Валерий Белоусов - Раскинулось море широко Страница 7

Нет, Вы токи сойдите, я Вас умоляю, с поезда, и выходите себе на Привокзальную улицу… токи не ходите направо, на Итальянский бульвар, как делают усе пижоны – Вы ходите себе налево…

На шумный, пыльный, весёлый Привоз… И Вы уже свободны! Свободны от серой, суконной, казённой скуки или чёрной тоски, от хандры и печали, от горя и бед… возможно, правда, от часов и бумажника тоже… Ну так это просто малая плата за пропуск в царство свободного труда…

«Ой, Фира, ты уже торгуешь аквариумными рыбками?

- Шо Ви такое говорите, тётя Рая… это же бички! На них же ж пахать можно!

- А Ваши бички свежие?

- Та щоб мне сказиться… только нэмного устали и вже спять…

- А що ж воны тогда так воняють?!

- Я извиняюсь, тётя Рая, Ви когда спыте, за себя отвечаете?!!»

А пройдите в бессарабский ряд, где смуглолицые дядьки привезли на стремительных и остроумных, как их хозяева, урождённые молдаване, волах – огромные бочки домашнего вина… даже не надо ничего покупать! Вам на пробу нальют глечик фетяски… и каберне… и флорешти… и лидии… и… Ви што, всё ещё на ногах? Тогда мы идём к Вам – на подмогу… вот, закусите-ка домашней брынзой и зелёным лучком, отведайте порезанной чёрной суровой ниткой мамалыги, и снова – пино белый и пино гри… гаме и совиньон блан… негру де пурькарь и романешты… Эх, хорошо пошла! А самогон из абрикосов Вы не пробовали? Рекомендую – отрыжка исключительно ароматная… И ноги сами в пляс так и тянут!

А вот и музыка! Скрипочка, и труба, и бубен! Гей, гей, славно! Праздник у людей, видно, свадьба? Нет, говорите, похороны? Молдаван (именно так!) тёщу хоронит? А почему она в гробу на боку лежит? Странно… отвечают, что лёжа на спине – она сильно храпит…

Чего только на Привозе не увидишь… и кого только не встретишь…

Вот идёт в ешибот маленький Моня… со скрипочкой под мышкой – понятное дело… хорошо хоть не с шахматной доской… бедный ребёнок! Сбросить бы ему надоевший чёрный лапсердак, ермолку – да умчаться вниз, по Большой Арнаутской (где как известно, производят всю французскую контрабанду) к Лидеровскому бульвару… а потом – вот оно, сверкающее и искрящееся, как новосветское шампанское… Чёрное море…

Но нет. Гордо идёт Моня учить свой Талмуд «напротык» (это когда иголочкой протыкается страница – а ученик должен начать наизусть рассказывать текст с того слова – где вышла иголка на ПРОТИВОПОЛОЖНОЙ стороне страницы… )… бедный ребёнок! Нет, это мы с Вами, дорогой читатель, бедные – а Моня, он умный…

И наша героиня – не корабль – широко известная в узких кругах как «Голда» -«Золотце», произрастала в тени Привоза, как прелестная, свежая розочка на куче… гм-гм… компоста…

Ещё будучи неполных двух лет отроду, Елена (без штанов) одевала мамину бижутерию, неосторожно снятую во время вечной (шоб ей!) стирки, одевала себе на шейку и бежала смотреться в зеркало – хороша ли она собою…«Ой вей! – говаривал старый, сорокалетний биндюжник Моисей, сын Соломона, сына Исаака, сына Иакова… – Шоб я так жил, но эта девочка таки даст ещё всем, причем не просто даст всем, а даст всем хорошего шороху…»

Как в воду глядел разумный аид…

Первую свою аферу Еленочка провернула в женской четырёхклассной прогимназии, восьми лет отроду, когда организовала сбор средств для «Белой Ромашки» – строительства санатории для чахоточных больных в Куяльниковском лимане, с его целебными грязями… Ну как отказать, когда к вам на Французском бульваре подходит ангельское создание, с голубыми невиннейшими глазками, и смущаясь, протягивает вашей даме белую ромашку (семишник за пучок)… а ваша дама, расчувствовавшись, умоляюще смотрит на вас – ну, проявите же милосердие… рука так и тянется к бумажнику… полтинничек, а глядишь – и рублик… (рубль серебром – дневная оплата портового грузчика)…

Раскрылось всё случайно… когда восьмилетняя девчушка зашла в ювелирный салон на Ланжероновской, присмотрела себе золотое колечко с бриллиантиком – и оплатила его… пятачками, гривенниками и полтинничками…

Больше такой глупости Голда не допускала… то есть, золотые вещички она себе присматривала – но платить за них считала дурным тоном…

А как же? А так же… посмотрит, повертит в руках, построит глазки – и незаметно уронит колечко на пол… а потом – наступит каблучком… а каблук-то полый, снизу открыт – а в полости специальная вязкая мастика…

Но пуще всего – получалось у ней работать на доверии… К примеру, на вокзале к престарелому генералу обратится приятный, молодой человек, интеллигентной наружности – и попросит присмотреть за его милой сестрицей, уезжающей в Киев к больной матушке… потому как его, старшего брата, из города не отпускает негоция…

Заходи в купэ (именно так!) первого класса старичок… а там, скромно потупив изумрудные глазки, сидит золотоволосое создание… а из-под кружевного платьица – как у куклы Мальвины, эдак панталончики с шёлковыми лентами на лодыжках выглядывают… А кукла глазками шпиль-шпиль…

Некоторые приставать ещё до Раздельной начинали… ах нет, я не такая, я жду трамвая… ну, разве что по глоточку… и спи, милый старичок, отдыхай…

Только как-то раз Мальвина с дозой снотворного изрядно переборщила – уж больно старичок был боек, Царствие ему Небесное…

И теперь сидит она на Карантинной пересылке…

«Прощай, моя Одесса, мой славный Карантин…

Нас ныне угоняют на остров Сахалин…»

На чём повезут-то? А тебе не всё ли, шмара драная, равно? Ну, на «Херсоне»… мальчик, девочка – какая в попу разница!

Глава третья. Он.

«Що, опять?!» – воскликнет Взыскательный читатель… Да. И опять ОН – весь в белом трико…

Увы… но треугольник – самая устойчивая фигура… во всяком случае, так написано в гимназическом учебнике Краевича…

Так что мы с вами категорически уходим от традиций Холливуда (Главный положительный герой – подруга главного героя – отрицательный злодей Иффан Ифффаноффич Шшиффаго… )

А кстати, откуда он взялся, этот Холли, так его налево – вуд?

Жил-был, по легенде – в городе Рыбинске Ярославской губернии портной… и был он очень неудачным портным, таким, что у него и ножницы были заржавелые, и все лезвия в заусеницах… И портной этот любил путешествовать… настолько, что судьба занесла его в далёкую Калифорнию…

Но и там дела по -портновской части у него не заладились… ему умные аиды так прямо и говорили, мол, шлемазл, хоть бы ты уже себе ножницы заточил, посмотри, как они у тебя зацепляются… зацепляются… зацепляются?! Замечательно зацепляются!

И запатентовал портной застёжку – «молнию»…

И купил себе лопату – деньги грести.

И потом решил себе – а куда эти шальные деньги вложить? В нефть? В сталелитейную промышленность?

Но нет, был бывый портной человеком романтическим, а может, любил святое искусство, или молоденьких актрисулек… Но основал он… фамилие у него была Мейер… просто Мейер… Метро-Голдвин Мейер…

А вы говорите – Холливуд, Холливуд… да бывали мы в энтих Холливудах!

Итак…

Если порт Одесский – это яркие солнечные лучики, пляшущие сквозь распахнутые настежь иллюминаторы на переборках, весёлый гомон и кандальный звон, запах пряностей и дёгтя, отчаянная божба амбалов и изящные реверансы «жоржиков», за локоток провожающих своих поминутно всего пугающихся дам под кружевными зонтиками к белеющему эмалью трапу…

То порт Кронштадский…

В серо-сизом тумане встаёт перед нами остров, на который никогда не вступала нога иноземного захватчика… Недаром Пётр Великий завещал потомкам:«Оборону флота и сего места держать до последней возможности!»

И сдержали – наказ петровский…

Кронштадт! Гнездо героев, откуда на океанские просторы белокрылыми птицами вылетали русские корабли… Откуда уходили к Антарктиде – Лисянский и к Японии – Путятин… И откуда начиналась дорога славы к Чесме, Наварину, Синопу…

Многое помнят кронштадские форты, двумя дугами огородившие Финский залив от неприятеля – от славных залпов Красной Горки (Каперанг Чичагов:«Захожу это я шведскому флагману с кормы – да как ебалызну всем бортом! Ой, извини, Государыня-матушка… – Ничего, продолжайте, АДМИРАЛ, я Ваших морских терминов всё одно не понимаю…») до кровавого позора Роченсальма… («Что ж ты, Зиген-Нассау, сволочь – с русским флотом наделал?»)

Многое видели старые, в три охвата, ивы, смотрящие в прозрачное зеркало Петровского дока…

Строгая Якорная площадь, выложенная чугунными плашками, отдающая честь величественному собору… Флотская чистота и строгость – на по петровскому шпагату проложенных улицах… Красный казённый кирпич, синева гюйсов, белизна голландок… Цитадель флота Российского… и командиром над всем этим – адмирал Макаров!

Да, тот самый, который говаривал: «В море – дома!» (И чей славный потомок, комфлота, оставшийся в глубине души лихим командиром эсминца, адмирал Головко, недоумённо спрашивал:«А зачем молодым офицерам жильё? На борту корабля вполне достаточно места для нормального отдыха… Оставление офицером корабля для схода на берег, не вызванное интересами службы, есть признак распущенности!» А когда товарища адмирала спрашивали о том, как же тогда товарищам офицерам вести семейную жизнь – он отвечал, что для семейной жизни достаточно трёх часов два раза в неделю, в ночное время… спартанец, однако!)