Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки Страница 7

Военный министр вскочил со своего места, голос его загремел иерихонской трубой, — и в итоге судам и соединениям ВМФ США предписано «всеми способами препятствовать взаимодействию русской эскадры с судами либо должностными лицами мятежников»…

…Утром 4 октября командующему южноатлантической блокирующей эскадрой адмиралу Далгрену сообщили о том, что два часа тому назад капитан каботажной шхуны наблюдал на траверзе Чарлстона неизвестное военное судно, следующее на юг. Адмирал отдал приказ судам блокирующей эскадры рассредоточиться вдоль побережья на предмет выявления следов эскадры противника. Приказ исполнили, несмотря на то что старый каботажник поведал также и о том, что следом за неведомым кораблем он наблюдал остров Авалон. Через три дня Джон Адольфус Бернард Далгрен точно знал, что почти не ошибся, поверив проспиртованному морскому волку. Русским фрегатом оказался «Ослябя», который вышел раньше основных сил и должен был встретиться с ними в Нью-Йорке. Узнал о начале войны в той же манере, что и Лесовский, — с тем отличием, что у Ивана Ивановича Бутакова при отступлении голова не болела ни о ломкой машине «Витязя», ни о тихом ходе обоих корветов. Развернулся и ушел. Потом был сломанный свинец печатей, выпотрошенный пакет, дождавшийся недоброго часа, и разворот — в район крейсирования. Проблему с углем он решил просто: позаимствовал его у судов, занимающихся снабжением блокадной эскадры.

Далгрен почти не ошибся… Разница между «почти» и «точно» вышла к Чарлстону 7 октября 1863 года. Парусники в наряде белоснежных парусов, прекрасные, точно райские голуби. И опасные, словно голодный кракен. Как два голодных кракена. Нет — как пять голодных кракенов… Русские корабли оказались тем более похожи на обитателей морских глубин, что перед боем спрятали паруса. Частично разобрали даже рангоут. Над толстыми пнями голых мачт поползли чернильные пятна дыма.

Так вышло: контр-адмирал Джон Адольфус Бернард Далгрен и контр-адмирал Степан Степанович Лесовский знакомы лично. Русский — это было всего год назад — скупал чертежи мониторов и орудий главного калибра, патенты и технологии — оптом, походя. При встрече с порога назвал изобретателем лучших гладкоствольных орудий в мире, обсудил вопросы пробивания брони. Тогда беседа сложилась, и русский адмирал произвел на американского коллегу впечатление чудовищно компетентного человека.

Так что не из одной истории — а Далгрен слышал и про Ушакова, и про Нахимова — американский адмирал испытал горькую, щемящую сердце гордость, когда русская эскадра в считаные минуты превратила три корабля блокады в грязные пятна на поверхности моря. Мужества американским морякам не занимать, но снаряды попадают в цель не оттого, что расчет отважен, а оттого, сколько времени посвятил он учебным стрельбам. Русские стреляли так, что даже неофиту должно быть ясно — морское дело для них не просто профессия, выучка или ремесло. Нечто большее. Свойство характера и образ жизни.

Далгрен отдавал русским должное — но не сочувствовал. Причин сочувствовать союзникам южан, даже неявным, у Далгрена не было. Лишь три месяца прошло со времени бесславного Геттисберга, где сын адмирала, Улрик, потерял ногу…

И потому дым на горизонте Далгрен принял как знамение судьбы. Русские суда — героическая история морского флота. А из-за горизонта подбирается его будущее — бронированное и хорошо вооруженное. Тот, кто покупает чужие патенты, всегда на шаг позади. Так было под Севастополем, так будет и теперь!

Вот к этому самому моменту Степану Степановичу Лесовскому и стало ясно, насколько бедственно положение эскадры, несмотря на победу.

Берег молчит, на флажковые сигналы не отзывается. Неудивительно. Они хоть и разных сортов, но американцы. Верно, не хотят пускать чужака в собственную драку. А с севера подползает бронированное чудище, которое не одолеть всей артиллерией эскадры и всей выучкой канониров. Вот уж точно, хуже быть не может…

Сглазил. Может! Крик марсового — последний гвоздь в крышку гроба: «Дымы на зюйде!»

За спиной — гавань Чарлстона, где русских не ждут. С юга и с севера подходят вражеские мониторы. Впереди — океан…

Но самое плохое — неуверенность, что гложет душу адмирала. Безысходность, малый запас угля, молчание южан. Лесовскому начинает казаться даже, что команда смотрит на него со злостью и горькой насмешкой. Суровый адмирал — наполовину француз по крови, за плечами которого нет ни одного морского боя. Даже командир флагмана, Михаил Яковлевич Федоровский, что стоит подле на мостике, немало отличился отвагой при обороне Петропавловска. Когда англичане с французами уходили от русской крепости, не могли поднять паруса на всех мачтах разом, такова была убыль в экипажах. А в активе Лесовского — мирная морская служба. Без боев и без сражений. Да своевременное осознание, что без пара — никуда.

Адмирал машинально высчитывает время до подхода противника. Полчаса — сорок минут. Привычный порядок — принятие решения, отдача приказа, его исполнение — течет своим чередом. Пары подняты до полного, в машинах готовят масло и ветошь — чтоб на короткое время поднять жар выше проектного. Корветы и клипер укрыть за корпусами фрегатов. Проинструктировать командиров батарей: единственный малый шанс одолеть бронированного монстра — бить в уровень воды, чтоб раскачать по возможности не слишком устойчивый на воде монитор. Группу под белым флагом на берег, при этом разыскать офицера, который по-английски говорит так, чтобы на повторение единожды сказанного времени не тратить…

Враг явился на сцену из-за левой кулисы, с норда. Класс «Пассаик». Который из десятка близнецов — не угадать, да и не важно. Знакомый, значит. Думали ли американцы, когда разрешили русскому адмиралу облазить свежеспущенный на воду монитор от киля до клотика, что его знания пригодятся не на Балтийском заводе, а вот так? Итак, однобашенный монитор, два орудия — одиннадцать и пятнадцать дюймов. Промажет — Господа благодари, попадет — вечная память… Слабые русские орудия не могут пробить брони, разве в упор. Но у русского флота осталось еще одно оружие. Древнее, как моря…

Палуба под ногами вибрирует от первого залпа левого борта. Началось. Если б хоть не дымы за спиной!

— Всем. Сомкнуться. Самый полный.

Корабли один за другим репетируют сигнал. Ход нарастает. Из труб валит жирный дым — глотки топок ублажили маслом. Решающий сигнал.

— Всем! Ринуться на врага и таранить!

Лесовский смотрит на карманный хронометр, как будто способен подогнать неторопливую стрелку взглядом.

Полным ходом — десять узлов для самого медленного корвета — русская эскадра приближается к грозному противнику. Момент истины, растянутый на пятнадцать минут… Ставка сделана: ва-банк. Если бы не дым с юга, можно было бы сыграть в медленные танцы: маневрировать, менять галсы, бить в урез воды и по орудийным портам… Теперь же следует уничтожить врага быстро — потому что двух бронированных противников эскадра не переживет.

Короткий взгляд через плечо на позиции конфедератов. Форты острова Салливен, так не похожие на величественные укрепления Кронштадта, кажутся чудными серыми дюнами, лишь немного возвышающимися над низкой кромкой берега. Батареи южан молчат. Хотя без всякого бинокля видно, как сверкает солнце, отражаясь в оптике тех, кто наблюдает за боем с берега.

Снова щелкает крышка хронометра. Сколько можно разговаривать? Может, они там, на берегу, отправили запрос в столицу?

Мичман Алексеев со своей батареей ждет промаха. Если «Александру Невскому» придется пройти мимо врага — не важно, ударив того в низкий стальной борт или нет, — кормовая батарея откроет огонь. До тех пор… Терпение и готовность. В голове всплывает все, что удалось изучить про мониторы. Технологические отверстия расположены низко, при таране возвышенный нос фрегата вползет ему на палубу. Монитор макнет, и вода хлынет во все люки и щели. Но для того, чтобы вспрыгнуть на врага, а не толкнуть его, нужна скорость. Какая? Вся, какую удастся выжать не понимающему шуток механику!

Через три минуты монитор открыл огонь. Потом… Алексеев не вспомнил. Вспомнил руку, отнятую от лица — кровь. Вспомнил, как мотал головой, пробовал встать, удивляясь, что палуба превратилась в косогор, — получилось! Мелькнуло паническое: «Тонем?» Он был готов увидеть поднимающийся нос, стремительно подбирающуюся к его посту воду… Но не то, что в действительности представилось заливаемым кровью глазам.

Палубы — не стало. Гладкий, отполированный сотнями торопливых босых ног настил исчез. С утра плюнуть негде, такое сверкание, а теперь… Копны изломанного дерева, зияющие дыры, открывающие корабельное чрево. Острия заборов, склоненные рогатки… И — дым!

Глаза щиплет, но рассмотреть, что корабль все-таки идет вперед — можно. Страшный «противень» медленно разворачивается…