Энергеты всех стран объединяйтесь! - Алексей Викторович Широков Страница 66

— А менее болезненные варианты есть? — я потёр бок, в который ткнули электрошокером. — Без членовредительства?

— Есть, — кивнула Анастасия. — Но они и результат дают гораздо медленнее и менее качественный. Но ты же у нас боли не боишься? Или трусишь?

— Вот только на слабо меня брать не надо, — я со вздохом поднялся на ноги и принял начальную стойку комплекса. — Но учтите, если я в итоге этих тренировок помру — буду приходить к вам ночами и скорбно выть под ухом.

— Вот тогда тебе Витя точно голову оторвёт, — рассмеялась так, снова берясь за шокер. — Потому что приличные призраки в спальню к замужним женщинам не лазят.

Глава 22

Домой я вернулся через полтора часа, измотанный настолько, что хотелось просто лечь и уснуть. Когда тебя каждые пять минут бьют током — это… неприятно. Мягко говоря. Хотел бы я выразиться жёстче, но чуйка и опыт подсказывали, что не стоит. Привыкнешь, ляпнешь при Выгорском, и всё, привет, очередное перерождение. А уж если сама Анастасия узнает, то там и вовсе всю оставшуюся жизнь будешь ходить и оглядываться. И всё равно прилетит, откуда не ждёшь. Оно мне надо?

К счастью, сегодня было воскресенье, и ничего не мешало мне исполнить задуманное. Так что я с чувством выполненного долга завалился батониться, правда, счастье не может длиться долго. Всего через пару часов меня растолкала мама. Точнее, поднять подняла, но проснулся я только в автобусе, наблюдая незнакомые дома вокруг.

— Э… мам, — я покрутил головой, пытаясь сориентироваться, но не получилось. — А мы вообще куда?

— Я же тебе говорила, — удивилась та. — Сегодня годовщина гибели твоего отца. Я пятнадцать лет на могиле у него не была. Вот и решила, раз ты всё знаешь, надо съездить, помянуть.

— А-а… — кивнул я, — ну да.

На самом деле в голове у меня творился полный раздрай. Там, у себя, я так никогда и не узнал правды об отце. Поначалу мама говорила, что даже не знала его, мол, случайно меня нагуляла на картошке в колхозе, а потом я сел, а она умерла. Так и жил, считая себя ублюдком, родства не помнящим. Может, поэтому я и пошёл по кривой дорожке. Знай я, что отец у меня герой, может, всё сложилось бы по-другому. Может быть. Но это было тогда. А сейчас, когда уже прожил одну жизнь и принял себя таким, как есть, я не был уверен, надо ли оно мне. Отказываться и выпрыгивать из автобуса, конечно, не собирался, но и особого восторга не испытывал.

Нет, я понимал важность родственных связей. Но для меня семьёй была только мама. Там, в прошлой жизни, конечно, остались близкие люди, но я старался о них не вспоминать, чтобы не травить душу. Я сделал всё, чтобы, оставшись одни, они жили достойно, не думая о завтрашнем дне. Сейчас же моей главной задачей было устроить для мамы комфортное существование, когда не надо будет рвать пуп за копейки. Ради этого я готов был пойти на многое. А отец… даже если с его стороны остались родственники, я их таковыми не считал. Как минимум, потому что чувствовал, что мама скрывала от меня правду не просто так. Никто не будет наговаривать на себя гадости без уважительной причины. А, несмотря на довольно либеральное отношение в СССР к матерям-одиночкам, всё же нагулять ребёнка неизвестно от кого — это был позор.

Короче, подъезжал к кладбищу я в смятенных чувствах. Но при этом никаких надежд или восторгов не испытывал. Волнение от того, что откроется секрет двух моих жизней, — да. И не более. Я собирался отдать дань уважения человеку, благодаря которому появился на свет, а дальше жить своей обычной жизнью. Словно ничего не случилось. Искать родственников со стороны отца я не собирался.

— Это здесь? — я впервые был на кладбище и поэтому с интересом озирался. — Кстати, а почему ты раньше сюда не ездила? Ты же всегда знала, где отец похоронен.

— Всё не так просто, — тяжело вздохнула мама, опустив глаза. — я хотела, но… мать Паши была против. Она не верила, что ты его сын, считала, что я нагуляла где-то, а теперь пытаюсь получить от них деньги. А мне ничего не надо было, я просто хотела, чтобы ты знал отца, но…

— Тебе не поверили, — констатировал я факт. — Да ещё и запугали, грозились посадить или что-то такое.

— Откуда ты знаешь?! — мама испуганно уставилась на меня. — Я никому…

— Да это элементарно, — отмахнулся я. — Стала бы ты говорить, что нагуляла меня по пьяни, если бы чего-то не боялась больше, чем пересудов.

— Сынок, я тебя умоляю, только не связывайся с ними! — на глазах у мамы появились слёзы. — Обещай мне!!! Это такие люди… не нам с ними бодаться. Раздавят и не заметят.

— Да плевать мне на них, — я презрительно скривился. — Раз они нас знать не хотят, я тем более видеть их не желаю. Поэтому не волнуйся, давай сходим, помянем и пойдём домой. Я уже не ребёнок и всё понимаю. Тем более что пусть он мне и отец, но моя семья — это только ты. Других мне не надо.

— Что ты такое говоришь?! — возмутилась мама, но я видел, что ей это приятно. — Совсем вырос уже. Пошли, оболтус. И веди себя прилично. Кладбище всё-таки. Не мешай другим.

Я закатил глаза, но спорить не стал. Всё-таки мама имела право считать меня хулиганом и бандитом. С момента моего вселения прошла всего какая-то неделя. За это время изменить чьё-то мнение было практически невозможно. Но я не торопился и не обижался. Сам виноват. Сам и буду исправлять.

Цветы мы купили ещё дома. Большой букет красных гвоздик, чётное число. Честно говоря, к разным символам я относился довольно равнодушно. Как по мне, нет разницы, как именно высказывать уважение, всё равно покойник ничего не увидит. Это если следовать в русле коммунистического материализма. Души нет, а тело в могиле давно сгнило. Если брать ту