Андрей Посняков - Посол Господина Великого Страница 7

Напрасно просидела на сожженной усадьбе засада с посадничьим дьяком Февронием. Продрогли все, как стало светлеть – вернулись. Пусто было в приказе, так же пусто – и в порубе. Исчез и подозреваемый, и Олег Иваныч, человек служилый.

В отчаянье принялся Февроний о стенку головой биться – знал, за то, что случилось, кнут – это еще самое малое.

Стражник записку со стола поднял.

– Ди-а… ди-а-ку…

– А ну, дай-ка… – встрепенулся дьяк.

«Дьяку Февронию.

Своим приказом и поручительством Феофила-владыки по вновь открывшимся обстоятельствам бесчестного дела бросился в погоню во псковскую землю, взяв с собою задержанного отрока для свидетельства и нового ката, буде отрок далее противиться свидетельствовать будет.

Писано в Новгороде, месяце марте, в ночь на двадцатое число, лета от сотворения мира шесть тысяч девять сотен семь десятков девятого. Житий человек Завойский О. И.».

– Не много ль берет на себя Феофил? – грамоту прочтя, усмехнулся в усы посадник. – Да и человек этот житий – уж больно прыток.

Поворчал немного посадник, да бросил. И поважнее дела были. Дьяка же молодого пристрожил слегка, в Бежицкий Верх послав для дознания – воровали там зело много.

Глава 2

Псковская земля. Март—апрель 1471 г.

Однажды ночью – спало все вокруг —

В моих дверях раздался тихий стук

И гость вошел…

Растаяли, разжижились, рассупонились по весне стежки-дорожки, растеклись коричневой грязью, так что увязнешь – не возрадуешься, будь ты хоть пеший, хоть конный. Ну а обозный ежели – век не проедешь, застрянешь в луже, горя не оберешься. Жди, покуда солнышко апрельское, а скорее, майское, дорогу не высушит. Потом и езди, по сухому-то, либо зимой. Плох месяц февраль – вьюжист, занесет метелями, сугробы взроет, бросит в лицо снежную взвесь – сиди-ка, путник, лучше на печи дома. Еще хуже февраля март, вот уж поистине – никуда не годный месяц, а для торгового дела – просто провальный. Дорог нету, реки ото льда не вскрылись – как ехать-то? Потому и сидели по домам все путние люди – сезона ждали. Одни шильники по лесам шлялись, мужики худые, злыдни. И те – все больше охотой пробавлялись, хоть зверь-то, он по весне быстр, увертлив, голоден.

И черт дернул треклятого боярина Ставра пуститься в путь в марте! С боярыней, похищенной, да со слугами верными. Догоняльщики даже и не ведали – сколь их, человецек-то Ставровых… Самих-то трое всего было: сам Олег Иваныч, Олексаха да Гришаня, куда ж его девать. Правда, был еще и четвертый – Митря Упадыш. Ехал на кобылке кривой с руками взад себя связанными, не доверял ему Олег Иваныч, ох, не доверял. Потому Гришане особо наказывал – глаз да глаз за шильником! Сам-то с Олексахой все больше по сторонам поглядывали, татей да шишей лесных пасясь. Хоть и не должны покуда шалить шиши-то, да бес их знает. Вот и паслись-опасались.

Дорога – лугами да лесом – где подсохла чуть, а где и в снегу еще. Грязи хватало – бывало, лошади чуть не по брюхо увязали. Олег-то Иваныч конька своего каурого не взял, пожалел – на софейских конях скакали, из владычной конюшни. Хоть и хороши кони – а все ж уставали, иногда и под уздцы брать приходилось, вот когда за Митрей смотреть в оба надобно было! Возьмет, шильник, да ускользнет куда в чащу – ищи его потом, козлобородого. А дорогу только он знал. Вот и указывал теперь, в обмен на собственную шкуру. Деваться-то ему – куда? Быстро словили шильника, ишь, палач-доброволец выискался, видали таких.

Во Псковскую землю лежал путь, ежели не врал козлобородый, да с чего ему врать-то, посмотришь – так и лучится простодушием да сердечностью, слова произносит уменьшительно – «лошадка», «солнышко», «камушек». Добрый – спасу нет. Если б не знали его поближе некоторые… особенно Гришаня.

Лет сто назад – чуть поболе – отделился Псков от Новгорода, старшего своего брата, сами по себе стали плесковичи, да чуяли – не совладать одним-то с ворогами окружными: с Литвой да с немцами. Новгород тоже у них теперь во врагах, а в друзьях – Иван Васильевич, князь московский.

Вечером и случилось все. К ночи ближе. Как ни хотел Олег Иваныч у чужого кострища вечерять – а пришлось. Одни топи да зыби кругом оказались, некуда путникам бедным приткнуться, окромя как на полянке той, небольшой да мелколесьем укрытой – не сразу и углядишь, с дороги-то. Как солнце за деревьями скрылось – еще немного проехали да принялись место искать для ночлега, покуда совсем не стемнело-то…

Ее Гришаня первым углядел, полянку-то, закричал, рукой замахал призывно. Не понравилось это Олегу Иванычу, почему – и сам не знал пока. Не понравилось – и все! Интуиция…

Отрока отругал тут же – чтоб не орал зря, мало ли какие люди по лесу здешнему шляются, сам к кострищу… Черт… Теплые еще, уголья-то… Знать, не так давно костер брошен, часа три, не больше. А зачем, на ночь глядя, огонь затушивать, когда он как раз к ночи и нужен? Значит, не шибко нужен. Видно, заимка какая поблизости, аль деревня… а то и лагерь воровской! Ишь, как Митря-то встрепенулся, ноздри раздул, прислушивался к чему-то, волчина.

Олег Иваныч тоже прислушался – ни хрена не услышал, как ни старался. Олексаха, покуда хворост собирал, по лесу прошвырнулся. Рядком, недалече. Отпечатки копыт обнаружил да навоз конский, свеженький. Хорошо – если охотники.

Разожгли костер на полянке – в лесу темнеет быстро, а куда деваться-то на ночь глядя – в котелке снег растопили, вот и водица. Побросали круп, да вяленого мясца, да мучицы чуть – поели неплохо, ложки облизав, спрятали, дали Гришане котелок мыть, как самому младшему и положено. Шильника козлобородого покормили тоже, не звери же. Руки развязав, стерегли зорко, покуда ел. Словно обиделся вдруг, Упадыш-то, куда, говорит, я от вас денусь, нешто в лес, к волкам, на погибель?

«А и в лес! – подумал Олег Иваныч. – Такому волчищу там самое и место…»

Подмораживало, на темном небе зажглись первые звезды, желтые, далекие, мерцающие, ровно глаза волчьи. То и к лучшему – завтра, чай, к обеду полдороги высушит. Да и по солнцу-то ехать – это не по дождю грязь месить – куда как веселей да сподручнее.

Нарубив лапника, притушили костер, чтоб не отсвечивал, угли горячие аккуратно в сторонку перетащили – на кострище лежбище устроили теплое, завсегда так ушкуйники в холодных землицах делали. Шкурой медвежьей, специально Олексахой прихваченной, укрылись, сверху лапник – хорошо! Сторожить договорились по очереди. Сначала – Гришаня, потом Олексаха. Олег Иваныч себе третью смену взял – самую-то сонную. Ну их, Гришаню да Олексаху, – молодые еще, да и опыта особого нет. Не то что у Олега Иваныча – в РОВД-то на дежурстве, бывало: только на столе (диван сломан был) прикемаришь под утро, как обязательно что-нибудь да случится. Грабеж какой или – еще хуже – кража в квартире многокомнатной, где один протокол осмотра писать – мозоль на пальце натрешь, от ручки шариковой…

Взгрустнулось Олегу Иванычу. Родное РОВД вспомнил, приятеля Кольку Вострикова – интересно, как он там, сняли ли выговорешник за пьянку? – Рощина Игорька, как же… Нет, скорее всего, удачно выпростало его тогда с мотоцикла, кажется, прямо в реку. Ну, плавать умеет – выплывет, да и не глубоко там. Вот те, с лесовозом, ушли, видать. Жаль… Впрочем, может, и не ушли – соседи перехватили. Много чего вспомнилось Олегу – даже районный прокурор Чемоданов, чтоб его разорвало, ужас до чего был вредный… хотя вроде, если не по работе, так и ничего мужик… ничего.

Сам не заметил, как и уснул Олег Иваныч. Специально старался о Софье не думать – что толку думать-то, когда действовать надо. Вот и действовал. А не Ставровы ли людишки кострище оставили?! Нет, навряд ли они. Считай, на сутки опередили, Ставровы-то… нет, не их кострище, не их…

Перевернулся на другой бок Олег Иваныч, уснул. Крепко, без сновидений. Не то что Софья, а и даже прокурор Чемоданов не приснился.

Его разбудил Олексаха. Взволнованный, парень что-то тихо заговорил, быстро-быстро, так что Олег Иваныч и не врубился спросонья, потому перебил, заставил все обсказать сызнова.

– Люди там, говорю, – зашептал Олексаха. – От нас – полверсты. Разбойные хари!

– Откудова знаешь? – зевнув, переспросил Олег Иваныч.

– Костер палят. С дороги видать – такой кострище, да кони ржут… Никого не боятся! Точно – шиши лесные. Пастись бы их надо. О! Слышь, Олег Иваныч, вроде как голоса…

Затаив дыханье, прислушались. Из глубины леса, переговариваясь, шли люди. В направлении дороги. Но вполне могли и наткнуться на ночующих. Хорошо – костер вовремя притушили.

Вытащив из-под теплой шкуры Гришаню, велели смотреть в оба за Митрей, которого, естественно, будить не стали. Так и храпел шильник – кажется, аж на весь лес.

Оставив Гришаню, Олег Иваныч с Олексахой пошли посмотреть. Осторожно шли, с опаскою. Чтоб не хрустнула ветка какая, чтоб птица ночная не закричала испуганно.