― да и это была, очевидно, лишь попытка осчастливить его вампира. Напряжение в ране усилилось.

― Попытка не удалась, ― невозмутимо ответила Джозефина, медленно увеличивая тягу и свободной рукой надавливая на его обнаженное липкое от крови бедро. ― Теперь она без хозяина. Он знал, что должен умереть, и сделал это. Как-то раз он даже заговаривал о самоубийстве.

― Без хозяина, ― эхом отозвался Кроуфорд. Спустя двадцать пять лет. Внезапно он вспомнил рассказ Северна о том, как Китса продержали в карантине в порту Неаполя до его Дня Рожденья 31 октября ― без сомнений, карантин тоже был любезностью, которую австрийцы оказали вампиру Китса: задержали прибытие Китса, крушение надежд, а вслед за этим возможное желание умереть, до той роковой ночи, чтобы ламия успела найти себе нового младенца и усыновила его, как когда-то, четверть столетия назад, усыновила самого Китса. Австрийцы, по сути, принесли в жертву итальянского ребенка, чтобы вампирша, не важно, что выберет Китс, не осталась без хозяина.

«И выбор у нее был богатый», ― горько подумал он. И спросил себя, что если младенец, которого она выбрала, был одним из тех, что анонимно доставили ему через решетку в стене сиротского приюта Святого Духа.

― Она выходит, ― сказала Джозефина, ― не напрягайся.

Сжимающие пистолетную пулю щипцы были гораздо шире, чем когда они входили внутрь, и Кроуфорд чувствовал, как рвутся мускулы, когда Джозефина непреклонно тащила их наружу. Он зажмурил глаза и стиснул зубы. Дыхание вырывалось из него судорожными полузадушенными всхлипами. Пот градом катился на мостовую, размывая натекшую на нее кровь.

Наконец он почувствовал, как щипцы выскочили, и, несмотря на то, что кровь с новой силой хлынула из открывшейся раны, слабо вздохнул от облегчения. Он не дернулся от боли, даже когда Джозефина полила рану остатками брэнди, и после того, как она наложила повязку на его бедро, даже сумел самостоятельно натянуть брюки.

Он осторожно перевернулся, затем сел, чувствуя слабость и озноб. ― Спасибо, ― хрипло сказал он. ― Ты лучшая медсестра из всех, что у меня были.

Джозефина повернулась к солнцу, а затем неуклюже наклонилась, чтобы поднять пулю, которую извлек из нее Кроуфорд. Она покатала серебряные комочки на ладони, а затем занесла руку, по-видимому, собираясь забросить их в древние руины.

― Стой! ― сказал он.

Она опустила руку и вопросительно на него посмотрела. ― Они из серебра, ― сказал он, а у нас туго с наличностью на путешествие. Он начал с усилием вставать, орудуя своей прогулочной тростью словно шестом.

― Мы путешествуем вместе? ― спросила она, безо всякого выражения на лице.

Он замешкался, понимая, что именно это и подразумевали его слова… и что это, и в самом деле, было тем, чего он сейчас хотел. Он распрямился, а затем осторожно кивнул. ― Если ты ничего не имеешь против. Мы можем путешествовать как брат и сестра и устроиться на работу в какой-нибудь больнице. Э-э… но только я должен кое о чем спросить; если этот вопрос не имеет для тебя смысла… просто так и скажи. Он набрал в легкие воздуха. ― Ты все еще думаешь, что это я убил Джулию?

Она пошла дальше, перешагивая через обломки упавших колонн, остановилась возле куста эвкалипта, сорвала один из его ядовитых листьев и рассеянно разорвала его на кусочки, а затем направилась дальше через развалины к увитым плющом аркам, которые украшали крутой склон Палатинского холма.

Кроуфорд, намного медленнее, последовал за ней, устанавливая трость в трещины старой мостовой.

Приблизившись к ней, он собрался заговорить, но она остановила его движением руки. ― Ты думаешь, я не знаю, что я Джозефина, ― поспешно сказала она, словно это было что-то, что нужно было сказать, но что никто не хотел услышать ― и что это Джулия… Джулия у-у-мерла. Она мотнула головой, горькая усмешка скривила ее лицо и из глаза потекли слезы, оставляя светлые дорожки на ее худой щеке. ― Так вот, я знаю, знаю это; я просто… не могу это вынести, Джулия была такой, такой… мне не стать такой никогда. Она всегда была так ко мне добра, несмотря на все беды, что я ей причиняла. Это я должна была умереть, а она остаться жить.

Она отвернулась от него, но задержала свою покалеченную левую руку, и он взял ее. ― Я знаю, что ты не убивал ее. И я знаю, кто это сделал.

Рука об руку, не вкладывая, впрочем, в этот жест никакого влечения, они захромали дальше по разбитому покрытию Форума на юго-восток, туда, где над горизонтом, увенчанным куполами новых церквей, разрушенным уступом высилась красная громада Колизея.

― Ты когда-нибудь это делал, ― спросила она немного погодя, ― то, что я в конце сделала для Китса? Если нет, могу это сделать для тебя, только скажи. Это может каждый. Как там, у католиков это называется?

Кроуфорд попытался припомнить события минувшей ночи.

Утреннее солнце высушивало его одежду, и он чувствовал себя гораздо лучше, чем пару часов назад, но дьявольская усталость все еще тяжелым мешком давила ему на плечи. ― Что, ― отозвался он наконец, ― то, что ты помогла ему подписать книгу водой с подоконника? Не думаю, что католики занимаются подо…