Валерий Елманов - Княжья доля Страница 7

– Я могу предлагать людям стать участниками эксперимента лишь в строго ограниченное время – по вашему исчислению оно составляет всего трое суток. А также ограниченному количеству лиц – не более пяти. Первый был врачом-психиатром. Как оказалось, слишком хорошим профессионалом. Он так и не поверил, а жаль...

– И что вы с ним сделали? – не выдержал Костя. – Убили?

– Да что с вами? – замахал возмущенно руками Алексей Владимирович. – Просто стер память в части, касающейся нашей откровенной беседы, вот и все.

– А второй?

– У него оказалась очень неустойчивая психика. Подробности, думаю, ни к чему. Я сам отказался от его услуг.

– Третий?

– Он был старик, причем наполовину парализованный. Спасибо, чаю больше не надо, – вежливо ответил он проводнику, появившемуся в дверях, но не успевшему произнести хотя бы слово, и, старательно прикрыв за ним дверь купе, продолжил, мечтательно прищурившись: – Глобальные знания, огромный опыт и вообще. Все было замечательно, но в конце он выдвинул требования, которые необходимо было выполнить в отношении его лично.

– Здоровье, поди, заказал? – предположил Костя. – И молодость.

– И еще кое-что, – согласно кивнул Алексей Владимирович.

– И вам жалко стало?

– Да нет, просто мы не можем заплатить. Ничего, ничем и никак. Это входит в условия. Более того, мы даже не можем ничего компенсировать из ваших будущих возможных потерь.

– То есть?

– Очень просто. Предположим, что вы возвратитесь оттуда дряхлым стариком, причем одноногим и слепым. Никакой компенсации за это не ждите – ни материальной, ни духовной. Вообще ничего. Или вернетесь какой-нибудь беззубой собакой, старой и уродливой. Человеческий облик вам вряд ли вернут.

– Даже в случае успеха?

– Тогда у вас останется гордое осознание того, что именно вы спасли весь мир. Если, конечно, вам не сотрут воспоминания. Хотя это вряд ли. Кроме пациентов сумасшедшего дома, где вы обязательно окажетесь, если будете часто рассказывать о своих приключениях, вам никто не поверит.

Перспектива была не из радужных. Что и говорить. Оказаться без рук, без ног, в возрасте семидесяти лет на койке по соседству с каким-нибудь Наполеоном – в таком приятного мало.

– Бр-р-р, – передернул плечами потенциальный одноногий слепец, но любопытство взяло свое, и он поинтересовался: – А четвертый?

– С ним у нас дошло до той же стадии, как и с вами, после чего он отказался сам.

– Почему?

– Он сослался на какие-то сложные морально-этические принципы, но было видно, что подлинная причина совсем другая.

– Какая?

– Ну, если у нас с вами пошел такой искренний разговор, то я выскажусь откровенно – он просто струсил.

– Получается, если я сейчас откажусь, то эксперимент не состоится вовсе?

– Именно так.

– И Земля развалится?

– Не только. Я ведь сказал про осколки, улетающие к Солнцу. Они, конечно, для светила мелочь, но ваша звезда на самом деле не очень-то устойчива, и произойдет что-то типа попадания легкой искорки в большой воздушный шар, наполненный водородом. Одним словом, говоря вашим языком, произойдет вспышка сверхновой, причем эта вспышка станет убийственной для всей галактики, которая, в свою очередь, является одним из важнейших стратегических пунктов разумного Космоса, и если Хаосу удастся его захватить, то процесс обязательно пойдет по нарастающей. Словом, это станет его окончательной победой.

– А наши ученые говорят... – начал было Костя, но Алексей Владимирович усмехнулся и перебил его:

– Мало ли что говорят ваши ученые. В чем-то они исходят из неверных предпосылок, в чем-то из неправильно поставленных опытов, в чем-то из неверно понятых законов бытия. Ну, например, скорость света... Она, по мнению ваших ученых, незыблема и одинакова во всех условиях. Но ведь так не бывает. У каждого тела в разных обстоятельствах она меняется. Скорость воды, рвущейся под большим напором из шланга пожарника, одна, а в широкой полноводной реке – совсем другая. Даже у пули скорость абсолютно разная. Я понимаю, что им не довелось измерить быстроту полета фотонов при вспышке сверхновой... Впрочем, мы отвлеклись. – Он выжидающе посмотрел на Костю. – Так да или?..

Константина обожгла неприятная мысль, что тот прекрасно видит все его колебания и отлично сознает его желание оттянуть ту секунду, когда придется сказать одно из двух очень коротких слов.

Причем если прозвучит любое из них – перспективы виделись далеко не радужные. «Нет» – и Земля летит в тартарары. Хотя память-то ему об этой встрече сотрут, следовательно, знать он ничего не будет, но не все ли равно. В глазах этого посланца он останется подонком и жалким трусом. В конце-то концов, если не мы сами, то кто же нас будет выручать? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. К тому же он – последний. Больше попыток-то нет, а значит, и деваться некуда. Стало быть... Он набрал в грудь воздуха, но не успел выпалить свое коротенькое слово, как собеседник, пытливо вглядывающийся в Костино лицо, нехотя выдавил:

– Вообще-то я могу испросить еще одну попытку. Так что если вы... – он не закончил, но смысл был ясен.

Константин с шумом выпустил воздух, испытывая колоссальное облегчение, а затем, чуть погодя, такой же огромный стыд. За свою трусость, боязнь, за свою душонку, которая в решающую, может быть, самую главную минуту жизни оказалась такой подленькой, гаденькой и мелкой, и даже за ото облегчение, испытанное секундой раньше.

Он даже отвернулся от Алексея Владимировича, стыдясь своей радости, и принялся зачем-то ожесточенно взбивать свою подушку. Та в ответ на столь бурную заботу тут же выдавила из своего чрева парочку пожелтевших от времени куцых перьев. Еще одно попыталось прорваться напрямик сквозь ткань, но застряло на половине дороги. Костя в сердцах выдернул это перо и, машинально теребя его в руках, буркнул:

– Не надо еще одной... Я согласен.

И ему сразу стало как-то легко и покойно. Но главное – теперь он мог спокойно смотреть в глаза Алексею Владимировичу, что он тут же и сделал, добавив:

– Кто знает, вдруг еще хуже кто-нибудь вам попадется. Я готов. – Константин решительно встал со своего места и, выглянув в окно, нервно засмеялся: – К Ряжску подъехали. Символично.

В ответ последовало сухое предложение выйти в тамбур.

У самой двери Алексей Владимирович остановился, пропуская Константина. Тот шагнул вперед, успев попутно удивиться, откуда здесь взялось столько табачного дыма. Однако через секунду он уже понял свою ошибку: дым был чересчур бел для сигаретного и слишком вязок для собственно самого дыма. Больше всего он напоминал туман – густой, вязкий и прохладный, ласково обвивший ноги и целеустремленно стремящийся вверх, чтобы обнять все тело и победно сжать в своих могучих объятиях. В инстинктивной попытке вырваться Константин ценой неимоверных усилий сумел сделать шаг вперед, но какой-то особо нахальный, жирновато-маслянистый клок тумана обволок лицо, плотно, не хуже, чем пластиковый пакет, перекрыв дыхание, и Константин потерял сознание.

Он уже не видел, как Алексей Владимирович, даже не дожидаясь окончания происходившего с Константином, плотно прикрыв за собой дверь тамбура, направился в свое купе. Впрочем, посланец Космоса и не мог поступить иначе. Находиться в жуткой пелене чего-то невообразимого даже для него было весьма чревато. Да и вряд ли он смог разглядеть хоть что-то сквозь непроницаемую завесу белых клубов дыма, которые на самом деле были сгустками времени, спрессованными до такой чудовищной степени, что приобрели свойства пространства.

И уж тем более Константин не мог наблюдать, как посланец Космоса, пребывающий в теле седовласого профессора последний час из трех земных суток, которые были ему отпущены, почему-то безотрывно смотрел в окно купе. То ли он разглядывал неброский российский пейзаж, робкий, отнюдь не кричащий о себе во всеуслышание и тем не менее вызывающий в сердце тихую радость, где тонкие березки застенчиво выглядывали из предрассветного тумана, робко выплывая навстречу стремительно движущемуся поезду и тут же испуганно прячась обратно под белые кружева своей полупрозрачной накидки. А может, он еще и еще раз тщательнейшим образом анализировал свой выбор. Впрочем, как раз здесь ни сомнений, ни колебаний у существа, называвшего себя Алексеем Владимировичем, не было. Из всех тех людей, с которыми ему довелось пообщаться в жесткие, установленные неведомо кем сроки, именно Константин был чуточку порядочнее и чуточку добрее остальных. Более того, он ежедневно занимался достойным делом, которое действительно любил, нес людям радость познания. Лучшего выбора сделать, пожалуй, было и впрямь нельзя. Ила можно? Неужели он проглядел в этой бесконечной веренице лиц другого, значительно более достойного кандидата для эксперимента? Кто знает...

Посланец даже улыбнулся, удивляясь, что за столь недолгое время он успел так свыкнуться с этой неуклюжей оболочкой, бесконечно далекой от подлинного космического совершенства и весьма неудобной, в которой он был вынужден находиться. Даже эмоции у него стали человеческими, включая сомнения. И все-таки хорошо, что через какие-то считанные мгновения с этим телом будет покончено и невидимый тоненький ручеек атомов и частиц, взвившись над Землей, покинет ее, сольется с мириадами других частиц и будет просто ждать.