ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков Страница 68

ясно свидетельствуют о том, что «постоянно по сотне или двести они ходят на славян, насилием берут у них припасы… Многие из славян служат русам». Славяне, в отличие от русов, знали множество ремесел. В основе их культуры лежала идея круга: круглые жилища, «круговая керамика», круглые головные уборы. Тезис о «дружбе» и «взаимном влиянии» двух племен — славянского и русского — не подтверждается ничем, кроме сообщения географов школы Джайхани о том, что многие русы похожи на славян, а стало быть, между ними бывали смешанные браки. Чтобы славянка родила от руса, равноправие совершенно необязательно. Сомнительно, чтобы арабы школы Джайхани этого не понимали.

Согласно русской версии, именно русы были наследниками мудрецов и воинов — северных волхвов, живших в Гиперборее и обладавших запасом оккультных знаний. Во время великого оледенения они отправились в глубь материка, покинув родной Север. Отдельные сторонники русской государственности полагают, что легенда об Атлантиде сложена как раз о великом оледенении, а атланты — легендарные люди «из Алтынской земли», пришедшие к славянам и научившие их письменности. Отсюда, возможно, и поговорка, в истинном своем варианте звучащая как «Не было ни гроша, да вдруг Атлант». О мере добровольности славянского приобщения к ведическим ценностям спорят даже сторонники русско-атлантической гипотезы: одни полагают, что воинственные жрецы-атланты покорили славянские племена, другие же — что подчинили их мирно, силой арийского авторитета. Наконец, есть самодеятельные авторы — большею частью из числа геофизиков и яхтсменов, — уверенные, что асы и есть новое самоназвание атлантов, образованное, вероятно, как аббревиатура: «Атланты Славянские».

Наиболее близка к истине гипотеза Иловайского, впоследствии развитая Львом Гумилевым: согласно ей, территория восточных славян делилась между двумя могучими государствами — варягами на северо-западе и хазарами на юго-востоке. Варяги явились с севера в результате некоей геофизической катастрофы и исповедовали суровые воинские ценности, хазары принадлежали к гедонистической культуре юга и более всего увлекались торговлей, а производством не интересовались вовсе. Некоторые реакционные историки пытались обнаружить общие корни у британского «раб» (slave) из самоназвания славян — мол, славяне назывались так потому, что они рабы; прогрессивные историки аргументированно возражали, что это рабы назывались так потому, что они славяне. Варяжская историческая школа настаивает на том, что славян называли так за их воинскую славу (в варяжстве отрицается любая слава, кроме воинской): к этому аргументу прибегали, когда коренное население надо было в очередной раз заставить умирать за варяжские ценности. Хазары утверждали, что название славян происходит от названия второй хазарской столицы — «Слаба», упоминаемой не только в «Пределах мира», но и в ряде других источников. Согласно хазарам, никаких славян не было, а были безымянные кочевые племена, которым хазары принесли культуру и сельскохозяйственные навыки. Сами они, правда, сельским хозяйством не занимались, ограничиваясь тонкими ремеслами вроде варки рыбного клея. Создается впечатление, что они валандались по Южной Европе в поисках племени, которое согласилось бы на них работать, — и наконец на такое племя набрели.

От «круговой», циклической и концентрической культуры славян уцелело очень немногое — сначала она старательно вытаптывалась, а потом, когда коренному населению Приволжья и Придонья стал очевиден сугубо захватнический характер насильственной колонизации, эту культуру унесли глубоко в подполье, передавая только своим. Язык славян подвергался такой же колонизации — слова меняли смысл, ибо захватчики употребляли их, не понимая. Тонким и сложным языковым аппаратом славян они пользовались по-захватнически, грубо и поверхностно. Не в силах сопротивляться колонизации, славяне стонали то под варяжским, то под хазарским игом. Упоминания о стычках варягов и хазар сохранились во многих источниках. Согласно некоторым историкам, все они носили характер не только территориальный, но, так сказать, принципиальный: вертикальные иерархии севера сражались с горизонтальными установками юга. В действительности варяги никогда не исповедовали собственных вертикальных установок, что подтверждается и варяжским образом загробного мира, в котором идеальные воины знай себе дерутся да пируют без всякого повода; иерархии соблюдались только в захваченных варягами сообществах, тогда как между самими варягами царили взаимопонимание и равенство, а воинские добродетели вроде отваги и аскетизма вообще навязывались лишь побежденным: никто из поклонников Одина не отличался воздержанностью. Точно так же и никто из хазар не соблюдал приписываемых им правил: хазарское сообщество было жестко структурировано, не отличалось ни гедонизмом, ни леностью (бешеная энергия хазар вошла в пословицу) — а отсутствие вертикальных иерархий, свобода и распущенность предназначались для побежденных, чтобы воля их сломилась и душа растлилась. Варяги и хазары сражались не за свои ценности, а за славянскую территорию и кроткое славянское племя, обслуживавшее их по очереди. Ценностные различия служили всего лишь предлогом, ибо в жизненной практике нет большего варяга, чем хазар, и лучшего хазара, чем варяг.

От коренного населения России к началу двадцать первого века осталось очень немногое. Вот почему почти никто в стране не умел и не хотел работать, а главные споры шли между теми, кто желал воевать, и теми, кто хотел торговать. Но немногие уцелевшие славяне по-прежнему исповедовали культуру круга, и потому…

— Ты понимаешь теперь, кто остался от нашего племени? — спросил Гуров.

— В смысле?

— Те, кто ездят по кругу. Те, кто удерживают мир от окончательной гибели. Те, кто не имеют права покидать Кольцевую.

— Васьки, — прошептал Волохов. — Этого не может быть.

— Может, — сказал Гуров. — Такое может быть, знаешь…

Очень скоро то, чего не может быть, началось.

Глава четвёртая

1

Теперь Волохов во главе небольшого отряда, называемого Бог весть почему его летучей гвардией, шлепал по мокрому смешанному лесу к северу от Дегунина, снимал с лица липкую паутину, отводил ветки, чтобы не хлестали по щекам, и чувствовал себя неприлично счастливым, потому что ночью ему предстояла встреча с Женькой — комиссаром ЖД, стоявших в соседней деревне Грачево.

Летучая гвардия — да, это они вмастили. Вполне в духе позднего варяжства с его напыщенной, самоочевидной тупостью: в последнее время всякий стыд потеряли. Стоило помереть от пьянства или нищеты полузабытому актеришке, сыгравшему две эпизодические роли в комедиях на излете застоя, — газеты именовали его великим; ничтожества вроде Паукова прозывались цветом русского воинства, опорой национального духа; в последний предвоенный год ввели страшное количество праздников. И то сказать, работать никто уже не мог, да и незачем было — работали, по сути, себе в убыток: произведенное не продавалось, скудный экспорт не окупал и малой доли затрат, нефти было больше, чем могла потребить страна и в лучшие свои годы, — что ж не праздновать? Черные дни календаря все наглядней вытеснялись красными, большей частью воинскими: все они