Евгений Токтаев - Дезертир Страница 67

– Луций!

В то же мгновение префект прикончил последнего своего противника. Барбат стоял, прислонившись к мокрому, лишенному коры стволу мертвой сосны и, сползая на землю, смотрел невидящим взором в пустоту.

– А-а-а!

Квинт бросился к префекту, не глядя раскидал оказавшихся на пути скордисков.

– Так это ты, сучара?! – взревел Осторий, узнав Севера и отразив удар, в который тот вложил всю переполнявшую его ненависть, – сдохни, ублюдок!

Одной ненавистью мастерство не пересилишь: правое бедро центуриона обожгла холодная сталь.

– Катись... – взмах, лязг, – к Орку!

Брызги крови. Чьей? Нет боли, вообще нет никаких чувств, только ненависть. Лязг, взмах. Шаг вперед. А, пятишься, тварь!

Закругленный кончик кельтского меча вспорол кольчугу на правом боку центуриона, а через мгновение едва не рассек ему шею. Квинт отшатнулся, уклоняясь от очередного удара, и упал на спину.

– Командир! – голос Авла, откуда-то из-за спины, – держись!

Осторий, уже занесший меч над поверженным центурионом, вынужден был отступить: на него опять насели сразу несколько легионеров.

Квинт, морщась от боли, приподнялся на локте и вдруг, как перуном Юпитера пораженный, вздрогнул. Выползшая из-за туч луна осветила тусклым серебром фигуру всадника, дравшегося с двумя легионерами. Всадник рубил ромфайей, а за спиной его висело нечто, напоминающее...

Северу кровь залила глаза, он снова закричал. Страшно, дико. В этом крике уже не осталось ничего человеческого. За спиной конного варвара висел гастрафет Марка.

Злой Фракиец расправился с легионерами, поворотил коня. Огляделся по сторонам, высматривая новых врагов. На мгновение замер, посмотрев на Квинта, потом толкнул пятками бока жеребца и помчался прочь.

Север, позабыв обо всем на свете, не видя более Остория и бьющихся с ним легионеров, не замечая собственных ран, бросился следом. Боковым зрением увидел коня, смирно стоящего над телом мертвого ауксиллария и одним прыжком взлетел ему на спину.

– Пошел!

Он не видел дороги, по которой летел галопом, рискуя свернуть шею и себе и жеребцу. Ветки хлестали по лицу, рассекая кожу до крови, он не замечал и их. Фракиец был не один, к нему присоединилось еще несколько всадников, но Квинт окончательно утратил способность трезво мыслить, без остатка отдавшись во власть всепоглощающей ненависти.

– Стой!

Сколько длилась безумная скачка, он не знал. Конь храпел под ним, но Север, всегда заботливый и внимательный к лошадям, и ухом не вел.

...Край какого-то оврага. Все вокруг белым-бело. Снег облепил ветви деревьев, укрыл землю вязким ковром. Он светился еле-еле, словно пытался преумножить бледное сияние луны, краешек которой отпихивал прочь от себя темно-серые косматые клочья облаков.

Воин с гастрафетом за спиной повернул коня.

– Тестим, стой! – крикнул один из всадников.

– Он же один!

Взмах ромфайи. Короткий опережающий выпад.

Север хищно оскалился. Сочлись. Ты отмщен, Марк.

Время остановилось.

Воин, недоуменно уставившись на рану, сползал с конской спины на снег.

– Тестим!

Еще один всадник вскинул лук. Квинт натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Загудела тетива. Стрела не летела – плыла среди замерших в воздухе снежинок, так и не достигших земли. Ребенок играючи увернулся бы, да вот только мышцы, словно свинцом налились.

Летящая смерть угодила в капкан бесконечного круга мгновений, царства застывшего времени, но, рассекая его стальным отточенным острием, неумолимо продолжала свой путь. Сердце словно чья-то жестокая рука сжала. Жеребец Квинта вздыбился и заржал, пронзительно, жалобно: выпущенная с десяти шагов стрела вонзилась в его грудь на треть длины древка. Конь переступил задними ногами на самом краю обрыва и, не удержавшись, сорвался вниз, ломая кусты.

Часть третья. Свой среди чужих

19

– Ты слышишь меня, Север?

Квинт слышал, но никак не мог понять, откуда доносится голос Лидона. Такое чувство, что из другого мира.

– Будешь говорить, мразь?

Это уже Дециан. Мог приказать кому, но сам не побрезговал поучаствовать в допросе с пристрастием. Видать, нравится ему это.

– Катись... к Орку...

Голова мотнулась от удара, но боль и без того была столь всеобъемлюща, что Квинт даже не понял с какой стороны прилетел кулак. Если сидишь по шею в воде, станешь обращать внимание на падающие с неба капли?

– Тит, хватит, совсем его убьешь.

– Ни хера ему не будет, ублюдок живуч. Смотри, он даже не стонет.

– Ты понимаешь, в чем тебя обвиняют, Север? Мятеж, дезертирство. Это смертная казнь.

Правый глаз заплыл так, что вообще не открывался, левый превратился в узкую щелку и видел лишь кровавую муть. Во рту солоно, губы разбиты в кровь, кончик языка скользил по зубам, пытаясь определить, со сколькими уже пришлось расстаться. Кажется, с одним. Пока. Все еще впереди...

– Дезертирство? – прозвучал недовольный голос Глабра, – он перешел на сторону врага!

– Ты можешь это доказать? – спросил Лидон.

– Мне достаточно слов Остория. Марианец устроил засаду на его отряд.

– Один?

– Нет! – раздраженно огрызнулся Глабр, – с легионерами, которых Сулла столь неосмотрительно отдал под начало этой вероломной мрази!

– Тебе не кажется это странным? Личная неприязнь это одно, но как центурион, к которому все относятся настороженно, подбил на мятеж солдат?

– Хочешь найти ему оправдание, Лидон? – прошипел Глабр, – ищешь мотивы? Их у него более, чем достаточно!

– Возможно. Но пока я могу судить о них лишь с твоих слов.

– А их тебе недостаточно?

Лидон вздохнул и спокойным терпеливым голосом сказал:

– Позволь мне продолжить работу, Клавдий. Рвение, с которым ты жаждешь прикончить этого человека, не приносит пользы следствию, а мне еще многое предстоит выяснить. Твою версию я внимательно выслушал, теперь хочу узнать его.

– Зачем?! – вскричал Глабр, – чего тут еще выяснять? Марианец трижды заслужил смерть!

– Если бы речь шла о банальном дезертирстве легионера, то ты, как заместитель Луска, мог бы осудить его, – повысив голос, возразил Лидон, – но не в этом случае. Я вижу здесь дело государственной важности. Я должен знать все. Любую мелочь. Куда он пропал после того боя? Где провел эти четыре года? И почему мы находим его подле Сертория в компании киликийцев? Что они задумали, о чем договорились, какую роль в этом играют пираты?

Лидон перевел дух и закончил.

– Пожалуйста, не мешай мне, Клавдий. Ты же не хочешь, чтобы Луск узнал, что важному "языку" удалось, стараниями одного трибуна, унести в могилу тайну заговора против Республики?

Шел снег. Хлопья, крупные, как тополиный пух, неспешно парили в белом сумраке, пушистыми ноздреватыми рукавицами одеваясь на еловые лапы и голые ветки кустарника. Ноги вязли в мокрых липких сугробах. С каждым шагом идти все тяжелее. В этом году всего за одну ночь выпало столько снега, сколько в предыдущие несколько лет за всю зиму не бывало. Словно боги торопились укрыть саваном кровоточащую землю...

Берза знала, что в горы пришла война, но с ее уродливым ликом еще не сталкивалась. О нашествии и зверствах римлян девушке рассказал Веслев, охотник, один из немногих людей, состоявших в хороших отношениях с ее дедом, Даором. После смерти старика два года назад, Веслев продолжал изредка навещать Берзу. Говорил, что обещал деду присматривать за ней, звал жить к людям, но она не шла. Селяне-коматы побаивались ведьмы. Они удивились бы, узнав, что та боится их еще сильнее.

Через охотника девушка выменивала у коматов то немногое, что не могла добыть или сделать сама – соль, железные инструменты взамен износившихся. Асдула больше не появлялся и Берза, поначалу дрожавшая, как осиновый лист при мысли, что он снова заявится, понемногу успокоилась.

Жизнь ее, оправленная в обыденные дела и заботы, текла размеренно. Одиночество скрашивал Спарт, и девушка совершенно не задумывалась, что всему этому привычному житью может прийти конец.

В тот день она отправилась к глубокому оврагу в окрестностях Браддавы, Еловой Крепости. Склоны его густо заросли ольшаником, и Берза намеревалась набрать соплодий, отвар из которых, собранных в начале зимы, помогал при скорби животом.

На дне оврага весело журчал ручеек. Его тонкая нитка была еле заметна в густых бурых зарослях стерни, припорошенной снегом. Маленький ручеек, один шаг нужен, чтобы с берега на берег перебраться, а русло для себя прокопал внушительное. Он и в стужу-то совсем не замерзал, а сейчас и вовсе весело пел, радуясь теплой погоде. Что ему снег, хоть мокрый, хоть рассыпчато-колкий? Он лишь придаст ручью сил по весне, напоит собой.